Взрослые тоже обманывают…
Мне было 7-8 лет, когда я впервые попала в больницу. Мама была обеспокоена состоянием моего желудка и решила обследовать меня в стационаре. Она объяснила мне, что это не займет много времени и максимум через неделю меня выпишут домой. Проводив меня до палаты, она помогла мне разложить в тумбочке мои вещи и, поцеловав меня на прощание, сказала, что скоро приедет меня навестить. Особого беспокойства от временного отлучения от дома на тот момент я не испытала. Палата, в которой меня разместили была небольшой и рассчитывалась на четырех пациентов. Помимо меня в палате находилось еще двое пациентов. Девочки были несколько старше меня.
- Давай знакомиться, - сказала одна из них. – Как тебя зовут?
- Оля, - ответила я.
- А я Олеся. А это Марина – кивнула она на темноволосую худенькую девочку, лежащую напротив меня.
- Ты первый раз в больнице? – спросила Марина.
- В первый.
- Ничего не бойся, тебя здесь никто не обидит.
- А я и не боюсь.
Внезапно в палату вошла медсестра со строгим выражением лица.
- Так, прекратили разговоры. В тихий час положено отдыхать!
Затем она также стремительно вышла из палаты, оставив открытой дверь.
- Не обращай на нее внимание, она просто вредная! – заключила Олеся.
- Тебе десять лет или одиннадцать? – поинтересовалась Марина.
- Мне семь.
- Сколько, сколько? – не поверила Олеся.
- Семь.
Девочки недоуменно переглянулись.
- А мы думали, что ты наша ровесница. Мне одиннадцать, а Марине двенадцать.
- Тихо, врач идет! – прошептала Марина.
На пороге возникла стройная фигура среднего роста, облаченная в белый халат.
- Здравствуйте, девочки. Кто у нас тут новенькая?
- Это она.
- Меня зовут Дмитрий Викторович. Я буду тебя лечить. Давай посмотрим твой живот.
Доктор тщательно ощупывал область живота, периодически спрашивая, есть ли где-то боль. Девчонки о чем-то шушукались и хихикали. Когда он ушел, они поинтересовались:
- Ну, как тебе наш врач? Правда, он симпатичный?
- Не знаю – ответила я, хотя он действительно мне понравился.
На следующий день, улучив момент, когда медсестра покинули свой пост, мы с девочками решили попрыгать в резиночку.
- Я могу по шейку прыгать. А ты? – спросила Олеся.
- А я только по пояс.
- Олеся, она же еще маленькая и рост у нее не такой как у нас – вступилась Марина.
- Ну и что, подумаешь маленькая! Ты попробуй, Оля, может у тебя получится!
В самый разгар нашей игры в палату вошла «вредная» медсестра.
- Это что такое! – закричала она. – Отдайте немедленно мне резинку! Я вас предупреждала, что в тихий час нельзя разговаривать и вставать с постели. Теперь вы наказаны! Посетителей к вам сегодня не пустят!
От ее слов мне захотелось плакать. Как же так! Я так ждала этого дня, ведь ко мне должны были приехать родители. Неужели, они приедут напрасно и нам не дадут повидаться? Мои мысли были прерваны всхлипываниями, исходившими от кровати, на которой лежала Марина.
- Марин, ты чего? – прошептала Олеся.
- Я ее знаю! – воскликнула девочка – сказала не пустит, значит не пустит! Тебе хорошо, твои родители завтра приедут…А мой папа завтра работает!
От ее слов мне стало еще не спокойнее, но все же я не заплакала.
- Ну, хочешь, пойдем, попросим прощения? – не унималась Олеся.
- Давай! Только после тихого часа…
К счастью, все обошлось, нам не пришлось просить прощения за свою шалость. Медсестра в суматохе забыла, а может, просто пожалела нас и не стала исполнять свои угрозы. Во второй половине дня к Марине приехали родители. Я смотрела на ее счастливое выражение лица и досадовала, что мои все никак не приезжают. «А вдруг, они не успеют приехать в часы посещения и их не пустят ко мне?» - тревожилась я. Услышав знакомые голоса, я обернулась и увидела маму с папой. Я бросилась к ним навстречу. Расспросив, меня о том, как мои ощущения от больницы, родители успокоились, поняв, что я быстро нашла общий язык с другими детьми и персоналом больницы. Про случай с медсестрой я предпочла не рассказывать. Конечно, я старалась не подавать виду, что очень скучаю по родителям, находясь в больнице. Мне не хотелось их расстраивать, и я стойко справлялась со своими детскими переживаниями в одиночку.
Как-то раз, мы с девочками играли в своей палате. Разрезвившись, Марина нечаянно толкнула Олесю и та налетела на тумбочку, стоящую возле моей кровати. Тумбочка пошатнулась и чашка, покоившаяся на ней, упала на пол и разбилась. Девочки заохали, Олеся тут же начала извиняться передо мной, даже выдавила из себя слезу. Я, конечно же, не сердилась на нее, видев, что все произошло случайно, но все же в душе мне было обидно: эту чашку вместе с тарелочкой мне подарили родители на день рождения. На ней был изображен забавный щенок. Девчонки, заметив мою грусть, стали меня утешать.
- Не переживай, Оль, сейчас что-нибудь придумаем! Твои родители будут ругаться из-за чашки? – спросила Марина, рассматривая осколки.
- Не знаю… - пожала плечами я.
- Я придумала! – воскликнула Олеся, умчавшись из палаты.
Через несколько минут она прибежала обратно, вертя в руках какой-то пузырек.
- Что это? – спросила Марина.
- Ты что не видишь? Это же клей!
- Где ты его взяла?
- Медсестра одолжила.
Весь тихий час мы с девчонками клеили чашку. Изрядно измучившись, мы все-таки остались довольны своим трудом. Чашка была как новенькая, и только заглянув внутрь можно было заметить несколько трещин.
В следующий приезд родителей я призналась им в том, что мою чашку разбили, и с гордостью показала, как хорошо мы ее склеили. К моему удивлению, родители не ругались, а лишь наоборот посмеялись над этим происшествием и почему-то предложили мне не забирать кружку домой, а оставить ее в больнице.
Однажды, я была в игровой комнате, когда туда пришел Дмитрий Викторович и сказал, что завтра мне нельзя будет кушать, так как предстоит пройти важное обследование. На следующий день я с нетерпением ждала встречи с доктором. Мне нравился он – такой внимательный и чуткий, умевший приободрить и пошутить. Я ловила себя на мысли, что намеренно ищу с ним встреч в больнице, потому что мне приятно было заглядывать в его добрые глаза, видеть его искреннюю улыбку, посмеяться его шуткам. Пока мы шли в другой корпус, я задавала ему разные вопросы, а он охотно отвечал.
- А какое исследование мне будут делать?
- Тебе будут проверять желудок.
- А как называется это исследование?
- Гастроскопия.
Это слово для меня было пустым звуком. Я целиком и полностью доверяла своему врачу. В моих широко распахнутых глазах, устремленных на него, читалось неподдельное восхищение. Наконец, мы пришли в кабинет. Дмитрий Викторович поручил меня незнакомому врачу. Через несколько минут тот подошел ко мне:
- Открой рот.
Я вопросительно посмотрела на Дмитрия Викторовича.
- Тебе сделают заморозку – пояснил мне мой врач.
Вспомнив, как часто мне делали заморозку у стоматолога, несмотря на то, что я просила, чтобы мне рвали зубы без нее, так как я не боялась боли, и любила когда меня хвалят за храбрость и терпеливость, я, не подозревая никакого подвоха, подчинилась. Тут же я почувствовала, как во рту распылился неприятный аэрозоль. Мое горло моментально обволокло, и проглотить накопившуюся слюну стало почти невозможно. Не успевшую опомниться от отвратительного ощущения, меня уложили боком на стол. В рот вставили холодный, непонятно из какого материала расширитель, и велели зажать его зубами. Дмитрий Викторович стоял сзади от меня и держал меня за хрупкие детские плечи, хотя я вовсе не собиралась вырываться. Но самое неприятное мне только предстояло испытать. В мой рот стали вводить довольно толстый резиновый шнур. Диаметр его был приблизительно таким же, каким бывает женский мизинец. Меня буквально выворачивало наизнанку от рефлекторных попыток освободиться от мешавшего мне шнура. Слезы градом лились из моих испуганных глаз, но не потому, что мне хотелось плакать – напротив, в детстве я всегда терпела из последних сил и на физический дискомфорт редко отреагировала слезами. Скорее это была непроизвольная реакция, точно такая же, как та, которая может возникнуть, если человек сильно подавился или у него приступ кашля. Несмотря на то, что вся процедура занимала не более трех минут, мне она показалась нестерпимо долгой. Когда весь кошмар закончился, я молча встала. Врач, растроганный тем, что я так стойко перенесла эту неприятную процедуру, попытался меня утешить: «Ну, всё, всё, замучили совсем!» Я ответила ему полуулыбкой. Несмотря на ранний возраст, я вела себя как взрослый человек, мужественно перенося выпавшие мне испытания. И лишь по детски наивно думала: «Как он мог так поступить со мной? Он даже не предупредил меня! Я так ему доверяла…»
Просто друзья
Второй опыт отлучения от дома я испытала в восемь лет. От детской поликлиники меня направили в санаторий лечебно-профилактического профиля в связи с тем, что электрокардиограмма показала наличие шумов в сердце вполне характерных для подрастающего организма. Надо отметить, что в тот период у меня была довольно интенсивная нагрузка. По мимо учебы в обшей образовательной и музыкальной школе, я занималась также плаванием, ушу и танцами. Возможно, чрезмерная нагрузка начала пагубным образом сказываться на моем здоровье, что привело к возникновению некоторых сбоев в организме. В санатории я находилась около двух месяцев и безумно тосковала по дому. В этом учреждении были сформированы две группы по возрастному критерию: младшая, в которую входили дети семи лет и старшая. В последней были дети восьмилетнего возраста, в которую попала и я. Распорядок дня в санатории больше напоминал режим в дошкольном учреждении. Завтрак, учеба, прогулка, обед, тихий час, выполнение домашних заданий, просмотр телевизора, ужин, сон. Никаких лечебных процедур я не припомню. В учреждении были медсестры – функции которых, заключались в ежедневном измерении температуры, в периодическом взвешивании и измерении роста, воспитатели – которые сопровождали нас на прогулах, контролировали выполнение домашних заданий, помогали нам в случае возникновения затруднений в выполнении бытовых навыков, учителя и другой персонал, с которым мы практически не сталкивались. У нас было две спальни: для мальчиков и для девочек. В нас воспитывали самостоятельность. У многих детей были обязанности и поручения. Существовал график дежурства. Преимущества нахождения детей в данном учреждении состояли в том, что учебная нагрузка была щадящей, мы часто пребывали на свежем воздухе. Территория была огромной, а воздух – великолепным.
