Великому Бунину. В Харькове

  Первое, что поразило меня в Харькове по приезду тотчас: 
мягкость воздуха и то, что света в нём было больше, чем у нас.
Я вышел из вокзала, сел в извозчичьи сани –
извозчики, оказалось, ездили тут парой, с глухарями-бубенчиками,  разговаривая друг с другом на вы, как господа сами;
оглянулся вокруг и  сразу почувствовал во всём  что-то не совсем наше,
более мягкое и светлое, как будто весеннее даже.
     И здесь было снежно и бело,
но белизна была какая-то иная, приятно слепящая и, видимо, не зря.
Солнца не было, но света было много,
больше во всяком случае, чем полагалось  для декабря, 
и его тёплое присутствие за облаками обещало что-то очень хорошее, всё было как бы налегке.
И всё было мягче в этом  свете и воздухе: 
запах  каменного угля из-за вокзала, лица и говор извозчиков,
громыханье на парных лошадях бубенчиков, ласковое зазыванье баб у ларьков,
продававших на площади перед вокзалом бублики и семечки,  каких и у нас было немало,
серый хлеб и сало,
какого не часто видел в областях средне-русских.
А за площадью стоял ряд высочайших тополей, голых, но тоже  необыкновенно южных, малорусских.
–––––––––

Иван Бунин. Жизнь Арсеньева.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ. (Отрывок.)
XII
...первое, что поразило меня в Харькове:  мягкость воздуха и то, что света  в нем было больше, чем у нас. Я вышел из вокзала, сел в извозчичьи сани, -- извозчики, оказалось, ездили тут парой, с  глухарями-бубенчиками  и  разговаривали  друг с  другом на  вы, -- оглянулся вокруг и  сразу почувствовал во всем  что-то не совсем наше, более мягкое и  светлое, даже как будто  весеннее. И здесь  было снежно и бело, но белизна была какая-то  иная, приятно слепящая. Солнца не было, но света было много,  больше во всяком  случае, чем полагалось  для декабря,  и его теплое присутствие за облаками обещало что-то очень  хорошее. И все  было  мягче  в этом  свете и воздухе:  запах  каменного  угля из-за  вокзала, лица и  говор извозчиков, громыханье на парных лошадях бубенчиков, ласковое зазыванье баб, продававших на площади перед вокзалом  бублики и семячки, серый хлеб и сало. А  за площадью стоял ряд высочайших  тополей,  голых, но тоже  необыкновенно южных, малорусских.