Тайна

А она - ничего, подумал он и решил написать нечто подобное, но от мужского имени и вот что у него получилось...

Он был человеком слова и
света одновременно и, судя по фотографии выложеной в сети Интернет на всеобщее оборзение, слова и их свет не думали его покидать... Она почувствовала это сразу и ей стало грустно оттого, что так не бывает, потому что она сама такая, но этого никто не видит, во всяком случае в глаза, а уж тем более за глаза ей никто этого не говорил.

Сказал он однажды, как бы извиняясь и, устыдившись своей "проницательности", замолчал на долгих три года.

Пережить их ей было нелегко, ведь он был похож на двух её любимых актёров одновременно. О, боги! На Николаса Кейджа нашего и Кевина Кёстнера в роли выдающегося странноватого гольфиста из фильма "Жестяной кубок".

Что до племяша Копполы, то он был хорош в любой роли и устраивал её всегда, особенно в образе чудаковатого полуаутиста, глотающего таблетки от нервного тика лица и так мило роняющего их в раковину ванной комнаты из тонкой дрожащей руки невротика.

Итак, она звалась... А, впрочем, читатель, какое значение имеет, как она звалась и кто был или не был её Женькой Онегиным, или Тристаном. Любое имя её только бы умалило, тем паче, что она искренне считала себя выше любых имён и определений.

Какое-то время тому назад она скрывалась под странным ником на одном из поэтических сайтов необъятной России. Это придавало ей силы  и уверенности в своей миссии по "растлению" словом и взглядом неокрепших умов планеты Земля.

Я бы не сказал что она играла какую-то роль или считала себя избранной. Нет, она просто любила фильм с таким названием, "Избранные", с молодой Татьяной Друбич и Леонидом Филатовым. Ей нравились полные детские губы Друбич, её выразительные большие глаза, мягкие руки и даже,  как ни странно, отсутствие ярковыраженныой груди.

Про себя называла Таню плоскодонкой, а затем корила себя же за столь жестокую и нелицеприятно оценку её внешности.

Душка Филатов со своей ненавязчивой интеллигентностью и брутальностью устраивал её во всех отношениях; особенно нравились джемпера с треугольным провалом на легко волосатой и чуть впалой груди и усы, густые такие гоголевские что ли усы.

И то, как он в фильме "Экипаж" роняет своих возлюбленных на вечно  вздрагивающий от самопальной цветомузыки раскладной диванчик.

В героиню нашу уже давно и вполне себе безответно был влюблён один странный беллетрист, склонный к составлению рифмованных текстов.

Она была прочно счастлива в замужестве и родила любимому супругу красавицу дочь, точную копию себя в шестнадцать и не помышляла и близко о случайных попутчиках счастья.

Временами жутко уставала. Рулить лодкой любви было уже не так просто в её тридцатник с хорошим гаком и она искала спасения в крепких народных средствах, правда без особого энтузиазма и фанатизма, присущих её тайному воздыхателею.

Мистер Фигс, назовём его так,  любил женщин со всей силой мужского воображения, коим его щедро одарила мать - природа.

Был он невероятно музыкален и когда слагал вирши видел цветные картинки, с которых и списывал свои шедевры...


Здесь мы, дабы не быть голословными, приведём один из таких опусов, а читатель надеемся разберётся в том, насколько он хорош и даже додумает за нашу героиню, проинтуичит то, отчего этот опус так на неё подействовал.

Вот этот стишок...

Дарить себя, как сорную траву
Безлюдным пустырям и тихим теням.
Бездонным оставаться на плаву,
Служить твоим сомкнувшимся коленям.

Ласкать подол от платья и скулить
Щенком голодным у подножья страсти.
За каждый день без дум благодарить,
Безмыслие - единственное счастье.

Не прав был вещий Бэкон, мысль - обман,
А слово в клетке мысли - суть ловушка.
Благословляю розовый туман
И дальний путь, прости-прощай, подружка!

Когда-нибудь и ты поймёшь меня,
Отшельника, задиру и пройдоху.
Пол царства — за крылатого коня!
Пегасу без тебя, подруга, плохо.

И чёрт бы с ним, с Пегасом, Лира - тень
Того, что в нас незримо торжествует.
Торжествовать мне для тебя не лень,
Я знаю, свет без тени существует.

Она не может без него прожить,
Ты без меня не можешь? И напрасно!
 — Грешно одной Поэзии служить
И Женщине одной, с тобой всё ясно!

Сказала ты в сердцах, кляня мой свет
За то, что в нём к тебе участья нет.
Свеча - не факел, ты, увы, права.
Без сердца - кочерыжка голова.

Без головы сердечный - чучелО.
Я не такой? Мне сильно повезло!
Ты не такая? Я безумно рад,
Любовник в прошлом твой, а ныне брат.

Тюрьма любви - унылый монастырь.
Наш дух - во тьму премудрый поводырь.
Ослепли оба два, спешим во тьму,
То сердцу потакая, то уму.

Зачем всё это?! Нет ответа, но
Не вопрошать о сущностном грешно.
Покаялись бы, но любовь прошла,
Оплот добра когда-то, нынче - зла.

Полюбишь ли козла, чей пастырь - мрак?
Он тьмы невольник и её батрак.
Наложница ты света? Что с того?!
Уже давно не любишь никого.

Себя не любишь даже, это - ад,
Которому я, как ни странно рад.
Фальшивый рай к добру не приведёт,
Век мудрости когда-то да грядёт.

И милость Божья встретится в раю
С ним золотым у смерти на краю.
Дарить себя, не покладая рук
Потерянным в раю решил я вдруг.

Но дар отвергли дети пустоты,
Напрасно кровью я марал листы,
И вены горизонта резал, чтоб
Не знал покоя ночи гордый гроб.