В санатории у меня появилось много друзей. Вдали от дома, от родителей, находясь в таком ранимом возрасте, мы испытывали сильную тоску по родительскому теплу и ласке, наверное, этим можно было объяснить наше условное разделение на пары. Ведущей темой нашего общения была любовь. У меня появилось сразу несколько поклонников, которые добивались моего внимания, а я была неприступной, так как в Москве у меня был друг, которого я любила со всей искренностью и преданностью детского сердца. Вскоре, в санаторий приехал новый мальчик. Любопытные девчонки под разными предлогами бегали посмотреть на него и потом наперебой сообщали тем, кому удавалось побороть свой интерес: «Кудрявенький! Симпатичненький!» Когда я увидела его впервые, то решила, что в нем нет ничего особенного. Мальчика звали Сашей. Пообщавшись, мы поняли, что у нас есть общие интересы. Мы оба занимались музыкой, только я играла на фортепиано, а он – на гитаре. Саша оказался очень внимательным мальчиком. Защищал меня от моих недругов, дрался с другими мальчишками из-за меня. Я считала его своим другом, а он влюбился в меня и заваливал любовными записками. Как-то раз, когда мне изрядно надоело его повышенное недружеское внимание ко мне, к тому же, переписка велась на уроке, это мешало мне сосредоточится, и я сказала ему, что если он не успокоится, мне придется рассказать все учителю. Но мои угрозы не возымели никакого действия. Мне снова передали от него записку, в которой красной ручкой было нарисовано пронзенное сердце, а ниже был текст: «Это - стрела любви. Любимая Оля! Ты – моя любовь! Возьми мою фамилию». Я лишь пробежалась глазами по тексту, потому как учительница увидела, что мы передаем записки, и стала отчитывать нас. Больше всех досталось абсолютно не виноватому в этом Аникееву Саше, который всего лишь передавал Сашину записку в тот момент, когда учительница посмотрела на класс. Аникеев никак не пытался оправдаться, возможно, потому, что они с Сашей были друзья. А Саша сидел и молчал. Возмущенная подобной несправедливостью, я громко сказала:
- Анна Павловна! Смотрите, что мне Саша Якушин написал. – и передала ей записку. Класс замер. Всем было интересно, что же такое в этой записке и почему же я выдала Сашу. На лицах ребят читалось любопытство.
- Я могу себе представить, что он написал. Не хочу читать всякие глупости! – с этим словами, к всеобщему разочарованию она разорвала записку, даже не взглянув на нее, и выбросила в ведро.
По классу прокатился общий недовольный возглас, но учительница стукнула рукой по столу и строго посмотрела на нас. В ту же секунду все успокоились, и мы снова вернулись к уроку. Я взглянула на Сашу, он сидел, опустив голову, и не смотрел ни на кого. Лицо его было пунцового цвета. У меня были смешанные чувства. С одной стороны я раздражалась на Сашу, за то, что он вопреки моим словам продолжал писать мне, отвлекаясь на уроке, но в больней степени мне было его жаль.
Однажды мальчишки от скуки придумали новое развлечение: если девочка бьет мальчика по щеке, то пощечина расценивается ими как знак любви. Они наперебой вынуждали нас влепить им оплеуху, а потом ходили со счастливыми лицами, и с гордостью хвастали друг перед дружкой.
Педагоги считали меня ответственной девочкой, в связи с чем, у меня было много обязанностей. Видя, что мы с Сашей дружим, нам поручили дежурство в спальнях. Я проверяла, насколько хорошо заправлены кровати у девочек, а Саша – у мальчиков. Как-то раз, ребята решили подшутить над нами, закрыв нас в спальне во время того, когда мы дежурили. Мы не стали паниковать, а просто сидели и болтали о всяких пустяках. Когда нас открыли, зачинщику этой забавы не поздоровилось. Он отведал Сашиных кулаков. В мои обязанности также входило раздавать всем ребятам крем для рук перед сном. Закончив, с девочками, я направилась в спальню к мальчикам. Пока я выдавливала им крем на руки, некоторые из них перешептывались и хихикали, а Саша напротив смотрел на меня своими серьезными серыми глазами. Я подошла к кровати, на которой был один жутко хулиганистый мальчик по имени Владик. Он всегда выжидал момент, чтобы совершить очередную шалость. Ничего не подозревая о его намерениях, я попыталась выдавить на его руку немного крема, как вдруг, он с силой нажал на тубу и из нее вытекло больше половины крема. Мальчишки были в восторге от его выходки. Некоторые из них весело засмеялись, а Владик посмотрел на меня вызывающим насмешливым взглядом. В ту же секунду я со всего маху ударила его ладонью по руке. Мальчишки ахнули от неожиданности, и в спальне воцарилась тишина. Рука Владика покраснела, он сидел и молча тер ее. Я не стала ничего говорить воспитателям, за что снискала уважение мальчишек.
Как и в школе одни педагоги вызывали у нас большую симпатию, других мы недолюбливали, а кого-то и вовсе побаивались. Больше всех нам нравилась Татьяна Викторовна, которая никогда не кричала на нас, а наоборот была очень тактичной и доброжелательной. В тихий час она частенько приходила к нам в спальни и читала нам разные фантастические рассказы про НЛО. Мы, затаив дыхание, слушали ее с благодарностью за то, что она помогает нам скоротать этот, как казалось тогда, ненавистный нам тихий час, вовремя которого нам запрещалось покидать собственные постели. Педагога, которого мы побаивались, звали Рима Борисовна. Она частенько повышала на нас голос, а также могла наказать нас за плохое поведение или непослушание. Мне не нравилось, что она смотрит на нас свысока, и я решила завоевать ее расположение. На одной из прогулок я угостила ее курагой, которую родители привозили мне в большом объеме.
- Рима Борисовна! Вы любите курагу? Угощайтесь, пожалуйста.
- Ну что ты, кушай сама. Тебе родители привозят гостинцы, а ты их раздаешь.
- Они мне так много привозят, я не успеваю съедать.
- А курагу есть надо, она для сердца полезная.
- Вот и кушайте, на здоровье! А я все равно ее не люблю.
Рима Борисовна, растроганная моим поведением, стала расспрашивать меня о моих увлечениях. С тех самых пор, мы частенько беседовали во время прогулок, и больше она ко мне не придиралась. Ей очень симпатизировал один мальчик, который всегда был вежлив со взрослыми, тактичен и ни в каких шалостях не был замечен. Он приезжал уже второй год подряд и снискал расположение воспитателей и учителей. Наблюдая за нами, и подыгрывая нашему разделению на пары, она явно пыталась нас подружить. Нам это казалось забавным, но мы не относились к этому серьезно.
- Олечка, я Виталика вижу в санатории уже второй год. Это очень хороший мальчик. Умненький, не баловник. Очень мне нравится. И ты такая девочка хорошая, серьезная. Вы так друг другу подходите – говорила она нам.
В такие минуты, мы с Виталиком чувствовали себя неуютно, смущенно улыбаясь, старались не смотреть друг другу в глаза.
Однажды я дежурила в спальне: раздавала градусники после обеденного сна. Мой градусник выскользнул у меня из рук, упал рядом с моей кроватью и разбился. Девчонки сочувственно вздыхали, понимая, что сейчас мне попадет. Кто-то предложил сделать вид, что ничего не произошло, ведь никто из взрослых не видел, как все случилось, но я решила на свой страх и риск рассказать о происшедшем Риме Борисовне, а там – будь, что будет. Подходя к ней с виноватым выражением на лице, я готовилась к самому худшему, но была сильно удивлена, что Рима Борисовна нисколько меня не ругала, а только спросила, не трогали ли мы разбитый градусник руками. Услышав отрицательный ответ, она проследовала со мной в спальню девочек.
