Зеркало мифа

ПОЭМА ПЕЧАЛИ
               
Поэма печали написана мной -
Слезами меня одарила природа.
Мы - вечные странники раненых грез,
Поэты, слагаем лишь слезные оды.
Поэма ветров и поэма ночей -
Две матери скорбных моих сотворений.
Я лишь созерцала рождение слов,
Фиксируя буквами скорбные тени.
Поэма любви опечалила взор
И душу слезами печали омыла.
Спор сердца и разума длится, пока
В нем сердце от скорби ума не остыло.


/РИЛЬКЕ/
 
Мне кажется, каждое слово
играет со мной улыбкой
и гибко
улиткой
вплетается в сон.
Я слышу из капель рассыпанных звон,
ни дождь, ни слезы, но слово -
катушек размотанных нитки.
Я кутаюсь в них, к ним липну,
боюсь, что застигнет меня
случайно летящая спичка;
вот так, на коленях, огня
я выпрошу -
нет, не я...


СЕРДЦЕ
 
Сердце острое платье рвет
На ладони в кулак соберет
Пятикратно
И обратно
Возродит в изначальное целое
Если сердце умелое
Зрелое
Как орех
Бесконечны узоры
Его скорлупы
Словно споры
Пусты
От греха
Только грех
Изнутри пропитал
Воплотился
Воспитал напоил с платьем слился
Сердце чисто стучит
Чертыхаясь
И болит
Плоть живая
Забывая о радостном Чуде
Подражая быть может Иуде
 
 
* * *
 
За эту белую россыпь снега
Роскошную продам шаль.
В метро на скамью уложили трупа,
Как куклу связали – тела не жаль.
 
И руки остыли зеленой резиной,
Зачем умирать в воскресенье?
Октябрь накрывает снегом землю,
Не золотом – белым знаменьем.
 
А мысль копошится, как грязная крыса,
Ищет себе паек,
«Что делать и кем становиться?» –
Подумал слабый зверек.
 
И спрятался в теплую шкурку, как только
Завидел резиновый труп.
«Кто думает много о предназначенье,
Тот, по закону, глуп.»
 
А нищий лежит на скамье подсудимых,
Совсем без шкуры, была ли она?
Вокруг только – серые, умные звери
Все рыщут, рыщут без сна.
 
- «Чем чужеродное тело пахнет?»
- «Смердит. Смерть это, смерть!»
Когда-то Демон накинул сетку
Капрона на Божью Твердь.
 
Воздух не поступает в клетку,
Вот и смердит мертвая тварь.
Не ищите виновных, ведь в вашем царстве
Правит смердящий, мертвый царь!
 
Петербург, 2002
 
 
ОБРАЗЫ
 
Огромные стеклянные шары
Вбирают мир в себя,  как влагу –
Фланелевая ткань.
И со своей стеклянной стороны,
С поверхности округлого объема
Ни шагу
Не дают ступить,
Ни двинуться, ни раствориться.
Образ – в них,
Судьба его – в них жить,
И в них разбиться
О пол,
Нечаянно задетыми
Рукою чьей-то,
Ей раздетыми.
Как звук, рожденный слухом,
Чутким ухом,
Проекция,
Как часть от пустоты
Звук – Образ,
Я и Ты.
 
 
* * *
 
Любимое так сложно удержать!
Найти – еще сложней, но быть любимым –
По сложности все в мире превосходит.
Любовь с ума неопытного сводит,
И кажется предмет недостижимым.
Тот счастлив, кто любовь свою находит
И любящим себя осознает,
Неистово любя, как одержимый,
Всего себя, до капли отдает,
От щедрости – не требует, но ждет,
Не зная, что и он – давно любимый…
Лишь любящий любимого найдет.
 
 
«ДЕВУШКА С ВОЛОСАМИ ЦВЕТА ЛЬНА»
 
Не плачь больше, Эмма, не плачь!
Нет слез, нет печали в том сердце,
Которое слово «Любовь»
Не теряло с младенчества,
С первых минут пробужденья.
Не плачь, твой возлюбленный жив,
Он лишь на другой стороне бесконечности неба.
Он небо проходит, а ты – ему параллельно –
Проходишь для глаз бесконечную землю.
И ты для него сочиняешь слова о земле,
О жизни природы, о смерти, о каждом моменте творений.
Ты ждешь, что земля прикоснется
Когда-нибудь к небу,
И две параллели сомкнуться
В объятии света и тьмы –
Двух начал в одноцельи.
На долю досталось тебе – дожидаться объятий,
Но время спешить не велит,
Дожидайся бесстрастно…
И лето пройдет, и укроют осенние листья
Горячее солнце, едва ухватив цвет на ткани своих состояний;
Зима заключит все печали в союз, и морозом венчает,
И тюлем из снега и острого льда Вселенную скроет из виду.
Ты жди, дожидайся…
Весной, с самой первой капелью,
Когда разовьются на солнце твои светло-русые косы,
И ветер колосьями льна их развеет по свету,
И в зернах бесчисленных сердце твое разнесет,
И напомнит земле о любви,
Тогда, если небо услышит мольбы о касании линий,
Твоя параллель незаметно вольется в другую,
Где солнце другой стороной освещает другую надежду,
И вечность земли для тебя обретет обозримость…
Бесстрастно лишь небо,
Пока существует пространство.
Но солнце на грани бессмертья в твоих волосах бесконечно.
Не плачь больше, Эмма,
Нет слез, чтобы выплакать солнце.
 
