Великому Бунину. Cамо наслаждение...

    Что же ты всё молчишь, ничего не скажешь мне? – безразлично сказала она,
сдерживая дрожащие губы, как будто после обидного сна. 
Я стал на  колени, обнял её ноги,
целуя их сквозь  юбку и  плача, словно перед богиней на пороге.
   Она подняла  мне  голову –  и  я   опять   узнал,  почувствовал  её знакомые,
несказанно-сладостные губы – счастья венец –
и  смертельно-блаженное замирание наших сердец.
   Я вскочил,  повернул  ключ в дверях,
ледяными  руками опустил на  окнах  белые пузырчатые занавески,
ветер качал за окнами чёрное весеннее дерево, скрипевшее, будто чей-то тихий плач, 
на котором, как пьяный, мотался и тревожно орал грач...    
    Отец  просит об одном, –
тихо сказала она потом,
лёжа в оцепенении отдыха, как в первый раз, тогда –
подождать венчаться хотя бы полгода;
подожди, всё равно моя жизнь теперь только в тебе одном, хочешь –
делай со мной что хочешь...
      Потом –
необожжённые свечи стояли на подзеркальнике, украшая дом,
разными странными фигурами глядело с мелового потолка какое-то лепное украшение,
матово белели неподвижно висящие занавески... рядом было само наслаждение.
–––––––––

Иван Бунин. Жизнь Арсеньева.
КНИГА ПЯТАЯ. (Отрывок.)
XVII
-- Что же ты все молчишь, ничего не скажешь мне? -- безразлично сказала она, сдерживая дрожащие губы. 
    Я  стал на  колени, обнял ее ноги, целуя их сквозь  юбку  и  плача. Она подняла  мне  голову  --  и  я   опять   узнал,  почувствовал  ее  знакомые, несказанно-сладостные губы и  смертельно-блаженное замирание наших сердец…. Я вскочил,  повернул  ключ в дверях, ледяными  руками опустил на  окнах  белые пузырчатые занавески,
 -- ветер качал  за  окнами черное весеннее дерево,  на котором, как пьяный, мотался и тревожно орал грач...    
 --  Отец  просит об одном, -- тихо сказала она потом, лежа в оцепенении отдыха: -- подождать венчаться хотя бы полгода. Подожди, все равно моя жизнь теперь только в тебе одном, делай со мной что хочешь.      Необожженные свечи  стояли на подзеркальнике, матово  белели неподвижно висящие  занавески, разными  странными фигурами глядело  с  мелового потолка какое-то лепное украшение.