- Давайте я сама уберу – попыталась я загладить свою вину.
- Нет, нет, ни в коем случае, ничего не трогайте, я все уберу сама – сказала она спокойным тоном. Девочки в недоумении уставились на меня, не понимая, почему она не ругается, как обычно.
По выходным к нам приезжали родители. А в будни – мы писали им письма. В каждом письме я писала им о том, как я скучаю, как мне хочется домой, о своем недостаточно хорошем самочувствии, которое было связано с вынужденным отлучением от дома.
Наверное, я в конец измучила своих родителей мольбой забрать меня домой, и однажды чудо свершилось: родители приехали за мной сказав, чтобы я собирала вещи. Я ликовала! Это было ощущение безоблачного счастья. В считанные минуты я покидала все в чемодан, словно боялась, что они передумают. Попрощавшись со всеми, я обменялась координатами с друзьями, договорившись созваниваться в Москве. А Сашка сидел и плакал от того, что я уезжаю. Маме стало жаль мальчика, и она настояла на том, чтобы я что-нибудь ему подарила. Я подошла к Саше и протянула ему точилку в виде фотоаппарата. Он посмотрел на меня своими большими грустными глазами.
- Это тебе от меня, на память – тихо сказала я – созвонимся, когда приедешь в Москву.
Уходя, я чувствовала, как в спину мне уставилось несколько пар любопытных мальчишеских глаз.
Счастливая и ужасно довольная тем, что мне удалось все-таки уговорить родителей взять меня домой, я радостно скакала по дороге, а санаторий оставался позади, но это было неважно. Ведь впереди меня ждал родной дом!
Ртищево
Как-то раз летом мама отправила меня к своим знакомым в Ртищево. Я отдыхала там вместе со своим приятелем - Вовкой, который младше меня на четыре года, у его бабушки и дедушки. По приезду меня ждало множество сюрпризов. Первый, кто встретил меня во дворе, был беспородный пес Тихон. Он был сравнительно небольшого роста, как большинство дворняжек. Шерсть его в некоторых местах топорщилась. Основу составлял серый окрас с рыжевато-коричневыми подпалинами. Кое-где вдоль его спины были черные вкрапления. Пушистый хвост его был в форме колечка, и все время боевито загибался к верху. Его будка была напротив крыльца хозяйского дома. За сердитый норов Тишка все время сидел на цепи. Как только кто-нибудь открывал калитку и заходил во двор, он тотчас срывался с места и стремглав бросался на непрошенных гостей со злобным рычанием и лаем. Если бы не цепь, то он непременно вцепился бы своими острыми зубами в чью-нибудь ногу. Несмотря на злобный характер, голос его звучал хоть и громко, но глухо, словно он сорвал свои связки, старательно неся свою сторожевую службу. Мы с ним подружились не сразу. Сперва, он присматривался ко мне, встречая каждое мое приближение предупреждающим лаем и рычанием, и каждый раз я внутренне содрогалась, вслушиваясь в угрожающий звон цепи, когда Тихон делал несколько отчаянных рывков вперед. Я с опаской поглядывала в его сторону, не решаясь подойти ближе. Чтобы снискать расположение вредного пса я частенько угощала его косточками и другими собачьими лакомствами. Как-то раз, когда мне казалось, что Тишка меня почти признал и давал не только подойти близко, но разрешал даже себя погладить, он почему-то прикусил меня. Мне не было больно, скорее я была удивлена внезапной перемене в его поведении. Дедушка Гена, увидев это, вмешался, и Тишке здорово досталось за свою выходку. Запомнив урок, Тихон вдруг перестал на меня сердиться и с той поры мы окончательно подружились.
Помимо кур, уток, индюков и собаки во дворе обитала корова по кличке Роза и бык – Мишка. Роза была белая с рыжими пятнами. Рожки у нее были совсем маленькие, а характер добрый. Она разрешала нам – детям себя погладить. А черный с белыми пятнами Мишка напротив не позволял с собой таких вольностей, стараясь боднуть нас острыми рогами.
Когда у куриц появилось множество цыплят, мы с Вовкой все свободное время проводили с молодняком. Кормили их, наблюдали за тем, как они бегают, расталкивая друг друга, брали их в руки, стараясь согреть, если они начинали жалобно пищать, ища маму курицу. По неизвестным нам причинам один цыпленок сдох, а через некоторое время та же участь постигла еще одного. Мы с Вовкой сильно расстроились и переживали, что недоглядели за своими питомцами. Взрослые объяснили нам, что такое случается, и нашей вины в этом нет, просто они были слишком слабенькими. Но подобные объяснения вовсе не успокоили нас, и мы решили, во что бы то ни стало похоронить бедных цыплят с почестями. Мы положили несчастных в коробочки, вырыли две небольшие ямки, закопали коробочки, сделав два маленьких аккуратных холмика, не забыв при этом из веток соорудить им кресты. Вскоре рядом появился третий холмик. К всеобщей досаде сдох утенок. Взрослые, хоть и неодобрительно смотрели на наши хлопоты с похоронами, все же почему-то не вмешивались.
У Дедушки Гены был мотоцикл с коляской. Нам с Вовой очень нравилось кататься в коляске, но еще больше я любила, когда Вовкин дедушка разрешал мне прокатиться сзади на мотоцикле. Ради такой забавы мы частенько ждали его на дороге в условленном месте, когда он уезжал по делам. Завидев нас, радостно махавших ему рукой, он останавливался, усмехался и говорил: «Ну, залезайте живее!» В ту же секунду я запрыгивала на сидение, а Вовка, как младший, лез в коляску. «Держитесь крепче!» - кричал нам дедушка, мотор ревел, ветер дул нам в лицо, а мы, довольные таким аттракционом, напевали песню «Мы едем, едем, едем в далекие края».
Однажды мы поехали в гости к Вовкиной бабушке по папиной линии. Бабушка Валя жила довольно далеко и добираться к нашей радости пришлось на мотоцикле. У нее тоже было хозяйство, хотя и не такое большое, как у бабушки Лиды. Жил у нее и пес. Кличка его показалась мне странной и потому смешной – Мальчик. Он, как и Тишка был дворнягой. Только характер у него был куда покладистее Тишкиного. Он был маленький, гладкошерстный. Окрас его напоминал расцветку добермана или ротвейлера: спинка совсем черная, а лапы и живот – рыжие.
Мы с Вовкой познакомились с местной ребятней и, прихватив с собой Мальчика, отправились смотреть, как взрослые ребята катаются на лошади. Лошадка была старая, низенькая, серо-пегой масти. На ее сером туловище были небольшие белые пятна. Спина у нее была немного провислой. Седла на ней не было вовсе. Мы с Вовкой стояли в сторонке и наблюдали, как местные ребята по очереди забираются на лошадку и вышагивают на ней по двору. Больше всего меня поразила девочка лет шести, которая бесстрашно залезла на лошадь и стукнула ее по бокам своими маленькими голыми пятками. Лошадь покачнулась и неспеша пошла вдоль двора. А юная наездница, гордо задрав кучерявую головку, смотрела на всех насмешливым взглядом. Мне тоже очень хотелось прокатиться на лошадке. Я спросила Вовкину маму, могу ли и я попробовать, но та, испугавшись за меня, не разрешила. Я расстроено смотрела вслед девочке, восседавшей на лошади, и думала о том, как ей повезло. А еще я думала, что если бы со мной были мои родители, то они непременно бы мне разрешили покататься верхом. Тогда, впервые за все время, пока я находилась вне дома, я поняла, как тоскую по своим родителям.
Как-то раз мама Вовки пошла к соседке. Нам с Вовой было скучно, и мы увязались с ней. Там мы познакомились с ребятами. Соседский мальчик Андрей был на год старше меня. Младшая сестра его – Аленка была ровесницей Вовки. Ребята стали показывать нам свою живность. У них, также жили куры, утки, индюки, но помимо птиц жили два поросенка. Мы с Вовкой попросили показать нам поросят. Едва мы вошли в хлев, как тут же в нос ударила волна специфического запаха. Но нас нисколько это не останавливало, напротив нам очень хотелось взглянуть на малышей. И хотя размеры у них были довольно внушительные, возраст их был совсем юный. Звали их Машка и Борька. Наше появление они восприняли абсолютно равнодушно, но как только Андрей достал кусок белого хлеба и поманил их, они подняли свои пятачки и с визгом, обгоняя друг друга, бросились в нашу сторону. Мгновенно проглотив приличные кусочки, они не спешили отходить, с любопытством разглядывая нас, втягивая мокрыми розовыми пятачками воздух, словно пытаясь определить, будут ли еще их угощать какими-либо лакомствами. Впоследствии, мы с ребятами в тайне от взрослых часто их подкармливали, а они аппетитно причмокивая, тихонько похрюкивали, как бы выражая нам тем самым свою благодарность.
