про ислам

«Христианство – религия рабов, ислам – религия воинов»
Ф. Ницше

Вообще-то, Ницше я не читал, но здесь на сайте хватает людей с хорошим гуманитарным образованием и самообразованием, и кое-что всегда можно почерпнуть буквально по всем учебным и научным дисциплинам – от психоанализа до математики – но именно в этих двух отраслях знаний я уже успел отметиться публикациями, имевшими, можно сказать, международный отклик. «А не замахнуться ли нам теперь – подумал я после этого – и на философию, поправив слегка, например, товарища Ницше?». После четырёх лет пребывания на сайте стихи.ру считаю себя вполне подготовленным к критике великого немецкого философа, тем более, что я собираюсь критиковать не все его наследие, а только одно утверждение, вычитанное тут не помню у кого и вынесенное в эпиграф (точность перевода и цитирования не гарантирую: цитирую по памяти, перевод ваще не мой); и даже не всё утверждение, а только вторую половину: не моё дело защищать христианство, а относительно ислама можно и поспорить.   

Легко поверить в утверждение Ницше об исламе, зная немного историю. Например, молниеносное создание исламской империи (Арабского Халифата), вроде бы, подтверждает тезис Ницше об этой мировой религии. Тем не менее, утверждение ошибочно, и чтобы выявить ошибку, придется углубиться в историю более основательно.

Арабы в доисламскую эпоху были народом, в основном, кочевым, хотя и городская культура у них была (и сам пророк Мухаммед был не бедуином или погонщиком верблюдов, как часто утверждают его недоброжелатели, а горожанином и успешным купцом). Но в сравнении, например, с сирийцами – своими близкими соседями и дальними родственниками (в доисламскую эпоху сирийцы арабами не считались) – арабы практически не испытали влияния ни эллинизма, ни – позже – христианства; сирийцы же испытали сильнейшее влияние и того, и другого. Впрочем, Дамаск (нынешняя и древняя столица Сирии, и древнейший из постоянно заселенных городов мира) пережил многие культуры еще до эллинизма, а после христианства ещё долгое время входил в число мировых столиц. Сирийская Антиохия (столица государства Селевкидов, ныне турецкая Антакья) была крупнейшим центром эллинистической культуры, уступая в этом значении только Александрии. В ранние христианские времена Антиохия была важным центром христианства: в ней, например, родился и вырос единственный евангелист нееврейского происхождения Лука, который, по мнению некоторых историков, и был автором компилятивного текста, известного как Нагорная проповедь Христа, но это, понятно, не общепринятое мнение.

Как многие варварские народы (а слово «варвар» не обязательно считать ругательным, поскольку эпоха варварства была и у греков – как раз в те времена, когда жили любимые всеми с детства древнегреческие герои) арабы были воинственны и безалаберны. Классик истории ислама Август Мюллер приводит много свидетельств этого, а пророк Мухаммед, наблюдая за своими кочевыми сородичами – курайшитами – неоднократно говаривал себе и супруге своей Хадиче: «Ну, страна! Ну, народ!» – с понятными интонациями – например, по случаю впадения бедуинов в кровную месть между кланами из-за результатов верблюжьих скачек на общеарабских олимпийских играх (как правило, летних, а зимы в тех краях, в отличие от Сочи, вообще, кажется, не бывает). Сравнивая безалаберных арабов с людьми Писания (евреями, исповедовавшими иудаизм, или сирийцами – тогда христианами), бойкотировавшими спортивные мероприятия язычников, он решил приобщить, наконец, и арабов к высшим достижениям авраамической субкультуры (от эллинизма и всей античности победившее христианство к тому времени не оставило даже следа). Так возник ислам – третья авраамическая религия, многое заимствовавшая у двух первых (точнее, всё, кроме внешних обрядов и легенд, относящихся к собственной истории исламского мира в его первый – героический – период).

Так, например, теория Ада и Рая была заимствована мусульманами у христиан уже в готовом виде с некоторыми модификациями. У евреев же теории посмертного воздаяния грешникам нет, иначе они не сочинили бы столько анекдотов о добрейшем нашем Леониде Ильиче Брежневе. Точно также у евреев нет теории посмертного воздаяния праведникам, иначе они насочиняли бы много анекдотов о Борисе Николаевиче Ельцине, а так – не стали: «Нафиг нужно! – дружно сказали Роман Трахтенберг, Геннадий Хазанов и другие официальные лица анекдотического жанра – всё равно нам за это не воздастся!».

Обрезание было заимствовано арабами у евреев, как и представление о том, что обрезанный выше необрезанного. У христиан обрезание не прижилось из-за апостола Павла и ученика его Тимофея. Помогая Павлу избавиться от обвинений со стороны Синедриона в отступлении от буквы Закона (чем действительно грешил Павел при совершении актов идеологической диверсии против языческих Рима и Мира), Тимофей согласился на обрезание, но высказал Павлу крепкие сомнения в целесообразности этого ритуала вообще, после чего Павел и сделал для обращенных гоев послабления в этом и некоторых других принципиальных вопросах, что и позволяет теперь ортодоксальным иудеям утверждать, будто христиане – это неполноценные евреи, а христианам – что ислам является иудаистской ересью, а мусульманам – насылать чуму на оба этих дома.

Но вернёмся к нашим арабам. Коротко говоря, вот формула их успеха во времена Мухаммеда: спортивная доблесть бедуинов + организационное оружие ислама = Арабский Халифат. И эта формула работала, пока арабы сохраняли древнюю бедуинскую (доисламскую) военную и спортивную доблесть, временами переходящую в варварскую безалаберность, но ислам воспитывает, на самом деле, не воинский дух, а другие качества, и вскоре после создания Арабского Халифата мусульмане геройствовали уже руками тюркских наемников. Лев Николаевич Гумилев приводит любопытный эпизод того времени: кто-то из арабских шейхов предложил одному тюркскому хану, состоявшему у них на военной службе, принять ислам вместе со всем своим народом-войском; тот на предложение ответил следующими словами: «Если мои ребята примут эту религию брадобреев и купцов, то как они будут содержать свои семьи?».

Это мнение тюркского хана об исламе мне и представляется более обоснованным, чем мнение великого немецкого философа.