Великому Бунину. Ужас!

  Однажды, поздно  вечером,  Митя вышел  на  заднее  крыльцо.   
Было очень темно,  тихо,  пахнуло  сырым  полем в лицо. 
Из-за ночных облаков, над смутными очертаниями сада, слезились мелкие звёзды кругом.
И вдруг где-то вдали что-то дико, дьявольски  гукнуло и закатилось  лаем, визгом. 
  Митя  вздрогнул, оцепенел, потом осторожно  сошёл с  крыльца,
вошёл в тёмную, как бы со всех сторон враждебно сторожащую его аллею близ крыльца,
снова остановился и стал ждать, слушать: что это такое,
где оно, то, что так неожиданно и  страшно огласило сад собою?
  Сыч, лесной пугач, совершающий свою любовь, и больше ничего, – думал он вновь и вновь, 
а весь замирал как бы от незримого присутствия в этой тьме самого дьявола, от которого стыла кровь .
    И вдруг опять раздался  гулкий,  всю душу  потрясший вой, 
где-то близко, в верхушках аллеи, затрещало, зашумело  над головой –
и дьявол бесшумно перенёсся куда-то в другое место сада сам собой.
   Там он сначала залаял, потом стал жалобно, моляще, как ребёенок, ныть,  плакать,   
хлопать крыльями и клекотать – с  мучительным наслаждением,
стал взвизгивать,
закатываться таким ёрническим  смехом, точно его пытали, а потом стали до смерти  щекотать. 
Митя, весь дрожа, впился в темноту и глазами, и слухом и не стал ни шевелиться, ни бежать. 
    Но дьявол вдруг сорвался, захлебнулся и, прорезав тёмный сад предсмертно-истомным воплем, скрылся,
точно сквозь землю провалился.
   Митя напрасно прождал возобновления этого ужаса ещё несколько минут, затем  он,
тихо вернувшись домой, всю ночь мучился ночными кошмарами сквозь сон. 
–––––   
Иван Бунин. Митина любовь. (Отрывок)
IX
   Однажды, поздно  вечером,  Митя вышел  на  заднее  крыльцо.  Было очень
темно,  тихо,  пахло  сырым   полем.  Из-за  ночных  облаков,  над  смутными
очертаниями сада, слезились мелкие звезды. И вдруг где-то вдали что-то дико,
дьявольски  гукнуло  и закатилось  лаем, визгом.  Митя  вздрогнул, оцепенел,
потом осторожно  сошел с  крыльца, вошел в  темную, как  бы  со всех  сторон
враждебно сторожащую его аллею, снова остановился и стал ждать, слушать: что это такое, где оно, -- то,  что так неожиданно и  страшно огласило сад? Сыч,
лесной пугач,  совершающий свою  любовь,  и больше ничего, думал он, а  весь
замирал как бы от незримого присутствия в этой тьме самого  дьявола. И вдруг
опять раздался  гулкий,  всю  Митину  душу  потрясший вой,  где-то близко, в
верхушках аллеи, затрещало, зашумело  -- и дьявол бесшумно перенесся куда-то
в другое место сада. Там он сначала залаял, потом стал жалобно,  моляще, как
ребенок,  ныть,  плакать,   хлопать  крыльями  и  клекотать  с   мучительным
наслаждением, стал взвизгивать, закатываться таким ерническим  смехом, точно
его  щекотали  и  пытали.  Митя, весь  дрожа, впился  в темноту  и глазами и
слухом.  Но  дьявол  вдруг  сорвался,  захлебнулся  и,  прорезав  темный сад
предсмертно-истомным воплем, точно сквозь землю провалился. Напрасно прождав возобновления этого… ужаса еще несколько минут, Митя  тихо вернулся домой  --  и  всю  ночь   мучился  сквозь  сон…