Теперь, когда нас было уже четверо, стало гораздо веселее. Мы частенько устраивали разные забавы. Чтобы никому не было обидно, мы по очереди играли то в мальчишечьи, то в девчоночьи игры. Ребята научили нас с Аленкой лазать по деревьям. Мы не хуже мальчишек полюбили катание на тарзанке, которую легко сооружали из подручных средств. Для этого нужно было найти палку потолще, которую мы привязывали к прочной веревке, а если повезет, то к канату. Затем, Андрей, как самый старший и ловкий лез на дерево и привязывал нашу тарзанку, выбирая ветку наиболее толстую и надежную, чтобы она могла выдержать наш вес. Когда на улице было жарко, мы придумали себе такое развлечение: брали пластиковые бутылки, в крышках по центру проделывали маленькое отверстие, наполняли бутылки холодной водой и брызгали друг друга. Иногда мы разделялись на две команды, а порой просто без разбору обливали друг друга водой. Доставалось от нас и собакам, и кошкам, которые случайно оказывались рядом. Но если собаки радовались такой игре, поднимая заливистый лай, клацали зубами, стараясь поймать струю, устремленную в их сторону, то кошки почему-то обижались, и с предупреждающим шипением убегали прочь. Когда нам порядком надоедали мальчишеские игры, мы с Аленкой учили ребят прыгать в резиночку. Мы умирали со смеху, как они неуклюже скакали. Им никак не хотелось признать, что девочкам в этой игре всегда достается первенство. А когда надоедала резиночка, мы играли в дочки-матери. Мальчики поначалу неохотно соглашались, но потом привыкли и сами предлагали поиграть в эту игру. Чаще всего мы с Андреем были родителями, а Вовка с Аленкой – нашими детьми, но иногда менялись местами. Тогда мы с Андреем действительно веселились. Надо сказать, что Вова и Алена старались быть строгими и правильными родителями, а мы вытворяли что-то невероятное, демонстрируя, как сложно бывает воспитывать непослушных детей. Мы с Аленкой никогда особо не переживали, что скажут другие, увидев, как мы - девочки, словно сорванцы-мальчишки, носимся по двору с рогатками и брызгалками и лазаем по деревьям. Парни, напротив, всегда очень переживали, чтобы другие ребята не увидели их, играющих в девичьи игры. Вовка и другая младшая ребятня часто дразнили нас с Андреем женихом и невестой. Мы хоть и не обижались, но подшучивали над ними в ответ.
Отдых в деревне для меня пролетел очень быстро, оставив массу приятных впечатлений.
Обещанное мороженное
Мне было 9 лет, когда я попала в больницу во второй раз. Мне предстояла операция по удалению гланд и аденоидов. Родные успокоили меня, сказав, что операция совсем не сложная. И мама, и папа через это прошли. Что мне особенно понравилось, это то, что после операции врачи дают поесть мороженого. А его я любила, как и всякий ребенок. Боли в детстве я не боялась совершенно, возможно, поэтому особо не переживала.
В этой больнице мальчики и девочки находились на одном этаже. Палаты были большие. В них находилось не меньше 6-8-ми человек. Общалась я в основном с девочками из своей палаты. С мальчишками мы особенно не дружили, хотя иногда могли поболтать. В основном на тему электронных игр, которыми большинство моих сверстников увлекалось в то время. В палате, в которую меня положили, находилась девочка, которую привезли из детского дома. Звали ее Марина. Ее поведение казалось нам странным: она почти ни с кем не разговаривала, постоянно сосала палец и билась головой об стену. Мы хорошо понимали, что она не такая как все, поэтому любили подразнить ее. Дети в этом возрасте нередко бывают необъяснимо жестоки друг к другу и особенно к тем, кто непохож на них. Мы видели, что Марина очень эмоционально реагирует на нас, и любили пугать ее. Мы делали это не по-настоящему, а, как нам казалось, в шутку. Поначалу я так же, как и все участвовала в этих играх, меня забавляла ее совсем наивная реакция. Она пугалась так, как если бы ей было два-три года, а не девять-десять, как было в действительности.
Наступил день операции. Я ждала в холе, пока меня позовут в операционную. Через какое-то время двери открылись и оттуда вывезли каталку, на которой лежала девочка лет десяти. Судя по виду, ей сделали наркоз, от которого она еще не пришла в себя. Через какое-то время из кабинета вышла операционная сестра и, уточнив мою фамилию, пригласила меня войти. Меня усадили на коричневое кресло из кожзаменителя, велели положить руки на подлокотники и к моему немалому удивлению, стали фиксировать мои руки широкими прочными ремнями.
- А для чего вы пристегиваете мои руки ремнями? – поинтересовалась я.
Медсестра замялась, но потом ответила:
- Чтобы во время операции ты не делала лишних движений. Это может помешать врачу.
Я промолчала, не подав виду, что меня это оскорбило. Я считала себя благоразумным человеком и не собиралась вести себя неподобающим образом: а точнее, вырываться или закатывать истерику. Ноги мои связали бинтами и привязали к креслу. На какой-то миг я почувствовала себя абсолютно беспомощной. Но безграничное доверие к взрослым людям не позволило проявить даже тени сомнения. Я не чувствовала никакой опасности.
- Это вы мне будете удалять гланды?
- Нет, зайчик.
- Жаль. – искренне отозвалась я. – А кто?
- Операцию тебе будет делать очень хороший врач, так что тебе не о чем беспокоиться.
В эту минуту в кабинет вошла молодая женщина в белом халате.
- А вот и врач – сказала медсестра. – Мы готовы – обратилась она к врачу.
- Значит, это вы будете проводить операцию? – попыталась я завести беседу.
- Да, я – ответила врач с теплой интонацией в голосе.
- Понятно. А сколько это длится по времени? – не унималась я.
- Не долго. Все зависит от тебя. Если ты не будешь мне мешать, а будешь выполнять то, что я тебе буду говорить, все пройдет очень быстро. Чтобы тебе не было больно, я сделаю тебе укол. Не бойся, это не страшно.
- А я и не боюсь – храбро заявила я.
- Какая у нас смелая и общительная пациентка! – воскликнула врач улыбаясь.
Женщины переглянулись и снова улыбнулись. Мне они показались довольно милыми. Затем, медсестра подошла ко мне сзади и взяла меня за голову. Врач надела респиратор, взяла шприц с лекарством и подошла ко мне.
- Вообще-то я не собиралась вырываться, поэтому вовсе необязательно держать мне голову – сказала я обиженно.
- Я знаю. Просто так положено. Открывай ротик. Дышать во время операции будешь вот таким образом, как собачка - ртом.
Она продемонстрировала, как я должна дышать. Я кивнула в ответ. Врач сделала мне укол в каждую гланду. Лекарство вводили долго. Это вызывало неприятные ощущения. Через какое-то время, врач достала специальный инструмент в виде длинной спицы, на конце которой было острое кольцо. Затем, надев это кольцо на гланду, она ловким движением выдернула инструмент. Кусок красного мяса вылетел из моего рта, а затем полилась кровь. Не давая опомниться, врач уже снова сделала рывок и вторая миндалина была удалена. Она попала на врача, испачкав ей халат. Затем, врач приступила к удалению аденоидов. Мне показалось, что эта процедура была куда неприятнее предыдущей. Но самое ужасное ощущение возникло в тот момент, когда мне начали промывать нос специальным кровоостанавливающим раствором. Вот здесь то я поняла, что начинаю терять самообладание, и стала вертеть головой. Медсестре, которая уже было, расслабилась, оттого, что я не мешаю ходу операции, пришлось напрячься и крепче держать мою голову. А врач успокаивала меня, говоря:
- Ну, все, все. Уже все позади. Сейчас вот только последний раз промоем нос, чтобы кровь остановилась.
За время операции я не проронила ни одного звука, но по щекам моим предательски струились слезы, которые, я как не старалась, не смогла сдержать.
- Какая же ты молодец! Героически выдержала операцию! – похвалила меня врач. – Буду теперь называть тебя Зоей Космодемьянской! – пошутила она.
Через некоторое время меня развязали.
- Ложись на каталку. – сказала врач.
Я покачала головой.
- Пойдешь сама?
В ответ я кивнула. Медсестра взяла меня под руку, чтобы проводить до палаты, а врач растерянно с нескрываемым удивлением смотрела нам вслед.
Самое тяжелое время началось после операции. У меня поднялась температура, и безумно болело горло. Какое-то время я не принимала пищу, чтобы не травмировать горло. Я лежала на кровати и периодически проваливалась в сон. Какой-то шум, доносившийся где-то поблизости, вырвал меня из состояния дремоты. Я открыла глаза и поморщилась от дневного света. Щеки мои горели, что означало наличие температуры.
- Ну вот, девочку разбудили! – раздосадовано воскликнула Наташа. Ее постель в палате находилась рядом с моей.
Я хотела, было, что-то сказать, но с изумлением поняла, что говорить мне пока еще трудно. Особенно тяжело давались буквы л, р. Я жестами показала Наташе, чтобы она подошла ко мне и кое-как попросила, чтобы она сказала медсестре, что у меня очень болит горло, и я с трудом говорю. Наташа ушла.
Вернувшись, она объявила на всю палату:
- Медсестра сказала, что горло у тебя пройдет, и говорить ты сможешь!