 
* * *
 
Поиграй-ка со мной в разноцветные звезды
Керамических изразцов небосклона.
Ты ль под куполом держишь меня - не удержишь?
Мне объятья твои - золотою короной.
 
Упаду. Пусть подхватит меня вездесущее эхо.
На крылатой ладье луноликой прохлады
Увлечет, унесет по волнам отражений
Оброненной тобою Эллады.
 
Я в лазурную сферу твоих зрачков
Чудотворной сумею влиться грезой,
И остаться, и быть заключенной в кристаллы,
И в лучах отдаленного солнца блестеть
На щеках, безымянна, как слезы.
 
 
посв. Ю.И.РУБАНЕНКО
 
Разорвана небрежием вопросов
завеса сна,
подкорка,
механизм,
каркас движенья
и струны,
дека,
из слоновой кости клавиши,
педали...
Казнена
концовка представленья,
осмеяна метафора печали.
В начале
лишь слезы не давали
глаз сомкнуть
и высыхали.
Наутро - красота
взамен
бессонным приходила упражненьям.
Теперь же ночь едва звучит,
и потемнеет чуть...
Нет слез,
но лишь моторика каленых вен
не уступает сновиденьям.
 
 
* * *
 
Ничто. Пуста.
Каркас жилища.
И я мала,
Как островок земли,
Не тронутой
На пепелище.
И я боюсь, что задохнусь от дыма,
От горького.
И горечь на губах,
И в горле, и в глазах моих,
И на руках.
Вот я держу...
Я - средоточье мира,
Я - мир сама,
Зеркальный,
Я - лишь блик.
Я вижу лошади седую гриву
И седока счастливый лик,
И красный шлейф июльского заката,
И сети рыбаков
Пустые... Но себя
Не вижу.
Знаю, что распята
я под землей
и к ночи ближе.
Не сети - я пуста,
как слово для слепого на бумаге.
И я легка,
свободна
ножнами без шпаги.
 
 
О-НЕГА
 
Золотые шары и душистые флоксы
Не растут на Онеге, в малинном бору.
Но бревенчатый храм покосился от неучастья,
Здесь давно не служили, дух жаждет причастья,
Все иконы повынесли, порастащили,
Не слыхать веселящуюся детвору.
 
Только заводи желтой кувшинкою оплетены.
Паутины – в лесу, на малине и в храме.
Каждый гость здесь единственный, званый, ведомый,
Уготованы гостю чудесные сны
Пауками…
 
 
* * *
 
На весы кладу по кусочкам
Ни мясо, ни хлеб, но сердца и души.
Кто перевесит гирю?
Ваши души огромны и так хороши!
Загляденье!
Но моя-то, моя – шире!
 
 
АГНЕЦ
 
Сон из овечьей шерсти
Пахнет, на удивленье, детством.
Розовый агнец лоснится.
Ты не гляди, испортишь!
В закрома шкуру спрятать,
Запереть на замок амбарный.
Пусть закромам и снится!
 
В каждой капле лампадного масла
На коленях позу вижу.
Улыбается Лик или «прелесть».
Поцелую, прижму ближе.
 
Змей колени ядом оближет,
Усмиряя поклоном…Сгинь!
Почему кадят в церкви жасмином,
А не жгут в кадилах полынь?!
 
И удушьем мается бабка?
Не юродьевая она!
И бесстыжие свечи стоят, истекая
Гноем, голым телом святых искушая,
В Доме Сна?
 
Только колокол держит вера,
Не дает звонарю звонить.
Остается последнюю чашу
Во спасение Духа испить.
 
Будет плакать тебе, бабка,
Ты не видела еще звонаря.
Этот Агнец с содранной шкурой –
Слово распятого Царя.
 
 
ГЛИНКА. РУСЛАН И ЛЮДМИЛА
 
Родиться в звездный день - нет лучше дара
И непременно, звезд сиянье наблюдая,
Последуя за солнечным лучом,
Родиться сразу звездной парой,
Друг друга навсегда - предвечно - зная.
 
Вдвоем смотреть за ростом мира,
И каждый цвет ловить,
И  прятать ласку,
И воздавая благодарность тишиной,
Покоясь в неге света в чистоте эфира,
Расписывая небеса предвечной краской.
 
