Потерянный портрет Хемингуэя

                1
 Капающее мелкими, холодными, слезами  растерянное  в своей туманной синеве утреннее небо, вынуждало сердце аритмично сжиматься от внутреннего напряжения и беспокойства.  В голове шумело, стучало, сдавливало, тупая полусонная боль спазмом сползала к горлу.  Недокуренные сигареты обиженно тлели в большой стеклянной, под хрусталь, пепельнице.
 Юрий,  постепенно приходил к мысли, что событие недельной давности, потрескивая и искрясь оголенным проводом в осенней жиже,  коротким ударом, оборвало  не только жизнь бедолаги рабочего, но и как будто его собственную. Сознание слышало отголоски своего глубинного эха, которое словно судья, раскатисто занудно, смешивая страх, мнительность и совесть повторяло -  Виновен!
Как выяснилось позже, электрик Строительного управления №2 Юрий виновным не оказался, хотя это было очевидно. Теперь можно было бы выспаться и оправданно размеренно снять стресс, а в понедельник на работу. …
Но, в  понедельник, как и в последующие дни, Юрий оставался дома, на работу он больше не вышел. 

Стройка, да  и само управление, за двадцать с лишним лет, тесно переплелись с укладом и привычками  Юры: коллектив, знакомые, поездки на рыбалку на автобусе с мужиками от организации, участок в садовом хозяйстве,  уважение …, словом все то, что составляет весьма важную часть жизни, которую проживало  большинство граждан страны Советов.  Однако, после бессонных ночей ни «Доска Почета», ни медаль «Ветеран труда» не повлияли на его решение – решение, которое навсегда изменит  течение времени и ход его, Юриной, истории.



 Найти другую работу по специальности оказалось не просто,
да, и психологическая травма блокировала необходимость идти к проводам и рубильникам. Хандра, апатия и прогрессирующая алкогольная зависимость уверенно прописывались в его голове,  впрочем, как и в сотнях других голов жителей ни чем непримечательного горняцкого городка периода 90-х.
 От неожиданного и резкого изменения в настроении и в привычных будничных ритмах,  Юре было не по себе даже в собственной квартире, честно заработанной, и очень хорошей, однокомнатной квартире. 
Дома он все чаще отрывался от чтения газет и «толстых» журналов, чтобы опрокинуть рюмашку-другую…

После несчастного случая на стройке,  драматизм начал ощущаться в воздухе повсеместно, он подошел не только к двери бывшего электрика, но казалась, уже врывался в дома и квартиры всего города. Время деформировалось…, оно сгустком нависало и покачивалось, а затем вдруг стремительно, подобно вихрю, уносилось вверх, затягивая всё и вся, пыльно, хлестко, безжалостно.

2
 Советские дни благополучия – закончились.  Потемнело резко и сразу. 
Холод хаоса и беспредела парализовывал. 
Привычные  очереди у окошка кассы в дни зарплаты теперь переместились к складам, к грузовикам с откинутыми бортами, к нервным бабам в очках и списками – кому, сколько, и в какие руки.
Так, получка, минуя купюры, превращалась сразу в навязчивый товар -  мешки с мукой, консервы или  в ненужный ширпотреб.  Нарастающая  буря в сознании, все яростнее разрушало то  «разумное, доброе,  вечное», к которому так привык  разведенный холостяк  Юра за долгие годы безмятежности.


 Пусть не очень яркое, но стабильно теплое солнце неискушенного макроэкономикой обывателя, сегодня затмили - темный бартер с мрачными чеками и ветреными ваучерами.  Непогода социума бушевала, перерастая в  аномалию.
 Старушки, после вахты у самогонных аппаратов,  устало  шептались, путая апокалипсис с социальным катаклизмом.