Так и не дождавшись кого-либо из медперсонала, я удрученная болезненным состоянием, несмотря на шум в палате во время тихого часа, снова провалилась в сон.
С каждым новым днем после операции мне становилось все лучше, и вскоре я снова почувствовала себя достаточно хорошо, чтобы контактировать с другими ребятами.
Как-то раз, проходя мимо операционной, я услышала чьи-то крики. Мне стало любопытно, я решила дождаться, когда закончится операция, чтобы посмотреть, кто это так кричит. Через некоторое время двери кабинета распахнулись, и в проеме промелькнула каталка. Через мгновение я увидела знакомую медсестру, вывозившую каталку, на которой лежала рыдающая Наташа.
- Здравствуйте!
- А, старая знакомая! Ну, здравствуй, здравствуй! Как твои дела?
- Хорошо.
- Эта девочка из вашей палаты?
Я кивнула.
- Хотите, помогу? – спросила я, ухватившись за каталку.
- Ну, помоги. – ответила медсестра.
Мы привезли Наташу в палату, помогли ей лечь на кровать. Она еще долгое время всхлипывала, лежа на своей койке. Мне было жаль ее, но я искренне недоумевала, почему она так сильно плачет.
Все это время, пока я находилась в больнице, я все ждала, когда же мне принесут обещанное мороженое. Вроде бы и операция уже прошла, а его все не приносили. Спросить об этом у медсестры, мне показалось неудобным, и я терпеливо ждала. Но в один из дней, когда за мной приехала мама, и объявила, что сегодня меня выписывают, я, наконец, поняла, что никакого мороженого мне не принесут. Это была всего лишь выдумка взрослых. Я с огорчением поняла, что была обманута…
Отрочество
В двенадцать лет я в очередной раз попала в больницу. Проводя плановую диспансеризацию в детской поликлинике, врачи обнаружили у меня плохой анализ, который свидетельствовал о наличии патологии со стороны мочеполовой системы. Хорошо помня предыдущий опыт, я абсолютно не горела желанием снова оказаться на больничной койке. Я заверяла маму, что прекрасно себя чувствую и ложиться в больницу нет никакой необходимости, но к моему разочарованию, врачи убедили маму в том, что все очень серьезно, объясняя это тем, что в моем анализе выявили смертельное количество эритроцитов – красных кровяных телец. Врачи предложили вызвать скорую помощь прямо в поликлинику, но мы с мамой отказались, сказав, что нам нужно время, чтобы собрать необходимые вещи. Мама сильно переживала за меня, советовалась с родственниками и плакала тайком от меня. А мне было очень ее жаль, и я искренне недоумевала, зачем столько суеты, ведь самочувствие у меня нормальное.
В больницу мы добирались своим ходом. Детское урологическое отделение для девочек располагалось на отдельном этаже. С мальчишками мы практически не встречались, и лишь, когда кому-то из мальчиков нужно было провести диагностическое обследование, кабинет которого находился у нас на этаже, мы могли увидеть какого-нибудь мальчика. Вначале меня положили в палату, с большим количеством детей, младшим из которых было около трех лет. Там было не менее десяти коек. При поступлении мне сделали укол и сказали, что у меня постельный режим, затем выпроводили маму домой. Все это вызвало у меня угнетенное настроение.
Спустя какое-то время, по просьбе мамы, меня перевели в другую палату. В ней находились девочки примерно моего возраста. Мы познакомились. На третий день моего пребывания в больнице, я заметила, что на мое место в палату, в которую меня положили изначально, поступила новенькая девочка. Все стены, разделяющие палаты между собой были с большими окнами, поэтому нам было хорошо видно, что происходит в соседних палатах.
Новенькая девочка была немного старше нас. Она была худенькой, среднего роста с длинными русыми прямыми волосами. Лицо ее чаще всего выражало задумчивость. Особенно обращали внимание ее серо-голубые глаза, в которых читалось спокойствие и какая-то недетская серьезность. Ее звали Катя Безобразова. Помню, когда впервые услышала ее фамилию, то подумала: «Такая симпатичная девочка и с такой неприглядной фамилией! Наверное, в школе ее изводили насмешками». Девчонки, лежавшие со мной в палате посмеивались над ней:
- Смотрите, такую дылду с малявками положили!
- Что у нее за нелепое платье!
- Смотрите, какая скромница, в нашу сторону посмотреть боится!
- А ты знаешь, какая у нее фамилия? Безобразова!
- Ха-ха-ха! Она ей очень подходит!
Как-то раз, медсестра попросила Катю раздать всем градусники. Мы с интересом наблюдали, как она перемещается из одной палаты в другую, неся с собой стеклянную банку с большим количеством градусников. Когда она направилась в нашу палату, одна из моих соседок сказала:
- Сейчас я над ней поприкалываюсь!
Катя неуверенно вошла в нашу палату и молча протянула градусник девочке, лежащей у окна.
- Я не собираюсь мерить температуру – с вызовом заявила та.
- Но медсестра сказала… - начала было Катя.
- А мне медсестра - не указ!
- Ну, ладно, как пожелаешь – пожала плечами девочка.
Подойдя к другой моей соседке она осторожно поинтересовалась:
- Ты тоже не будешь мерить?
- Почему это, буду!
- Вот, держи.
- На нем температура, сбей!
- А ты сама не можешь это сделать?
- Не могу, мне врачи запретили вставать с постели и делать резкие движения.
- А почему же тогда, я видела, как ты расхаживала по коридору?
- Ты, что, очень умная, да? Сбей!
Катя несколько раз неловко тряхнула рукой, в которой находился градусник.
- Кто так трясет? – не унималась вредная девчонка – Сильнее надо!
- Держи.
- Фу, кто его держал до меня. От него дурно пахнет! Дай другой!
Видя, что они издеваются над новенькой, я забрала из ее рук градусник и положила его себе в подмышку.
Обидчицы засмеялись, а девочка с невозмутимым видом достала другой градусник и принялась сбивать с него температуру.
- На другой.
- Ой, я передумала, не буду мерить температуру!
Катя молча опустила градусник в банку и вышла из палаты под дружный хохот моих соседок.
- Не смей жаловаться медсестре, а то проучим! – кричали они ей вслед.
Вскоре, к моей радости, двух моих соседок выписали, и я обнаружила, что даже не запомнила их имена. Катю перевели ко мне в палату. Мы познакомились и почти сразу же подружились. Она была на год старше меня, и попала в больницу с обострением пиелонефрита – так врачи называют воспалительное заболевание почек. Катюша оказалась серьезной, умной девочкой, а также приятным собеседником. Мы часто рассказывали друг другу о своих увлечениях. Я - про музыкальную школу, которую к тому времени уже заканчивала, а она – про художественную, в которой обучалась. В тихий час у нас было излюбленное занятие: я позировала, а Катя делала наброски. Иногда мне становилось обидно оттого, что я не могу заниматься любимым делом: начать петь в больнице – неправильно поймут, а фортепиано поблизости не было. По ночам мы поднимали настроение тем, что рассказывали друг другу анекдоты и забавные истории из школьной жизни. Чаще всего рассказчиком была я, а Катя была моим благодарным слушателем.
Через некоторое время Катю выписали, и я поначалу не знала, чем себя занять, скучая по подруге. Потом, в больнице появились новые девчонки, которые были старше меня, но относились ко мне благосклонно, и даже с уважением. Высокой, худенькой Юле было четырнадцать. Ее волосы были огненно-рыжего цвета, в медово-карих глазах ее плясали озорные чертики, а лицо было сплошь усеяно веснушками. У нее было искрометное чувство юмора и бесспорное обаяние, благодаря чему ей с легкостью удавалось входить в любые компании. Среди нас она была безусловным лидером. Марина была старше меня на год. Невысокого роста, приземистая, с довольно привлекательной внешностью. У нее были относительно короткие волосы цвета спелой пшеницы и большие голубые глаза. В общении с нами, она предпочитала отмалчиваться, а на вопросы отвечала лишь в том случае, если они обращались непосредственно ей, а не всем. Несмотря на приятную внешность, она производила впечатление недалекого человека, и нередко искренне не понимала наш юмор, прося нас пояснить смысл очередной шутки или анекдота. Мы частенько болтали, помогали медсестрам на посту, шутили, играли в карты и другие игры. От Юли я узнала о всех процедурах, которые в дальнейшем мне пришлось испытать на себе. Она умела скрашивала негативные и болезненные моменты тех или иных медицинских манипуляций и переводила все в юмор, благодаря чему, у нас не возникало страха перед предстоящими исследованиями.
В больнице существовали правила, по которым все пациенты должны были ходить исключительно в халатах или пижамах, но подростковый возраст нередко связан со стремлением нарушить те или иные требования. Мы с девчонками категорически отказывались носить халаты, предпочитая модную спортивную или удобную в нашем понимании одежду. Врачи поначалу пытались призвать нас к порядку, а потом махнули на нас рукой. Любимой одеждой Юли были джинсы и широкая мужская рубашка в крупную красную клетку. Марина предпочитала надевать очень модный по тем временам спортивный костюм. В тот период я уже пыталась самоутверждаться различными доступными способами. В одежде я решила превзойти самые смелые проявления неповиновения правилам. По моей просьбе, родители привезли мне в больницу старые потертые джинсы. Я порвала их на коленях и еще в нескольких местах и расписала фломастерами и маркерами. Помню, что писала не только на русском, но и на других языках с помощью книги, в которой были напечатаны интересные выражения о смысле жизни на разных языках. Молодые медсестры и совсем юные практиканты с интересом рассматривали мои необычные джинсы, читали различные выражения, спрашивали у меня их перевод. А я наблюдая их взгляды, а также читая в глазах младших девочек неподдельное восхищение, чувствовала себя крутой девчонкой.
