Туземная поэмка

Здравствуй, ненастье!
От книжных страниц без ума
Северный Полюс, Сибирь и Антарктида.
Снеги еще далеко, но уже беломра-
Морао неба простуженная кариатида.
Стены дрожат – по избушке гуляет сквозняк,
Солнца не видно уже половину недели,
Стонет под ветром молоденький березняк,
Как первокурсница в лос-анжеловском борделе.
Коли попала, держи, проститутка, фасон.
Женщина знает: мужчина – большое ненастье…
Выйдя на улицу, я перейду Рубикон
Не поддающейся ветру зазубренной страсти.
Обетованна природа, прекрасна и зла –
К ней приспособиться можно, себя не жалея.
Стружку сосновую воспринимает зола,
Как на вечернем покосе молодка – жалейку.
Вспыхнет, воспрянет до облака, вниз упадет:
То-то ненастье – во чреслах и недрах природы.
Взрыв – это оземь ударился самолет:
Даже Земля без Эдема – библейская сводня.
Утихомирилась тела пожарная дрожь,
От изумления ходит и ходит по кругу.
Милую ищешь в стотысячный раз и найдешь
Мягкой покосной травою и данницей лугу.
Ты – не при чем.
 Ты всего лишь над лугом вспорхнул
Голубем диким и, может быть, чьим-то почтовым –
Монтевидео, Торонто, Каир и Сеул –
Это всего лишь слова.
Да и ты – только слово,
Что произносит Господь, чтоб забавить себя,
Чтоб одиночество с кем-то делить понемногу.
На календаре – двенадцатое октября,
Принадлежащее мне
И поэтому – Богу.
Дата не хуже,
Да и не лучше других,
Только другим так, как нам, её не запомнить:
Наш чрезвычайный и первый прилив и отлив
Тела и тела в одной из студенческих комнат.
Билось о сердце с изнанки природа сама,
Переживая библейский стотысячный опыт.
Дни сумасшедшие сводят влюбленных с ума
Для имитации
Ангельского полета.
Смейся, счастливое семя, и, клетку найдя,
Так протарань её, чтобы искра заискрила.
Целая жизнь
Этому благодаря
Смерть ожидающую
Осиротила.
Так мы в библейскую книгу случайно вошли –
Двое влюбленных
Из городской подворотни.
Ты поддавалась ударам туземной пешни,
Нас обдавал ветер рая
Зельем приворотным.
Что ни подсказка –
То тела счастливый родник.
Что ни находка – то поза питомца Эйнштейна.
Полою плаща
Укрывает голову духовник,
От восхищения и досады немея.
Все – в первый раз,
Первый класс,
Фас и анфас.
Что катастрофе – прописи и предписанья.
Вот это самое здесь,
Здесь и сейчас –
Новая боль
И – обоюдное наказание.