Постепенно адаптируясь к новым реалиям, голодный, но свободный, Юрий начал действовать.
  Стаж и связи делали свое дело. Балкон, а затем и вся комната превратилась в подобие склада, наполненного - электрощитами, проводами и реле. В ней можно было обнаружить многое, от свежесписанных электродвигателей,  до «мелкооптовых» розеток и выключателей.
 Казалось, в комнате была вся добытая, плохо учтенная электрика – благодаря которой  и формировался более чем скромный бюджет выживания.

Игла проигрывателя «Вега» все реже опускалась на заезженный винил песен Высоцкого, а встроенное радио все реже выдавало близкий сердцу джаз. Брутально - бородатый Владимир Семенович как то строго пронзительно смотрел с пакета пластинки на весь Юрин быт, на всю Юрину  жизнь..., которая всё, убыстряясь, бодро отводила его сорок с хвостиком  от проблем зрелого эго. 

  Но, способность абстрагироваться, придавала энергии, создавая ощущения сдержанного оптимизма и бесшабашной свободы, он стал зависим от собственной независимости, сама мысль об обязательствах перед кем-то была неприятна и раздражала. Он был предоставлен себе полностью, запланированные походы по грибы и на рыбалку осуществлялись точно по плану, и это было - счастьем. Привычка владеть «подарком» Судьбы единолично оказалась сильнее слабеющей потребности в семье.

  Скромные запросы от жизни обезболивали приступы тщеславия и самолюбия,  участок в шесть соток гарантировал вегетарианскую похлебку. Пенсия  любящей  матери, успокаивало перманентную абстиненцию сына. Ежевечернее вливание  барматухи от бабы Лизы – тонизировало, придавая оптимизма и настроения. 
 Друзья и случайные подруги притупляли чувство одиночества, заставляя забыть на время, что всего через квартал от него живет  первая и единственная, пусть бывшая, но очень любимая жена с его… родным сыном.

3
 До, и после развода его окружали настоящие друзья - единомышленники, наполненные лучшими образцами культуры шестидесятых. 
 Пространство комнаты в старой полуторке наполнялось азартом молодости,  наряду с анекдотами о Брежневе, было ощущение  чего-то стабильного, мощного, правильного.
 Комнатушку распирал смех, и дружеский сарказм, но все было в меру, даже крепче сигарет были только портвейн, шахматные баталии, да споры о книгах,  о кино, о джазе.
Иногда в комнату робко входила  мать с тарелкой пышных, сочащихся, беляшей и быстро уходила обратно в смежную комнату одиноко гадать на картах. Она бережно раскладывала их рядом с собой на краю дивана, напряженно высматривая даму своему сыну, а заодно и гипотетического короля себе. Но чаще, минуя судьбоносную, измятую, колоду, шла сразу на крохотную кухню хрущевки умело замешивать тесто, и привычно крутить ручку мясорубки.

Одинокая всю жизнь, даже во время короткого замужества, она перенаправила всю себя в сторону ненаглядного Юрочки,  да и жила она только им одним, от чего не однократно громыхали ссоры с дочерью.
Работа в женском коллективе связисток на коммутаторе, сделали ее интересы приземленными, отсутствие личной жизни замещалась слухами и сплетнями о бурной жизни других. 
Редкое женское счастье, о котором иногда приходилось слышать, вызывало зажим в области шеи и плеч, и выражалось к обладательницам оного убедительно-стойким определением – ****ь.  С годами, это слово относилось почти ко всем замужним, с той лишь разницей, что стало жестче и язвительней.

Юре была приятна забота матери, но при этом он испытывал неловкость и даже раздражение. Он словно стеснялся перед ребятами, а порой срывался на грубость по отношению к ней.
Друзья – интеллектуалы, умели ценить  образность и силу художественного слова, равно как и принципиально-сакральное «слово товарища».  Пунктуальность и честность, объединяющая черта  его круга, была бесценна априори, и он, бесспорно, дорожил этим,  и дорожил - определенно сильно…. Наполненные современностью единомышленники оказались ближе и дороже  недавно обретенной семьи.
Но постепенно ребята отставляли в сторону стакан, надевали  хемингуеевские свитера и, оставив «большую» землю уезжали за «длинным рублем», и, конечно же «… за запахом тайги».