Когда девочки выписались, я, чтобы окончательно не впасть в уныние и скуку придумывала себе различные развлечения. Излюбленным времяпрепровождением было разыгрывать с помощью девочек помладше анекдоты и показывать эти забавные сценки остальным. Зрителей находилось немало.
Пациенты, попавшие в больницу достаточно быстро входили в новый ритм жизни, продиктованный сложившимися обстоятельствами. Будили нас рано – в семь часов. Сначала мы мерили температуру, затем те, кому прописаны были уколы или какие-либо диагностические мероприятия – отправлялись каждый по своим делам, потом мы шли на завтрак. После этого в холе выстраивалась огромная очередь за таблетками. Затем, дети, которые на тот момент уже обучались в школе, занимались с учителем по основным предметам. Так пролетало время до обеда. После обеда полагался прием таблеток и тихий час, во время которого старшие девочки, не желавшие спать, могли помочь медсестрам на посту. После тихого часа, мы снова мерили температуру, выполняли уроки, а потом шли на полдник. Самым любимым временем был период с полдника до ужина, в который младшие дети могли поиграть в игровой, а старшие – посмотреть телевизор в холе или пообщаться друг с другом. После ужина, снова раздавали таблетки, делали уколы, затем объявляли, кому из детей какое исследование предстоит на следующий день. Перед сном, тем, кому полагалось пройти исследование, делали очистительные клизмы. Эта процедура была самой нелюбимой для всех пациентов больницы. Примерно в девять часов вечера нас укладывали спать. Старшим иногда разрешали посидеть на посту до десяти. Но это было не в каждую смену. Некоторые медсестры из вредности не разрешали нам таких вольностей. Поэтому, мы особенно ждали хорошей смены.
Я, также как и другие, достаточно быстра привыкла к новым условиям. Но были моменты, которые сильно меня раздражали. Мне не нравилось ложиться спать так рано, поэтому не смотря на отбой, мы с девочками полночи рассказывали друг другу разные истории. Засыпая иной раз лишь под утро, мы никак не могли проснуться в семь утра, но злобные медсестры заставляли нас вставать, заправлять постели и идти на завтрак, который я никогда не ела из-за того, что с детства не любила каши. Вплоть до тихого часа нам не разрешалось находиться в палатах и мы слонялись по больнице, как неприкаянные, не зная, чем бы таким заняться. С раннего утра и до отбоя в больнице стоял невыносимый шум. Маленькие девчонки бегали по коридору, шумели, визжали, и под конец дня от этого шума начинала болеть голова. Больше всего в такие минуты мне хотелось побыть в одиночестве, или просто посидеть в тишине, но в условиях больницы это не представлялось возможным.
По мимо консервативного лечения, которое заключалось в приеме таблеток и уколов, мне назначили диагностические процедуры.
Процедура, называемая цистографией заключалось в следующем: в уретру вводили катетер и мочевой пузырь начинали наполнять какой-то жидкостью до предела, пока человек не кричал, что не может больше терпеть. Таким образом проверяли вместимость мочевого пузыря. Но на этом испытание не заканчивалось. Врач отходил в специально оборудованную комнату и делал рентгеновский снимок сначала на наполненный мочевой пузырь, а затем просил пациента мочиться прямо на столе, в специальное судно. Во время мочеиспускания врач также делал снимок, и, наконец, снимал пустой мочевой пузырь. Морально это исследование давалось тяжело. Помню, как после этой процедуры у меня невыносимо болел низ живота.
Второе исследование – цистоскопия заключалось в том, что пациенту на операционном столе вводили в уретру специальную трубку и через нее с помощью компьютерного монитора смотрели состояние мочевого пузыря. Затем, вводили катетер, вливали небольшое количество специального вещества, которое, заполняя полость мочевого пузыря, позволяло увидеть патологию мочевыделительной системы на экране монитора. Все показания записывались ассистентом врачей. Эту процедуру проводили двое врачей – мужчин. Один – молодой, другой – в годах. Сама процедура не была чрезвычайно болезненной видимо потому, что до нее делали местную анестезию – обезболивающий укол. Самое страшное было впереди. После всех манипуляций пациенту с наполненным жидкостью мочевым пузырем естественно хотелось помочиться, но сделать это было в прямом смысле нереально. Как только это вещество шло по мочеиспускательному каналу, человек начинал испытывать резчайшую боль. Такую, словно внутри были острые стекла или лезвие. Причина острой боли заключалась в том, что во время исследования врачи карябали стенки уретры и вводимое вещество при соприкосновении с раненой поверхностью сильно разъедало ее. Помню, больно было до слез. Хорошо, что в такой трудный момент со мной находилась мама.
Совсем маленьким пациентам данную процедуру проводили под общим наркозом. Я нередко наблюдала, как плохо некоторые дети отходили от наркоза. Их били по щекам, а они никак не хотели просыпаться. Бледные, с измученными глазами, устремленными на медперсонал, они никак не могли понять, чего от них хотят. Никогда не забуду, как кричала маленькая трехлетняя девочка после этой чудовищной экзекуции. Она не переставала плакать ни на минуту, кричала в слезах, что хочет писать, но как только мама сажала ее на горшок, по всей больнице раздавался истошный крик. Она кричала маме, что ей очень больно. Это была душераздирающая картина. Мне кажется, окажись я на месте ее мамы, я бы вышла из этой больницы поседевшей от переживаний за то, что ты не можешь прекратить эти страшные испытания, выпавшие на долю ребенка.
После этих двух диагностических процедур мне назначили инстилляции, во время которых пациенту в мочевой пузырь с помощью катетера вливали небольшое количество лекарства, которое необходимо было удерживать в мочевом пузыре в течение тридцати минут, и лишь потом, естественным путем позволялось освободиться от лекарства. После всех исследований мне назначили терапию: неграм, диазалин, фурагин и левомецитин, а также уколы. Как результат на такую интенсивную химическую атаку, организм подготовил ответный удар в виде кандидоза. Тогда я не знала, что это такое и думала, что у меня какое-то раздражение. Пожаловавшись маме на дискомфорт, я узнала от нее причину своего недомогания. Далее последовала консультация гинеколога, отмена антибиотиков и новые процедуры – орошения.
Тогда в больнице, я узнала, что у меня аллергия на лекарственные средства, а конкретно на диазолин. После приема лекарства я почувствовала слабость во всем теле, голова сделалась свинцовой. Я пожаловалась на плохое самочувствие медсестре. Та померила мне давление – оно было повышенным. После последовала отмена препарата.
И вот, наконец, чудо свершилось, меня стали готовить к выписке. Перед тем, как выдать заключение, врачи провели разъяснительную беседу со мной и моей мамой о том, каким должен быть отныне мой рацион, и какие лекарства мне необходимо принимать, чтобы не допускать подобного состояния. Я молча слушала доктора, кивая в знак согласия, но в душе так и не пришла к какому-либо решению о том, стоит ли соблюдать все предписания врачей, чтобы не попадать больше в такие страшные заведения, или забыть все как страшный сон и наслаждаться жизнью в полной мере.
Я совершенно не могу припомнить сколько времени провела в этой больнице, но выйдя оттуда я почувствовала себя другим человеком. Ушла наивность и доверчивость. На смену им пришли недетская серьезность и задумчивость.
Лето в Крыму
Каждое лето я с родственниками проводила в небольшом курортном городке Крыма – Евпатории. Первый раз я побывала там, когда мне было три года. О своих тогдашних впечатлениях я вряд ли теперь уже вспомню. Зато с удовольствием опишу свои приключения в более сознательном возрасте.
Приезжая в Евпаторию уже много раз, мы все время останавливались у одной и той же хозяйки. Дом ее находился в двух минутах ходьбы от дикого пляжа. Для желающих загорать с комфортом в семи минутах расположился благоустроенный платный пляж. Маленькие домики вокруг скорее напоминали деревенские или дачные постройки. Двор, в котором мы снимали дом, делили две хозяйки: Мария Николаевна - и Матрена Николаевна. Наша хозяйка проживала с двумя дочерьми и внучкой, которая была старше меня на два года. Мария Николаевна сдавала постояльцам дом, состоящий из четырех комнат. Три из них были совсем маленькие, а четвертая, выгодно отличавшаяся от других по размеру, была проходной. Помимо дома, хозяйка также имела две небольшие пристройки, которые также сдавала на лето. Хочу отметить, что условия проживания были спартанские. Горячей воды, впрочем, как и душа - не было. Туалет находился на улице, в конце двора. В комнатах кроме стола и кроватей больше ничего не было. Хотя я и не отличалась в детстве большой притязательностью, все же, когда мы приезжали после проведенного отпуска в Москву, я несколько дней блаженствовала, наслаждаясь комфортом городской квартиры.