Скорбеть ли мне? Зачем?! Я верю в то,
Что жизнь и смерть по-сути спортлото.
И мы в нём чёрно-белые шары,
На шарике цветном, но до поры.

Настанет Судный День и пустота
Поглотит нас, и с чистого листа
Напишет Бог историю небес
Молчанием сердечным, без словес.




В ней боролись смешанные чувства восторга и досады оттого, от чего собственно ответит каждый из читающих этот рассказ, а мы лишь заметим, что она з а д у м а л а с ь и, наверное, расчувствовалось даже. Но как-то не вполне уверенно и про себя.

Стишок тут же "забыла", но на следующее утро написала свой, отдалённо напоминающий его.

Ей восторгались все кому не жаль и она их жалела, не воспринимая серьезно комплименты стишкам.  Во всяком случае ей так казалось, а ему казалось что она тащилась от своих вещей также как и он тащился и уже давно от своих.

Любила мелодекламацию, но сама ввиду слабого голоса не так часто читала свои произведения на публике. Чем лучше неё их читали другие, уже другие иные авторы и актёры, тем светлее и радостнее становилось у неё на душе.

Душа её не знала границ, а дух даже не догадывался о них, так широки они были и это не просто слова, а досадный факт, потому как нимало читателей просто завидовали нашей героине.

Он не завидовал и это её немножко злило и огорчало, но ровно настолько... Здесь мы улыбнемся с проницательным читателем и поставим точку с запятой,  заметив, что продолжение неизбежно, ибо мы имеем дело не просто с Женщиной, но Тайной.

Не какой-нибудь жалкой изюминкой, но Тайной. И мы настаиваем на этом и пусть она злится, составляя небрежно свои удивительные тексты... Пусть раздражается даже, наивно полагая, что к добру и злу постыдно равнодушна и живёт согласно Пастернаку, который заявил однажды легкомысленно, что цель творчества самоотдача...

Отдача самости,  однажды подумала она и в один прекрасный осенний день освободилась-таки от доставучего эго.

Эго её за это по головке не погладило, долго злилось и артачилось в ней и однажды сдулось меньше чем за минутку как пробитый воздушный шарик.

Она, вы не поверите, но она влюбилась. Муж почувствовал это сразу и стал нежнее смотреть на дочку, а её "непутёвая" мать на него, супруга, и отчего бы собственно, подумал он. Мужчина редкой красоты, не внешней, кстати, а той самой, сущностной красоты настоящего мужчины.

Пока она втайне грезила триликим янусом,— Кейджем, Кёстнером, Филатовым, красиво закатывала бесподобные чёрные очи к закату, подолгу смотрела на него  и грызла свою, видавшую виды шариковую ручку, привезённую супругом из Таиланда.

Грызла это многострадальное стило и бормотала что-то невнятное под носик, столь желанный и вечно чешущийся, что воздыхатель каким-то странным образом чувствовал,  когда с ней происходило это авторучкоугрызение. Сам грыз нервно ноготь мизинца и грустил. Однажды догрустился до очередного «шедевра» и выл на луну из открытого окна хрущобы.

Стоял март месяц. Птички нервно спешили на утреннюю распевку. Елозили по шоссе шины авто, а по его сердцу елозили её задумчивые глаза, чувственные губы, грызущие соломенную авторучку, брови, от которых у него заходилось сердце.

Она не была красавицей, но он знал, что она круче любой красавицы мира, в разы круче и выше. Недосягаемая, дикая, страстная, загадочная и такая далекая или все же недалёкая?

Она пренебрегала им, его вызревшим,  как таёжная ягода талантом и ему было больно и обидно, потому что он очень с и л ь н о её л ю б и л.

Он всегда любил не свободных женщин и написал как-то даже горькие стихи...

Ну да люблю замужнюю и что ж?!
Ведь ближнего любить — не преступленье.
Я в этом на других людей похож,
Пред Женщиной упавших на колени.

Я написал ей глупые стихи,
В которых усомнился в ней, как в друге.
Любимая, за все наши грехи
Сполна ответят дьявольские слуги:

Сомненье, боль, отчаяние, злость
Сопровождают тех, кто сердцем скуден.
Я виршей твоих сахарную кость
Уже догрыз и, значит, неподсуден.




Стихотворение было написано для другой, не менее талантливой и желанной. Он жалел что таких других у него набралось бы на женский батальон. Она же, напротив, не жалела и смеялась как дитя, едва успевая вытирать бархатистой ладошкой слёзы счастья со своего красивого и умного лица с монголоидными скулами и бровями черкешенки, дождавшейся наконец своего суженого с кровопролитной и бесконечной войны с самим собой.

И он и она любили горы, невероятные их облака и закаты, звезды в ночи и это связывало их больше, чем любые даже самые гениальные тексты.

Чем закончилась наша история? Тем, что он не сошел с ума, а она не стала Цветаевой. Он женился через четыре года и молодая жена, полная противоположность его Музы, родила ему двоих дочерей, о которых он мечтал всю свою  сознательную и не очень жизнь. Она подарила супругу сына. И это было чудом и назвала его Леонидом в честь Кёйджа - Кёстнера - Филатова. Сын стал профессиональным гонщиком и путешественником.

Когда её супруг красиво состарился, а она расцвела своей невероятной женственной полнотой, сын женился на девочке из приличной семьи, дочери известного российского дипломата и она родила ему и им, дедушке и бабушке, красавца-внучка - Николеньку. Супруг так и не узнал, что его назвали в честь её любимого Кейджа...

Ангелы ликовали на небесах и даже Господь прослезился, улыбнувшись монализово в филатовские пшеничные усы...