Размышления Александра Пушкина в Михайловском

Когда затихло всё в тревоге,
Застыло, мрачно ожидая, -
Почил внезапно Александр;
Когда на троне воцарился
И подавил своей десницей
Кровавый деспот Николай
Восстанье горстки декабристов;
Когда отъехал от усадьбы
Агент полиции и сыска
В стихах несведущий Бошляк,
То я задумался с Ариной
Над тем, что было здесь недавно,
Над тем, что станет здесь потом.
Наутро взяв перо, чернила
И беспристрастный лист бумаги,
Царю задумал написать,
Но не писалось мне ни строчки,
Слова на ум не приходили –
Собраться с мыслями никак!
Ведь грех мне плакаться на долю,
Своей судьбой весьма доволен
И не прошу судьбы иной -
То на коне с утра катаюсь,
То сплю под пение Арины,
А то  без устали пишу!
Порою скучно мне бывает,
Ночами грезится Пальмира
На берегах седой Невы,
И я тоскую по общенью,
По свету глаз и светлым лицам
Своих испытанных друзей.
И, наконец, дождался часа,
Когда явилось откровенье
На сочинение письма:
«Я так решил, что не намерен
Безумно здесь противоречить
Всем общепринятым делам,
Имея прошлое несчастье
Стихами вызвать раздраженье
И гнев покойного царя,
А легкомысленным сужденьем –
Оно касалось афеизма,
Что изложил в одном письме, -
Был исключён из светской службы
И сослан в грустную деревню,
Как буйный отрок под надзор,
Под глаз губернского начальства.
Сегодня к трону обращаюсь,
Мятежный дух собрав в кулак,
Питая слабую надежду,
В расцвете жизни уповая
На милость нового царя.
Желая ныне к Вам прибегнуть,
Прошу с достоинством о малом,
Чтоб просьбу верную принять.
Моё здоровье здесь не ново –
Расстроил в молодости первой:
Род аневризма моего
Давно  уж требует леченья,
В чём Вам свидетельство вручаю
От наших питерских врачей.
Просить осмелюсь позволенья –
Просить с достоинством поэта,
Не потеряв притом лица,
Слагая мысли и слова,
Что равный к равному приходит:
Вы – император всей России,
Я ж равный Вам - в своих стихах!
Могу ли с Вашего согласья
Для поправления здоровья
В Москву отбыть иль в Петербург,
А, может, - вовсе на чужбину?»
Уже не раз меняли свечи,
Дипломатичное письмо
Не сразу в руки мне давалось –
Так отвратительно лакейство! –
И комкал лист я за листом!
Ну, вот и всё – свершилось чудо:
Я, наконец, поставил точку,
Поставил дату, подписал.
Убрал перо своей надежды,
Убрал чернильницу, бумагу,
Достал свой перстень и сургуч.
Ужель письмо моё готово?
Ужель всё сладится удачно?
О том ли смею помышлять?
Зачем терзать себя сомненьем?
Зачем к царю питать надежды?
Настала полночь за окном,
С ленцой залаяли собаки,
Когда в округе  прошумели,
Былой степенности  шаги.
Арина кратко повздыхала,
Слезу нетайную смахнула –
Пора мне ужин хлопотать,
Так припозднился я сегодня –
Письмо треклятое повинно,
Лишив меня покоя, сна.
Один остался в полумраке
Пред догоравшими свечами,
Стремясь узреть свою судьбу!
Что ждёт меня, мой Зевс, назавтра?
Позор иль слава? Снова ссылка,
Короткий выстрел иль острог?
Я за столом сидел понуро
И ожидал с тревогой утро
Как будто свой последний час,
Порой ерошил  шевелюру
И в забытье изящным ногтем
Стучал в такт мыслям по столу.
К письму, не думая лукаво,
Без малой ноты угожденья
Так обещанье приложил,
Что к тайным обществам отныне
Не буду я принадлежать,
Не относился к ним подавно.
Но, знает Муза, мне хотелось
Примкнуть к восставшим в декабре.
И я сорвался, наудачу:
К друзьям помчался пуще ветра –
Помчался лесом по тропе,
И конь игривый мне попался,
Как я, прекрасный и строптивый,
Не привередливый совсем!
Он нёс меня легко и живо
Навстречу буре и свободе,
Как чрез дорогу пробежал,
Как будто выстрелил из пушки,
Несносный заяц... Та примета,
В народе бают, не к добру!
Я потянул чрезмерно повод,
Чуть отклонил назад свой корпус,
Да сжал коленями бока –
Бока коню. Лихой наездник:
Езда верхом знакома с детства,
И я – хороший ученик.
Мой конь взвился – свечой поднялся
И стал кусать и рвать удила:
Мгновенно встал он на дыбы,
Едва меня с седла не сбросив.
Я еле-еле удержался,
А то б под ноги угодил...
Печально я домой вернулся,
Меня на землю опустили
И увели потом в сенцы...
Уж за столом пришла догадка,
Не будет счастья чрез насилье,
Как вторит слово: не убей!