Вторая хозяйка - Матрена Николаевна проживала с мужем – Владимиром Ивановичем. Условия, которые они предлагали снимавшим жилье были несколько лучше, чем у Марии Николаевны. Но дом, который они сдавали, был значительно меньше. В нем были всего две небольшие комнаты. Наиболее выгодным отличием было наличие душа, правда вода в нем также была холодная. В связи с такими неудобствами, нам часто приходилось пользоваться услугами общественных бань.
Детский возраст хорош, прежде всего, тем, что ребенок ко всему относится легко и воспринимает, как должное, возможно поэтому, в то давнее время такие условия казались мне абсолютно приемлемыми.
Большую радость мне доставляло общение с животными, которые в большом количестве проживали в нашем дворе. У Матрены Николаевны жил черный малый пудель по кличке Фреди – очень дружелюбный, подвижный и озорной. У Марии Николаевны всегда жили кошки. А ее внучка – Оксана разводила хомяков. Чаще всего обитатели одного двора жили дружно, но иногда и у них случались стычки. Котенок, который считал себя полноправным хозяином двора, независимо от своего маленького роста, во что бы то ни стало, хотел доказать Фреди, что он здесь главный. Он смешно выгибал свою маленькую спинку, грозно поднимал кверху распушившийся хвост и шипел на Фреди, норовя заехать ему крохотной лапкой по носу. Добрый пес понимал, что он маленький и не обижался на такую несправедливость. А иногда, подыгрывал ему, ворча и делая вид, что сердится, он отпячивал зад и скреб передними лапами землю. Котенок нисколько не боялся, а продолжал наступление. Но даже у такого добродушного пуделя иногда кончалось терпение. Особенно это случалось тогда, когда, улучив момент, котенок исподтишка налетал на мирно спящего под лавкой Фреди, бил его лапой и также стремительно старался удалиться на безопасное расстояние, чтобы оттуда проследить за реакцией собаки. Пес тут же вскакивал, словно принимая вызов, и начинал носиться по двору, заливаясь, лаем.
Возле соседских дворов нередко паслись козы. А в одном дворе даже обитали гуси. Но последних я после одного происшествия недолюбливала. Дело в том, что мама как-то напугала меня, сказав, что гуси очень непредсказуемые птицы. Если им по каким-то причинам не понравится человек, то они могут сильно ущипнуть его. Она в красках рассказала мне, как ее щипали, и какие следы на теле остаются после. В связи с чем, я предпочитала обходить их стороной.
Как-то раз мы с Оксанкой решили сходить на противоположную улицу – покормить коз. Взрослые козы по-разному относились к контакту с людьми. Некоторые из них стремились боднуть. Особенно мы опасались тех, у кого были острые прямые рога. Тех, кто имел закрученные рога мы не боялись совершенно. Некоторые козочки нас узнавали, и радостно бежали к нам навстречу, виляя маленькими хвостиками. Они знали, что мы непременно угостим их каким-нибудь лакомством. Мне очень нравился маленький козленок. У него был интересный окрас: основу составлял серо-бурый цвет. Вдоль его маленькой спинки шла яркая черная полоса. Пухлые бока казались несколько светлее, чем остальное тельце. Он был совсем маленьким и не имел рожек. И лишь две маленькие шишечки на лбу говорили о том, что они вот-вот прорежутся. Вместе с тем козленок обладал довольно вздорным характером. Когда мы подходили, чтобы покормить и приласкать его, он жалобно и протяжно приветствовал нас своим тоненьким голосочком. Затем он с удовольствием принимал угощение из наших рук, но как только понимал, что лакомство закончилось, отскакивал в сторону, чтобы мы не могли до него дотронуться, а затем с разбегу ударялся маленьким, но весьма твердым лбом о наши ноги. Несмотря на его вредный нрав, мне было жаль бедолагу. Наверное, он испытывал мучения оттого, что его рожки вот-вот прорежутся. На это указывало то, как часто он подходил к дереву, утыкал в ствол лоб и терся о кору. Пообщавшись вдоволь с козами, мы довольные и веселые уже было направились к дому, как вдруг увидели стремительно приближавшуюся стаю гусей. Мы изменили направление движения, ускорив шаг, но гуси не собирались отступать. Они надвигались на нас с поразительной скоростью, грозно размахивая крыльями, и угрожающе выгнув шею, шипели. Я невольно бросила взгляд на их внушительные клювы, и мне стало не по себе.
- Бежим! – крикнула Оксана и со всех ног бросилась прочь.
В тот же момент я сорвалась с места и побежала следом, непрестанно оглядываясь на гусей. Сердце от страха и бега заколотилось в груди. Кроме нас на улице никого не было и не к кому было обратиться за помощью. Гуси не отставали. Бежать к дому было стыдно. Мне казалось, что нас попросту засмеют. Единственным спасением мне показался небольшой участок дороги возле магазина, который был посыпан гравием и огорожен с четырех сторон низким забором в виде огромных железных цепей. Я почти уже вплотную приблизилась к спасительному участку и мысленно ликовала, наивно полагая, что пролезть под цепями гуси не догадаются, а перепрыгнуть огорождение не смогут. Почему-то в тот момент мне и в голову не пришло, что они запросто смогут при желании перелететь через незатейливую ограду. Но это уже не важно, потому что все разрешилось иначе. Перед тем как перепрыгнуть через железные цепи я еще раз оглянулась на приближающихся гусей, и, не рассчитав высоты, зацепилась ногой за одну из них. В ту же секунду я поняла неизбежность падения и выставила руки, чтобы защитить лицо от возможной травмы, ведь на глазах у меня были солнечные очки, которые могли причинить существенный вред моим глазам, если бы стекла разбились. Гуси испугались шума, который произвело мое падение, и удалились восвояси. Оксанка бежала ко мне. Я лежала на земле, усыпанной гравием, и хохотала. Но когда я попыталась встать, облокотившись на руки, мне стало не до смеха, и я чуть не заплакала от боли. Руки мои при падении сильно поранились о камни, и я могла держать их лишь согнутыми в локтях. Малейшее движение доставляло мучительную боль.
- Оксан, я не могу встать – сказала я.
- Давай я тебе помогу – ответила Оксана, поднимая меня с земли.
По дороге домой мы молча смотрели, как кровь по каплям стекает по моим рукам. Первый раз в жизни я испытывала две абсолютно противоположные эмоции: было очень смешно вспоминать происшедшее и с другой стороны хотелось плакать от боли. Вернувшись домой, мы рассказали о своем приключении взрослым, которые сначала обеспокоились, увидев мои руки, но затем, обработав раны и перевязав руки бинтами, поняли, что переломов нет. Мы все вместе от души посмеялись над этим случаем. Несмотря на то, что травма оказалась несерьезной, я несколько дней держала руки в полусогнутом положении, так как движения причиняли мне болевые ощущения. Конечно, с купанием в море также пришлось повременить.
Как-то раз, когда Оксану усадили писать диктант – в связи с тем, что она окончила учебный год с неудовлетворительными оценками, я ходила по двору, как неприкаянная, не зная чем бы можно было заняться. Выйдя за калитку и побродив немного по улице, я окончательно заскучала. Внезапно, внимание мое привлекло большое количество лягушек, прыгающих повсюду. Для южного климата подобное явление не редкость. Я присела на корточки, чтобы лучше их рассмотреть. Они были грязно-зеленого цвета с мелкими крапинками на теле и сильно различались по размеру. Больших особей было немного, зато маленьких – огромное количество. Они настолько осмелели, что прыгали прямо под ногами у прохожих и те, не глядя под ноги, нередко наступали на них. Несмотря на то, что лягушата были очень проворными, изловчившись их, вполне возможно было поймать, но я не стала брать их в руки. Нет, мною не владело чувство отвращения, просто я вспомнила рассказы взрослых о том, что если подержать в руках лягушку – появятся бородавки, а этого мне абсолютно не хотелось. До сих пор не могу понять, как мне в голову могла придти такая нелепая затея, но я взяла горсть небольших камушков и стала метать их в лягушек. Я была в полной уверенности, что при такой интенсивной скорости перемещения, я ни за что не попаду ни в одну. Но на четвертом броске я с ужасом увидела, как камень попал точно в цель. Лягушонок лежал неподвижно. Другие лягушки не приближались к нему. Обескураженная таким исходом, я несколько минут просидела в оцепенении, вглядываясь в его маленькое тельце, чтобы понять, жив он или мертв. Так и не увидев ничего утешительного, я выбросила камни и, вытирая слезы, побрела прочь. Мне было невероятно стыдно за свой поступок, и я еще долго вспоминала этот случай с содроганием.
Однажды мы с Оксаной тайком от родителей пошли на море купаться. Своим мы сказали, что идем гулять, зная заранее, что, сказав правду, непременно остались бы дома, так как море в этот день штормило. К тому времени, у меня уже был опыт купания в шторм при взрослых. Помню, что меня здорово отругали за мою забаву. А было это вот как. Мы были на пляже вместе с бабушкой и дедушкой. В какой-то момент море заволновалось и начало штормить. Я долго упрашивала, чтобы мне разрешили покупаться возле берега. Наконец, бабушка с тревогой в сердце все же сдалась, взяв с меня обещание, что я не стану заплывать далеко.