Юрий, никуда ехать не собирался, время, словно остановилось в повседневном блаженстве спокойствия и сытости, и лишь переходящая в ненависть любовь к жене, сводила его с ума….
Он, ни как не мог смириться с тем,  что его отвергли, его лишили обыденного семейного счастья,  его грез…. Ему, наверняка, хотелось быть хорошим отцом, но он совершенно не знал что это такое, впрочем, как и обыденное семейное счастье. 

4
Отца он не помнил. Комиссованный, из-за травмы ноги, отец просидел всю войну бухгалтером в глубоком конторском тылу.  А сразу по окончании Великой Отечественной в  сорок пятом, недолго думая Александр уехал на свою малую родину в Херсон – в победный год, и в год рождения сына.
Уехал навсегда, оставив ему в наследство отчество, а потрясенной Ефросиньи пару своих фотокарточек. 

Юра, рос здоровым и крепким, не считая косящего левого глаза.  Дикие стайки пацанов старались проживать свое послевоенное детство, как, и положено –  бесконтрольно, дерзко и мечтательно.
Он приходил в родную землянку,  только чтобы поесть, да разделить сырое пространство с придавленными судьбой и работой женщинами – матерью, бабушкой, да старшей сводной сестрой Надей. 

Наверняка, в этом месте, психолог уже может составить предполагаемую карту внутренних проблем будущего мужчины.  Болезненные переживания детства проявились в виде комплексов и обид. 
Уже в армии или перед призывом, косоглазие было исправлено, но даже после операции Юрий носил затемненные очки всю свою жизнь.
 Отпечаток прошлого, более чем странно, сказался в отношении к матери, оно было грубым, резким, обидным.  От собственных слов и поведения он страдал не меньше, это было видно,  он любил ее…, но как то необычно, неровно, ломано, и глубоко, скрывая это, словно стыдясь.
Юрий старательно прятал в себе того доброго, любящего и открытого человека, коим он и являлся.

5
Заряд недополученной любви, накапливался, энергия требовала выхода…, его натура  рвалась к чистому, ответному чувству… . И вот, одним весенним  днем,  его сущность потряс взрыв, он напоминал ядерный, сдавленный, подземный.
Любовь, как право к полноценному существованию овладело им, но…  его демоны смогли запереть ее, выпуская, словно пугливого узника лишь временами.  Спасительное обретение любимой могло очистить его от наследия приобретенной неуверенности, но это выросло в болезненно-ревнивое чувство собственности.
Он наконец-то мог почувствовать тепло очага, мог владеть всецело ее красотой, трепетать над чистотой своей юной возлюбленной…, однако… уподобившись скупому рыцарю, он стал чахнуть, пугливо озираясь, одновременно наслаждаясь и гордясь своим бесценным приобретением.  Комплексы скрывали его от внешнего мира, уродовали, и заставляли непомерно страдать, прежде всего, самого себя и от себя самого.

6
Ненавязчиво методично, место друзей постепенно заняли приятели, позже знакомые, еще позже - случайные знакомые. Они являлись антиподом прежнего окружения, в котором беседы о культуре, политике и прогрессе отсутствовали вовсе, по причине определенной цели – напиться.
Собутыльники, в прошлом неплохие люди, деградировали сообща, так и не сумев, а скорее не захотев адаптироваться, переосмыслить, перестроиться.

Но все это произойдет нескоро, а пока все движется логично и неспешно, фатально незаметно, как само время, как сама жизнь.