Какое страшное безумство –
Казнил пятёрку декабристов
Наш православный государь
И наказал Россию страхом -
Ему мерещилась измена
Во всех пределах государства.
Я подошёл невольно к мысли,
Что без любви в душе ошиблись
Мои несчастные друзья?!
Могли б забыться по команде
И, как один, направить ружья
Мои печальные друзья –
Направить ружья против братьев,
Направить пушки против братьев,
Начав гражданскую войну?!
Тогда б Россия раскололась,
Возьмись за пушки, пистолеты,
А там – за вилы, топоры!
И вскоре просто б захлебнулась
В крови российского народа
От самых верхов до низов
И прекратилась б как держава
На радость западным соседям,
Оставив белое пятно...
Пока ж Россия прозябает
В тиши усадьб под игом рабства
И держит в крепости народ,
Бесчеловечно  унижая.
Так жить нельзя простому люду
Без прав и собственных свобод!
Так как же быть и что тут делать,
Чтоб нам исправить положенье,
Спасти Отечество моё?
От ноши барщины, оброка,
Как оградить от притеснений –
Освободить всех крепостных?
Пусть вдохновится император –
Изменит дух и образ мыслей! –
Издаст спасительный Указ.
И пусть изменится дворянство
По всей России повсеместно,
Избрав любовь за образец.
А там изменится пусть следом
По всей империи бескрайней
Трудом задавленный народ.
Тогда все стороны совместно
Приложат силы и уменье
Для укрепления страны,
Для процветания отчизны
И  для величия России
На поколения вперёд!
Конечно, это невозможно
Свершить утопию такую,
Когда богатство – в рабстве душ,
Коль восседает царь на троне
И управляет всем помещик,
В народе видя только скот.
О да, величие России
Найдёшь в величии народа,
Когда он крепок и един,
Никак не делая различий,
Людей всемерно уважая –
От всех холопов до господ –
Во имя чести, благородства,
Во благо всяко гражданина,
Во славу искренней души!
Быть патриотом – это подвиг,
Который ты всегда свершаешь
На счастье ближним и себе –
Во всём народу быть опорой,
Своей земле служить достойно
И благо равное дарить.
Судить нельзя «о белой кости»
По обороту иль по чину,
По мере близости к царю,
Но по сужденьям и деяньям,
Что лишь на пользу государства
И всех живущих россиян!
Зачем делить людей на бедных,
Зачем делить их на богатых,
Когда пред Богом все равны,
Когда все радости достойны,
Достойны счастья и здоровья,
Достатка в доме и в душе?!
О том мечтали Кампанелла,
И гордый Моро с Альбиона,
И Сирано де Бержерак.
О том утопия поэта,
И та утопия, как сказка,
И в каждой сказке – свой намёк.
Ничто чудесно не случится
В стране по щучьему веленью,
По слову рыбки золотой,
А надо всё умом постигнуть
И приложить к работе руки,
Но, прежде,  душу приложить!
Так размышляя на досуге
Пред догоравшими свечами,
Ночное время коротал...
Пришла Арина, испугалась,
На образ тихо помолилась,
Меня  за лешего приняв -
Я за столом сидел лохматый,
Как угль горящими очами
Сверлил египетскую тьму,
Рычал и плакал от обиды
Голодный – съел бы и акриды! -
И злой донельзя, словно чёрт!
Судьба поэта выше козней –
Уж надоели эти шашни
Большого света и дворца!
Пора, пора, за дело взяться,
Призвать на помощь легионы
Понятных мыслей, верных слов
И написать уже такое,
Чтоб наш читатель восхитился
И поменял себя в душе!
Итак, моё письмо уже готово,
Его осталось лишь отправить,
И терпеливо ждать ответ.
Письмо писал без униженья,
Без лицемерья и угоды,
И в этом звёзды не соврут!
В душе привычка лизоблюдства,
Тон верноподданнический
Мне от рождения претят.
Конечно, стрелы полетели
И закричали либералы,
Что Пушкин чести изменил,
Утратил гений свой бессрочно,
Как гражданин постыдно сдался
В глухом Михайловском селе,
Когда дошла моя депеша
И поменяло настроенье
В душе российского царя,
Хотя равны мы перед Богом,
Равны в душе, без оговорок,
Поэт и царь – всё божья  тварь!
Когда сквозь стены проскользнуло
И покатилось в пересказах
Моё гражданское письмо,
Тогда набросились все сворой,
Как псы продажной писанины,
И вразнобой давай же рвать
В тисках зажатого поэта –
В тисках застывшего царизма
И высоко светской суеты.
Лишь только Вяземский, по сути,
Без всякой склоки и жеманства
Мне руку друга протянул,
Что было мне весьма отрадно,
И дух согрело в серой ссылке,
Придав мне силы и талант.
И я, не мешкая, ответил ,
К перу признанье прилагая,
Что друг явился предо мной,
Что слово стало откровеньем,
Что посетило вдохновенье,
Что дружбой старой дорожу!