 
ЭХО
 
Растворилось последнее эхо.
Это эхо похоже на сон.
А на улице снег бестолковый
И земля, как надутый баллон.
 
Ночь проходит и требует утра.
Но зачем наступает рассвет,
Растворяя последнее эхо,
Бесконечное множество лет?
 
Петербург, 1997
 
 
КАСАНИЕ
 
Понемногу, заманчиво, нежно
Я к тебе прикасаюсь рукой,
Неосознанно прячусь за звуки...
Я с тобою, я вслед за тобой.
 
Я пьяна этим пиано и форте,
И бокал мой, наполненный нот,
Весь искрится, вибрируя светом,
И к себе прикоснуться влечет.
 
Я к тебе прикасаюсь, мне страшно
Потревожить и звук изменить.
 
Бесконечно живое касанье,
 
Бесконечна способность любить...
 
Петербург, 1997
 
 
ЗИМНИЙ ШУМАН. ФАНТАЗИЯ
 
Морфей раскрыл объятия сна,
По белым клавишам мерцая, тая.
Снег в январе шуршит как тишина.
И лентой вьются тени дня,
И птиц под Небом снежных стая.
 
Ночь оживает в фонарях,
И в теплых окнах свет желтеет.
Лишь в быстроте звучащих рук
Родится вечности полет
И шепчет снег, как тюля змеи.
 
Петербург, 2000
 
 
* * *
 
Я против вечера,
В нем утро погибает,
В начале дня концом предрешено,
Что темнота в асфальт
Небрежно солнце закатает.
Ей все равно,
Что тайну утра,
Увы, никто не разгадает,
Оно прошло давным-давно.
 
Петербург, 2005
 
 
ВАРЕНЬЕ ИЗ ОДУВАНЧИКОВ
 
Не для меня рождался Ангел
И славословил в светлый день,
Не для меня волна морская
О берег смело разбивалась.
Не для любви ли я рождалась,
Не для нее ли крестный подвиг
Я совершала, побеждая
Страданий выцветшую тень!
 
Не о моей тоске сказитель
Сюжет к развязке торопил
И в краску юную девицу
За саму чувственность вводил.
 
Не о надежде ворожила
Старуха в сказочной избе.
Не от Тебя я уходила,
Но возвращаюсь лишь к Тебе.
 
 
ПАРА ОБУВИ
 
Маяковский в бронзовом кафтане,
В сапогах, на лошади, галопом
По Москве наматывал круги.
Снегопад укутывал малютку-полночь,
И уставшая, холодная москвичка,
Оттопырив попу,
Запирала двери ресторана «Пироги».
Затянувшись травкой на полу прихожей,
Ты раскладывал пасьянс из писем,
Из коробки вынимая,
Что сжигать, а что сберечь на всякий случай.
Совместилась исповедь моя с твоим портретом,
Точно рожица кривая,
В рамочке, с пометкой «невезучий».
 
Совпадение, намек, предлог, догадка,
На полярных полюсах как маяки – два цельный слитка,
Пара обуви разношенной по-одиночки.
Дверцы ходят ходуном, не смыкаясь,
Сломанный запор – скрипит калитка.
По изгибам линии судьбы читаешь текст,
Не поставить точки.
 
Чай зеленый ночью медленно, смакуясь, пьется,
Flavor листьев пересушенных горчит,
Пироги остыли в целлофановых пакетах.
Утомительно молчанье туфель.
Слаще жизнь, когда во рту растает
Пирожок или хотя бы трюфель,
Легче думать,
И рука ответ строчит.
 
Со Смоленского бульвара на молочную луну
Лестницу из писем я упорно строю.
Пеструю гирлянду растяну и загляну
Внутрь луны, узнать, чего ж я стою.
 
Маяковский для кого-то поводырь…
Добрый конюх, но наездник слабый и строптивый.
Я училась грамоте по «Облаку в штанах»,
Разбавляя белым облаком, как молоком, горький кофий,
И теперь в пошиве писем и штанов я мастер-профи,
Но не сердце водит руку, а язык спесивый.
 
Исходила всю Москву я вдоль и поперек,
Штопаным подоблачным обломком,
На одной ноге, калекой, ведь вторая,
Без туфли истертая, до самой до кости,
Спотыкалась.
Туфля парная, разношена тобою,
Тонкая, как слуховая перепонка,
На костре из письменной макулатуры,
Без вести,
Словно исповедь случайная распалась.
 
 
* * *
 
Кони дикие, по степи,
По полыни горькой,
По сухим колосьям,
Точно туча грозовая –
Окропи!
Вас таких, ретивых, еще сколько?
Не пугай ты молодую,
Ой ты, время, потерпи!
 