Время соития
Движет и стрелки часов
И опрокидывает миры на предвзятых орбитах,
Долго и осторожно сдвигает засов
Множество лет просидевший в каморе острожник.
Дело простое оказывается –
Гоньба:
Та же дорога, но сколько в ней странных обочин
Вдруг оказалось,
И вправо и влево – резьба,
И точки нет, а – сплошные многоточия…
Танец, порхание звезд и в глубоком пике
Бить и пронзать, так и не выйдя на коду.
Сколько простора сверху на Конжаке,
Но еще более, если спуститься под гору.
Скважина,
Штольня,
Пещера,
Томительный штрек –
Кто-то в глубинах наполнить спешит вагонетку.
Взрыва не слышно,
Но лавы стремительный бег
Вдруг истекает–
Так Сталин погнал пятилетку,
Дней не считая
И смертию смерти поправ.
Нет ничего, кроме цели.
Но цели природы
Нам недоступны,
Как ледоход и ледостав,
Как беспощадная воя отца и убийцы народа.
Нас обуяли и нагота и немота:
Сосланные в Сибирь, мы согрелись тяжелой работой.
Что означали гримаски любимого рта?
Что означало струение сладкого пота?
Ночь не кончалась –
Союзница сна и любви.
Ночь обещала, что будет еще продолженье…
Вот возвращаемся мы на круги на свои –
Вспыхивает только что остывающее тленье.
Милая, как ты умеешь себя преподать,
Негу скопив, отдавать её чаще и слаще.
Только что горы дрожали,
Теперь уже – падь,
И не найти себя в маревной аховой чаще.
Девушка кончилась –
Женщина правит веслом
Правый и левый борта раскачались нещадно.
Полная таинства даже в обличье простом –
Щедрое дерево,
Царственная колоннада…
Знать бы тогда, что за это придется платить
Ревностью,
Завистью,
Недоумением,
Подозрением…
Ночь подогревала и подогревала аппетит
К грехопрадению.
Только заблудишься,
Выход,
Он сразу и – вход.
Только подумал – пропал,
А отыщешь себя же.
Только что казалось – нас пустят в расход,
Но пощадят
И единожды
И дважды.
Как устоять перед тем, что в природе важней?
Как устоять и навытяжку и в штыковую?
В эту минуту ты – главный из главных вождей.
(Жаль, что и он
Заслужил себе славу лихую!)
Жаль, что отдельным он числит себя от тебя,
Снова выказывая
Грубое непослушанье.
Нет укорота таким вот отдельным вождям,
Жадно вкушающим
От древа познания.
Самое страшное –
Первенства не пережить,
Нет в подсознании камеры с этой табличкой.
О, неужели окажется Это привычкой –
Каждую ночь на постели таить динамит!?
Что там невинность –
Ей в праздник алтыном цена!
Что целомудрие –
Гордость непрожитой жизни!
Вот ты – один,
И она оказалась одна,
И остается поспорить, из нас кто капризней.
Выйди на сцену, Господь,
Покажи свою длань. –
Пусто!
Вот этого я, опасаясь, предвидел.
Боже, надеюсь, я этим тебя не обидел,
Как ты – меня,
Отослав навсегда в потудань,
В эту степь,
В эту жизнь, в эту смерть
И на коду – в соитие,
В это страшное чудо –
Телесно-душевный излом.
Как одесский налетчик лелеет в карманчике бритву,
Я тебя принесу на руках в свой казарменный дом.
Ты здесь все устаканишь,
Наведешь свой почетный порядок –
Я на цыпочках стану ходить и пылинки сметать.
Будет все хорошо,
Только будет и это неправдой
И сегодня,
И завтра,
И послезавтра,
И вдругорядь.
Все ладом,
Все тип-топ,
Только стану я маленьким Муком
За спиной у тебя, где и ног-то не сосчитать.
Глупо сетовать,
Но и праздновать ЭТО глупо,
Покупая двуспальную супружескую кровать.
Все равно через годы мы станем друг другу все реже
Делать тайные знаки
И плаванье осущесивлять.
Вот заменит Хрущева охочий до праздников Брежнев,
Вот Андропов умрет,
И мы разные комнаты – глядь –обживем,
Удивляясь, как мы хладнокровны:
Меньше ласковых слов и заботы о том и о сем.
Воспоминания,
Оказывается, не многотомны,
И в какую-то неправильную сторону мы живем.
Дело давнее,
Да и не в этом, конечно же, дело –
Как стрелять в пианиста, когда он фальшивит и врет!
С телом что-то случилось –
Как быть с равнодушием тела
Не решающегося
На еженощный полет!
Кликнешь милую,
А она оказалась на кухне
Или взял телевизор её в бесконечный полон,
И колонна опять на холодное лежбище рухнет,
И потайное эго влечет бесконечный поклон.
Эго, правду сказать,
Угасает всегда постепенно.
Если час его пробил,
Его угадаешь почти.
Как притворна тогда оказывается вселенная,
По которой без женщины,
Оказывается, можно брести!
Ну, а милая?
Да, уже климакс её подытожил,
Хоть и тянут на подвиги взгляды, улыбки, и смех.
Женщина постарела
И не постарела, вроде бы,
Но времени бег
Задевает её то крылом, то болезнью, то возрастом –
Праздник то отодвинется,
То и вовсе куда-то сбежит,
И, хотя иногда и мужчины хоть свистом, хоть посвистом
Развенчивают
Окончательные миражи,
Окаянное время,
Идущее только вперед
По дорогам морщин,
Передряг и различных болезней,
И ничем не поможет,
Пускай, и желанный развод –
Даже милый мужчина
Омоложения бесполезней.
Время – строгий провизор:
Оно никуда не спешит,
И мы все почему-то
Его за спиной ощущаем,
Как Горгону-Медузу
У Персея укравшую щит,
Как крестьянку с косой,
Поспешающую за урожаем.
Что с порогом случилось –
Он под ноги лезет опять,
Как любимая кошка,
Как подвыпившее время…
Друг для друга мы можем
В воспоминаниях сиять –
Населяющие остров любви
Туземка
И туземец.

19.8.15