И я писал: «В душе находишь
Моё письмо, как снег, холодным
И, как пустынный зной, сухим.
Так быть иначе и не может!
Я пред царём не прогибаюсь:
Вот написал, и дело – вон!
Теперь перо не повернётся,
Слова уж больше не найдутся,
Собраться снова за письмо!»
Всё разрешилось в одночасье!
Когда же осень заступила,
Я в ночь на третье сентября
Сидел в раздумьях перед печью,
Бросал дрова и тихо грелся,
Пытаясь будущность узреть,
Как тут же нарочный приехал -
Распоряженье Адеркаса
О скором выезде в Москву
Мне передал без церемоний.
Писал же псковский губернатор:
«Сей господин,  известный Пушкин,
Свободно может в экипаже
Как пассажир, не арестант,
Отбыть в Москву по предписанью,
В сопровожденье офицера.
А по прибытию  же в срок
Имеет честь явиться прямо
Без промедления к генералу
Его величества, царя».
Приезд лица меня встревожил,
Я  начал в печь бросать  бумаги,
Как сделал в прошлом декабре,
Чем год отметил по восстанью:
Тогда же я в великой спешке
Записок тьму предал огню,
А то бы многих замешали
И увеличили бы жертвы
Они, правительству попав...
Арина вовсе потерялась,
Как верный друг, разволновалась,
Затем расплакалась навзрыд.
Что стало сердцу одиноко,
И на душе моей печально.
Старушку дряхлую мою
К себе привлёк и нежно обнял
За плечи старые её
И зашептал тепло на ухо,
Стараясь няню успокоить:
«О, мама, мама, ты не плачь,
И каждый день мы будем сыты –
Хоть царь пошлёт куда угодно,
А всё без хлеба не умрём!»
Но только нарочный ругался,
Всё торопился дом оставить,
Ведь надо выполнить приказ -
Меня быстрей в Москву доставить.
Велел он мне  скорей одеться
И тотчас выскочил на двор.
Успел я взять немного денег
И пирожков своей Арины,
Оделся враз и вышел вон.
В дороге был я неспокоен,
Соседство не было хорошим –
Фельдъегерь робость мне внушал.
И только в Пскове мне открылись
Покой души и настроенье,
Решимость духа, трезвый взгляд.
Письмо начальника Генштаба –
Писалось Дибича рукою –
Вернуло мир в моей душе:
Так, по приказу Николая,
На краткий срок из заточенья
Меня  отправили в Москву.
Был тон письма  – сама любезность,
Письмо дарило мне надежды,
Что страхи прежние забыл.
Вернулась прежняя весёлость –
Я вспомнил шутки, анекдоты
И стал смеяться и шутить.
 И вот собрались прочь из Пскова
В Москву с хорошим аппетитом,
Менять же стали лошадей,
А я, обретший чувство жизни
И чувство голода познавший,
Решил немного закусить.
Тут обратился к офицеру,
А он любезно согласился,
И мы собрались за столом.
О пирожках Арины вспомнил
И похвалил её искусство
Да офицеру предложил.
Мой визави не стал чиниться,
Кивнул в ответ на приглашенье,
Взял пирожок. Подали щей.
А я, как водится,  в охотку,
Хлебнул, друзья, немного ложек
И таракана там нашёл.
Так щи на стол чуть не вернулись,
А мой фельдъегерь засмеялся;
Я засмеялся вместе с ним
И  после перстнем на стакане,
Когда свой чай мы осушили,
Сатирой едкие стихи
Без затрудненья нацарапал –
Я не лишился вдохновенья
И силу слов не потерял:
«Мой господин фон Адеркас,
Вы накормить хотели нас!
Настолько Вы, фон, ресторатор,
Насколько Псковский губернатор!» 
Я здесь обрёл с гвоздикой антик,
Смеясь над шуткой до упаду, -
Нашёл аттическую соль!
А мой фельдъегерь растерялся,
В лице тотчас переменился,
Решив, что я сошёл с ума.
Но длился казус сей недолго,
Всё в русло прежнее вернулось –
Пошло привычным чередом,
А получилось всё чудесно -
Нашёл в забаве вдохновенье,
Забыв, что надобно к царю:
Как я люблю вино свободы!
Меня ж спустил с небес на землю
Мой сотрапезник дорогой.
Он встал, поправился и молвил:
«Извольте,  сударь, собираться -
Готовы  лошади и ждут:
Наш император ждать не может,
Прибыть нам следует скорее,
Того же требует приказ!»
Ну, что ж, пора. Мы вскоре вышли,
Тотчас стрелой живая тройка
Остановилась у крыльца.
По сторонам я огляделся,
Народу в пояс поклонился,
И в экипаж шагнул в сердцах.
Шагнул привычно и фельдъегерь,
Он оглядел меня сурово,
Чихнул в платок и рядом сел,
А я в душе перекрестился,
Вручив себя на волю Бога,
И покатился экипаж...



Андрей Сметанкин,
Душанбе, Таджикистан,
2014-28.08. 2015