Сказать, что у несостоявшегося отца не было чувств к сыну – неправда.
Иногда, очень редко, по выходным дням, он стучал в дверь своей бывшей жены, как правило, дверь открывала, только к нему, не очень приветливая теща.
После минуты переговоров  отец мог видеть сына, что-то подарить ему, или взять на прогулку.
 Гуляли молча, Юра по природе своей, не знал и не умел найти подхода к ребенку, и скорее всего, не его эта вина, он понимал это… и он также как и сын чувствовал неловкость в немногословных и неудачных попытках диалога.

Как правило, это был поход по его близким и друзьям, с целью показа подросшего сына, с целью ощутить себя семьянином, в надежде на возможность «сойтись» с его матерью….

Сынишке была интересна атмосфера чужих домов, он находился под впечатлением от незнакомых ему взрослых дядь и теть, которые тискали его, целовали, подбрасывали, совали конфеты и домашнюю сдобу, ему были симпатичны и интересны открытые лица друзей отца, более интересны, чем сам отец. 
Да и возлюбленная не испытывала прежнего волнения к воздыхателю и будучи молодой и энергичной однажды по комсомольской путевке уехала на север, разумеется с сыном.

«Все возвращается на круги своя», так и Верочка с сыном вернулась в родительский дом, наполненная опытом открытий и разочарований, но по-прежнему свободная.

В неослабевающей, но, увы, безответной любви теплилась надежда, именно она толкала Юру на поиски предлогов для встреч и разговоров,  сквозь которые красной линией проходила идея – а не начать ли все с начала? 
      Упорство влюбленного казалось, не замечало времени, а вместе с ним упускалась возможность за возможностью, шанс за шансом в создании своей личной, полноценной, новой, жизни. Состояние, переросшее в параноидальное – постепенно разрушало его, делая еще угрюмей и более замкнутым.

Постепенно, неуклюже и робко, но Юрий все же нашел контакт с уже взрослым сыном, только это больше напоминало ритуальное действо, нежели душевное таинство. Формальность встреч была обоснованна элементарным отсутствием навыка общения по крови близких людей. Проблема найти единое с «незнакомым» юношей, расположить его к себе, оказалась неразрешимой.
Взаимоотношения не клеились и потому, что Юрий видел в сыне прямую угрозу своей мечте – вернуть утраченную любовь, взаимную, возвышенную, нереальную….
Не желая того, он видел в сыне соперника, он ревновал его, ибо истинная, глубинная причина сближения была в слабой надежде обрести прежнее чувство его матери.
Не раз, и не два, подпивший папа рассказывал сыну о волшебной поре, – в которой Он и Верочка…, и летнее озеро…  и счастье…. Только, после каждой рюмки, Юра становился все агрессивней, пока не скатывался, багровея и задыхаясь, к банальному оскорблению и унижению любимой женщины.
У сына хватало ума не дать ему в морду. Чтобы сдержаться он молча уходил, оставив кричащего отца в своей однушке, с проводами, бутылками и грёзами о любви.
7
У Верочки уже давным-давно была своя, далеко непростая и по-своему запутанная жизнь. Но как бы то ни было, она всегда говорила о нем с добротой и пониманием…, наверно так говорят о больных людях – когда остается только сочувствие. Ей была понятна первопричина страданий своего первого мужа, она даже где-то, по-христиански, по-женски архаично винила себя в его несостоявшейся, как мужчине, личности и алкоголизме.

Время словно оголяло провода, умножая опасность. Постепенно он стал чаще менять замки, перестал полностью доверять своим мутным гостям - хроникам, словно предчувствуя неладное. Так и вышло. Однажды, он был найден убитым в собственной квартире, своими дружками…. В марте ему исполнилось шестьдесят…. дверь была выбита в июне.   
Мать старушка, сын, да еще несколько родственников со стороны жены проводили его в последний путь. Лишь они и ни кто больше.
 Что касается друзей, тех, из шестидесятых, то Юра пережил их, бесславно и тихо, но по-своему честно и принципиально.
 Среди хлама и запущенности где-то валялся давно забытый и ненужный портрет Хемингуэя.