Андрей вознесенский в вильнюсе...

АНДРЕЙ ВОЗНЕСЕНСКИЙ В ВИЛЬНЮСЕ...

В тот день по радио услышал только конец фразы «выступит поэт…». Литовское радио, тогда делало ежедневный краткий обзор новостей на русском, и в три часа дня наш завод замирал у радиоприёмников ожидая выпуска «панорамы», местного «прожектора перестройки».
«Вознесенский!» узнаю у одного знакомого, «во дворце», дополняет другой, «вечером» третий «из слышавших звон».
Так, а где у нас дворцы? Пионеров отпадает, спорта сомнительно.
«Веркяй!» осеняет и через час дергаю дверную ручку этого дворца «Они что там, при свечах…» всматриваюсь на зашторенные окна и моя «прыгающая белая рубашка» привлекает внимание дворничихи.
«Нет! Вознесенского нет» сочувствует подошедшая женщина на объяснения, что в Литву приехал такой поэт! Здесь надо оговорится, что тогда на такие мероприятия, всё решал или пригласительный от «коллективной заявки» или знакомство, пусть да же сиюминутное. «Подождите» выдохнули мне, «может директор знает...» и через несколько минут добрые люди уже сообщили куда надо поспешить и добавив вдогонку «в Белом зале»…
Откуда мне было тогда знать, что бывший «дом офицеров», став «домом работников искусств», быстро превратился во «дворец», примериваясь к еще более высокому статусу с приставкой «президентский», правда когда-то в нем была резиденция генерал-губернаторов «где и Кутузов поживал», да кто теперь о этом вспоминает.
В общем опять бегу к ближайшей остановке, делаю несколько пересадок и наконец перевожу дыхание на лестнице, прислушиваясь к овациям и ориентируясь, где вход в «Белый зал», поправляя галстук и учтиво киваю встрепенувшейся администратору «вам звонили», в те времена эта фраза тоже срабатывала.
А на сцене сутулится и рубит сжатым кулаком «совковую действительность», такой узнаваемый по серому расстёгнутому пиджаку и аккуратной косынке на шее под рубашкой, неповторимо распевая фразы «живой классик»..

Черёмуха благоуханна.
Повсюду пенятся фужеры.
Не проверяйте мне дыхания,
хмельные милиционеры!
Замёрзшие, как богдыханы,
лягухи певчие стесняются.
Черёмуха благоуханна.
Белеет крестик христианства.

Между «рубленными» декламациями стихов, поэт иногда переходит на нескладную прозу жизни, искренне радуясь успехам «Саюдиса» в «поддержке перестройки», но мне помнится грустная улыбка Эдуардаса Межелайтиса, скромно сидящего в углу сцены, кажется он так ни разу и не встал, то откинувшись вытянув ноги, то пряча их под стул, весь поддаваясь вперед реагируя на дифирамбы о грядущих переменах не вступая в полемику.
Немного отступлю, в юности стихам нашего литовского поэта пытался подрожать «Ты в помыслах моих такая...», так как встречался с одной девушкой, на мой вопрос «куда пойдем», неизменно отвечавшей «на Зверинец, может Эдуардас Беньяминович свою таксу выведет». И дождались-таки в один из дождливых дней, потрепали «за ушком» добродушного пса, нахально подсунув Межелайтису книгу для автографа «девушке на память»…

«Ты в моих помыслах такая:
Под деревом зеленолистым, нагая, одним
прикрытая листком античных статуй, как
рыба белая,стройна, ты,словно дерево ветвями
держишь в чудесных, длинных , узких ,
пальцах плод яблони, как небольшое солнце,
округлый золотой моток, как будто предлагая
свить из него нить бытия. О счастье-
создавать творить! Сначала крохотно оно,
как маковое хрупкое зерно, но тоже
округлое как яблоко...»

Но вернусь в «Белый зал», где публика – элита творческой интеллигенции, с придыханием воспринимала каждый взмах руки московского поэта, правда хлопали редко и в конце выступления никаких оваций не было, никто не попросил почитать своё любимое, но когда Андрей Вознесенский поклонился все встали. Смею предположить, что если бы пришли «лохматые и не бритые» больше ценящие творчество, а не его жизненную позицию, обстановка была бы иной. Но спасибо и на этом, и прижимая первый том «антологии советской поэзии» из Библиотеки Всемирной Литературы, все что имел тогда Вознесенского, пытаюсь не выпустить из вида беседующих мэтров, устремляясь за ними на сцену где мои мытарства и «второе счастье» вознаграждаются дарственными автографами двух великих советских поэтов.
Помню произносил какие-то восторженные банальности, меня что-то спрашивали, и я как «рабочий паренёк» отвечал под многозначительные улыбки окружавших, словив «смешинку» и у узнаваемого авторитетного музыковеда, стремительно набирающего политический вес. Думаю, он то знал, что до смены приоритетов в поэзии, остались считанные месяцы.