Два танкиста

После привычной процедуры облучения слегка подташнивало: он тревожно ощупал потрёпанный пиджак на вешалке и закурил затыренный окурок с облегчением – початая бутылочка бормотухи была на месте!

- Больной, дымить идите на лестницу! – толстуха-медсестра добродушно подтолкнула его к дверям, закрывши свою носопырку, - Фу, несёт, как от козла!..

- Люсик, а, Люсик, ягодка моя, - навстречу ей вынырнул шустрый парняга с авоськой в цепких руках, где нежно колыхались два пузыря «Столичной», - готовь стаканы и закусон!

Так Хомяша и познакомился с Пашкой-танкистом и конурой безотказной медички. По неумирающему обычаю, они живо сообразили в обед на троих и через три лечебные процедуры по полстакана - стали чуть ли не роднёй!..
 
Перед отъездом затянули разом, все вместе, «Три танкиста» - он в такт сипел негромко раковым горлом да постукивал по пустой банке из-под кильки костяшками изувеченных пальцев, а на запястье под залихватскую мелодию дрыгалась армейская татуировка с танчиком…

- Давай, братан, я с тобой до деревни прошвырнусь! – Пашка-танкист, пьяно раскачиваясь, с трудом запихнул чуть живого собутыльника в дверку колхозного автобуса, - Всё одно - баба моя ушла с дочей, дура крашенная!

 - А я, что, не баба? – подрулила с пачкой «Опала» толстуха-медсестра, - И я с вами, ведь выходные завтра, ура-ура!.. И спиртика вот в грелке припасла развеяться.

Последний аргумент сработал на бис! Она сунула шофёру трёшку, но свободных мест в салоне не хватало – медичка сидела всю тряскую и долгую дорогу, а два другана поочерёдно пристраивались на её мощные коленки, как дети малые у заботливой мамаши, посапывали у титьки.

В покосившейся избе Хомяши - хоть шаром покати, лишь вонючее тряпьё на древней печке и у дверей груды приготовленной к сдаче посуды. В закопчённом углу вместо традиционных икон только светлые их отпечатки. Над бывшим диваном старые фотки родителей и родичей, с укором смотрит уехавшая жёнка с сынишкой…. Сбоку торчит загаженное мухами «Благодарственное письмо» - мол, ваш сын с честью  выполнил интернациональный долг по защите социализма в Чехословакии…

- Уважуха тебе,  братан, - Пашка-танкист махнул граммульку чистого медицинского, поморщился и закусил огурцом с соседской грядки, - но хозяин ты херовенький, нам даже ночь перекантоваться не на чем….  Кстати, откуда кликуха такая?..

«Херовенький хозяин» уже еле языком вулдыкал: хотел рассказать про девчонку из Праги с голубыми-голубыми глазами и смешными косичками, но только пьяно улыбался – из опухшей губы сочилась струйка гноя…. Бравый гвардеец Хомяша, как та на картавом русском называла его, давным-давно не тот! Да и её как-то звали странно, потому и перекрестил в привычную слуху Дашу, Дашулю…

Изрядно принявшая на грудь медичка, привыкшая ко всему в больнице, то и дело, морщась от запаха гнили, протирала ему яйцеобразную опухоль. Ночевать она будет сегодня в стогу сена, слава богу, с молодым мужичком – правда, не раз подводившим бабьи страстные ожидания по причине начинающейся импотенции.

На деревню опустилась глухая ночь – изредка по трассе проползали светлячки-автомобили да где-то за околицей, у дымного костра, под доисторическую попсу тусовалась местная молодёжь.

Нетрезвый кавалер - как в воду глядела – не оправдал надежд Люсика: измучил до неприличия, а удовольствия кот наплакал, аж замёрзла с непривычки – стоило тащиться в эдакую даль и впустую лопать спиртное!.. К тому же, под утро этот гусь перестал храпеть, но начал бредить: всё орал и вскакивал в ужасе, чтобы какой-то пацан убирался с дороги и не хватал его за горло оторванной рукой! Не зря, значит, баба с дочкой свинтила от ненормального.

Вся в трухе, почёсываясь, толстуха тихо прошмыгнула в тёмную избу: Хомяшечка, ты где, мой хороший?.. Пошарила по углам-сусекам – нигде нет желанного!.. Включила кое-как свет, щёлкая раздолбанным выключателем, попутно её пару раз долбануло током из оголённого провода…

И вдруг - батюшки святы! - из сказочной русской печки выглядывает взлохмаченное существо с чумазой рожей! – Люсик тут же обмочилась с перепугу и кинулась на выход, но так звезданулась лбом о низкий косяк, что упала без чувств на засранный пол.
           (Продолжение возможно)