Истоскованный,
Да нецелованный,
Бродит вепрь по лесам, по долам,
Пробирается невидимо
Во владенья беззащитных, голых,
Затаенной болью одержимый –
Это смерть его обидела.
 
 
* * *
 
Распускается белый пион,
Вслед за нервным восторгом струн
Светоносный слышен мотив.
Нелюбовная грусть очищает,
Плачет светом птица-горюн,
Значит, ты еще жив –
Сердце знает.
 
Стрелка сердца еще стучит.
Разум «против», но сердце «за»,
Хоть на стонущем пепелище
Тлеют преданные образа.
 
Кто предатель, а кто верный воин,
В битве смертной нет левых ролей.
Резчик сердце в бою формирует.
Свет добудет, кто света достоин,
Остальных поглощает змей…
и ликует.
 
 
* * *
 
Когда блестит асфальт,
И верным шагом
Ты разминаешь кожу мостовой,
По стенам, вдоль витрин,
Касаешься аль-фреско,
Не различая, кто зеркальный, кто живой.
Как тот росток, что скрючился без света.
Рассудок силится нащупать оправданье
И гонит в пятки кровь,
И траекторию движений
Изменяет,
И тело упражняет
В голоданье.
Но кто она, забытая надежда –
Проветриванье легких изнутри?
Подобие маячит.
Где же сущность?
Плотней явись, и вслух заговори!
 
 
РУСЫ
 
Мы все - неровные осколки биосферы,
Хрустального графина,
Блики ока,
Беспомощные, нервные, как тик, рефлексы,
Отчасти даже лицемеры.
Под маской сна и рока
Едва ли коротаем дни, «a poco»,
Невольно нарываемся на мины.
А держит что, что заставляет жить? – остатки веры.
В мехах, в шелках, украшенные в жемчуг,
Французские предпочитаем вкусы?
Нет, голые, раздетые до нитки,
Как короли надменны, тонкие как бусы.
Но кто мы?
Признаемся – Русы!
 
2004
 
 
ЭРМИТАЖНЫЕ СУМЕРКИ
 
Обращаюсь ли я
К Совершенному Единому Богу,
Когда рыхлая губка сознанья
Впитывает в себя испаренья земли,
И душа моя, античная статуя,
Обернулась в тогу
Из шелка, дырявого от укусов тли…?
 
Вера – черная резина – пахнет;
С целью самовыживанья нужно
Поделиться верой с другом
И проверить друга на выносливость –
Выдержит иль ахнет,
Очищая склеенные черной верой зубы.
 
Если в логово мрака души
Не проникнуть прощенью,
И себя не простить,
Продолжаю пытаться, ищу, но что толку
Нащупывать воздух,
Коль потеряна нить.
 
2004
 
 
КРЫЛЬЯ
 
Бессеребренна роса
Волнует лист осоки,
И с севера на юг летит качель,
Обратно возвращается в изнеможенье –
Не пойманные строки,
Рассеянны, как хмель.
 
Целомудренна роса –
Фарфоровая чаша,
Никто ее вина не пригубил.
Загадочно цветенье –
Объятий крепких краше
Свободных пара крыл.
 
2004
 
 
РОЗАРИЙ
 
Утоли мою надежду,
Чудом вымани меня
Из отрывочных раздумий,
Из объятий-полнолуний
Синтетической одежды,
На пороге дня.
 
Пробуди зарей воскресной,
Солнцем, радугой небесной,
Клятвой выгравируй имя,
Имя Бога во плоти.
Стану Божией невестой,
И венок сплету полынный,
Мне бы только дорасти.
 
2004
 
 
РУХА
 
Я помню начало и цвет Бытия,
Но звать меня, звать меня Руха –
Во мне черной тушью по белому я
За все отыгралась старуха –
На вид Преподобна, на пробу – змея.
 
 
* * *
 
Я буду читать до утра,
Пригвожденная к ночи,
Страницы молитвенных жестов
В открытых глазницах судьбы.
На утро исчезну, сменив одеянье
Души, и в предательский плен
Приду добровольно по праву рабы.
 
Но память, она не оставит в покое
Ни в поте лица, запряженной в узду,
Ни в час размышлений, ни в ложной тревоге,
Ни в мыслях о Боге,
Я знаю, как ни было б страшно и больно,
Нас все-таки двое,
И я от тебя никуда
Никогда
Не уйду.
 
2005
 
 
РАЗЛУКА
 
День утрачен.
Голос робкий
О тебе молчит -
Отпусти!
Далеко на остров веры
Он по правилам разлуки
От любви твоей бежит,
Продлевая муки,
Ты прости.
 
Спи, мой друг!
В укор унынью
Ты пройдешь сквозь млечный путь,
Там услышишь Голос новый,
Он займет святое место,
Голосов, что не вернуть…
 
Успокоив Словом грудь,
Мне б уснуть.