- Хорошо, бабуль! Я буду по колено! – радостно прокричала я и побежала к морю. Находясь в воде, я с воторгом погрузилась в новые ощущения. Качаться на волнах было так здорово, что я визжала от удовольствия. А в это время бабушка с дедом не отрываясь смотрели на меня с берега.
- Лень, надо забирать ее. Смотри, какие волны большие!
- Ну, да, так она тебя сейчас и послушает! – усмехнулся дедушка.
- Как это не послушает? Пойди, позови ее! – все больше волновалась бабушка.
- Да перестань, она же не заплывает далеко.
- Оля! Обратно! – закричала мне бабушка, махая руками.
- Да не слышит она тебя!
- Да ну тебя! – махнула она рукой на деда и пошла к морю.
- Оля! Оля! Плыви сюда!
- Бабуль, еще немножечко! – отзывалась я, не замечая ее встревоженного лица.
Понимая, что сама я не приплыву, бабушка решила войти глубже.
- Оля! Обратно! Кому сказала!!
Я обернулась и увидела, как волна сбила ее с ног. Поднявшись, она от очередного удара волны потеряла важную деталь от купальника, и ее внимание теперь было направлено на поиски утраченной одежды и на прикрытие наготы. Я, увидев это, хохотала до слез! В тот же момент, бабушку снова накрыло волной, и она упала на четвереньки. Поспешивший на помощь дедушка, помог ей подняться, и она снова потеряла свой купальник. Я умирала со смеху. Издалека эта сцена мне казалось очень забавной. Особенно веселым был момент, когда дед одной рукой поддерживал бабушку, чтобы она не упала, а второй вылавливал ее купальник. Но когда я, услышав бабушкину фразу: «Оля!!! Обратно плыви!», а потом всмотрелась в ее напряженное, встревоженное лицо, я поняла, что нужно срочно вылезать из воды. И уже через мгновение все мое радостное настроение улетучилось. Мало того, что меня отругали, сказав, что больше не возьмут с собой на пляж. Я увидела, что бабушка сильно разбила себе коленку о мелкие камни возле берега, пытаясь вытащить меня из воды. Мне было стыдно за свое поведение.
Вспоминая этот случай, мы с Оксаной решили пойти на дальний пляж, чтобы никто из знакомых нас не увидел и ненароком не выдал. Волны были метра два высотой. Они накатывались одна на другую и разбиваясь о песчаный берег превращались в пену. Вода у берега была мутная с примесью водорослей и песка. Желающих искупаться было немного. В основном люди сидели на приличном расстоянии от берега или лежали на лежаках. Детей к воде не допускали. В основном купались только взрослые мужчины и молодежь. Мы наскоро побросали одежду и побежали к воде. Страха, а тем более сомнений, стоит ли в шторм купаться, не было совершенно. Вода оказалась подкупающе теплой для вечера. Оксанка с разбегу влетела в воду, и я последовала ее примеру. Через несколько мгновений я с необычайным наслаждением подныривала под волны, качалась на них, не заплывая слишком далеко. Те, кто когда-нибудь плавал в небольшой шторм, знают, какое удовольствие испытывает человек, когда волна подхватывает тело и как бы качает его, отбрасывая назад, а иногда и увлекает за собой. Мы, будучи в детском возрасте не осознавали, какую опасность представляет для нас такое плавание, и как трудно бывает совладать с не на шутку разбушевавшейся стихией. Я зашла примерно по пояс и ждала волну приличного размера, чтобы подпрыгнуть как можно выше и оказаться прямо на верху, а потом, подчиняясь волне дать возможность выбросить себя ближе к берегу. Развлекаясь, я не замечала, как захожу все дальше от берега. Вопреки здравому смыслу, хотелось плыть глубже. Я была полна уверенности, что выплыву несмотря ни на что, потому что научилась плавать уже в три года. Когда очередная волна неожиданно накрыла меня с головой, я поняла, что не стоит искушать судьбу, и решила держаться ближе к берегу. Расстояние до берега было сравнительно небольшим, и я быстро преодолела этот путь. Уже у самого берега меня снова с головой накрыло волной. Я какое-то время проплыла под водой с открытыми глазами. Вода была мутная, и рассмотреть что-либо было сложно. Я постаралась вынырнуть, чтобы сделать вдох, но меня снова накрыла волна. Я не успела закрыть рот и хлебнула воды. На какой-то миг мною овладела тревога. Я изо всех сил пыталась вылезти на берег, но как только я поднималась на ноги, меня сбивала с ног очередная волна. На мою удачу, борьба со стихией продолжалось совсем недолго, и, улучив момент, когда большая волна только прошла, а следом за ней были показались небольшие, я, наконец, выбралась на берег. Домой мы возвращались изнемождённые, но счастливые. «Когда еще удастся покупаться в шторм?» - думали мы.
У соседки, которая жила неподалеку был сын. Очень сложно было определить на вид, сколько ему лет. Одни считали его взрослым мужчиной, другие – дедушкой. Он был болен какой-то психической болезнью, при которой интеллект на всю жизнь остается на уровне дошкольника. Его звали Федя. Он был невысокого роста, худощавый, с большим горбом на спине. Кожа его была темно-коричневая, как у мулата от постоянного пребывания на солнце. Лицо сплошь усеяно глубокими морщинами. Речь почти невозможно было разобрать. Он целыми днями слонялся без дела по двору, сцепив руки замком за спиной. Когда ему было скучно, он пытался заговорить с кем-нибудь из взрослых, объясняя что-то. Люди только кивали ему в ответ, не понимая, что он хочет сказать, а некоторые и вовсе не обращали на него внимания. Детей он не особо любил. Когда я впервые его увидела, я очень испугалась. Было это вот как. Мы с Оксаной выходили из калитки погулять и вдруг Оксана как закричит:
- Федя идет! Бежим!
Я подняла глаза, чтобы посмотреть, кто такой Федя и почему мы должны бежать и увидела приближающуюся фигуру. От неожиданности я бросилась вслед за Оксаной, а Федя, видя, что мы убегаем, припустился за нами. Мы забежали в цветник, который располагался в кустах. Под ногами в траве лежал шланг. Его бабушка Оксаны использовала для полива цветов.
- Оксан, кто это? – недоумевала я.
Оксана молча сжимала в руке шланг, собираясь открыть кран. Федя приближался. Сердце мое бешено колотилось в груди. Увидев в руках у Оксаны шланг, Федя попятился, потом развернулся и засеменил в обратном направлении. Я облегченно вздохнула.
- Он ушел – заговорщицки прошептала Оксана, бросая шланг. – Бежим скорее домой!
Мы вышли из кустов и направились к калитке. Федя, увидев нас, нагнулся, подобрал мелкий камень и бросил в нашу сторону. Мы с визгом кинулись во двор. Я рассказала родителям о встрече со странным злым старичком. Но к моему удивлению, родители не только не поддержали нас, а напротив пристыдили, рассказав, что Федя болен и к нему нужно относится добрее и постараться подружиться. Мне их увещевания показались неубедительными. Я откровенно не понимала, почему я должна постараться подружиться со стариком, который кидается камнями. Когда тем же вечером он появился в нашем дворе, я с ужасом бросилась в комнату. С этого дня в моей душе поселился страх к этому человеку. Видя это, дедушка с бабушкой решили помочь мне в преодолении моего страха. На следующий день, когда мы собирались на пляж, дедушка протянул мне два леденца. Я поблагодарила его, спросив, почему он дает мне две конфеты, на что он ответил:
- Федю угостишь.
Видя смятение в моих глазах, он приободрил меня, сказав, что мне нечего бояться. Мы вышли за калитку. Дедушка поискал глазами Федю. Я надеялась, что мы его не встретим, но не тут то было. Завидев Федю, дед кивнул мне:
- Иди, угощай.
- Я не пойду – упиралась я, насупившись.
- Давай-ка мне руку.
- Федя! – позвал он.
Федя обернулся и зашаркал к нам.
- Иди, мой хороший, мы тебя угостим! – сказала бабушка.
Я положила в его протянутую руку конфету. Он так крепко ухватился за нее, что я едва успела отдернуть руку.
- Вот видишь, Федя хороший – сказала мне бабушка. – Он не будет больше вас пугать.
Федя стал что-то неразборчиво бормотать, показывая пальцем на камни под ногами. Затем сделал метательное движение рукой, показывая, как он бросал в нас камни.
- Нельзя, Феденька бросать камни в детей. Они маленькие, бояться тебя. Не будешь больше?
Федя, как маленький мальчик замотал головой.
- Будете дружить с Олей?
Федя протянул мне руку. Я с опаской посмотрела на дедушку, тот кивнул мне, и я напряженно пожала Федину ладонь. Больше мы с ним не ссорились. И после этого случая Федя нередко играл с нами в вышибалы. Мы все равно сторонились его, видя, как сильно он бросает мяч, и предпочитали играть с ним в присутствии взрослых.
Как я уже писала ранее, у Оксаны было несколько хомяков. Она разводила их на продажу. У нее были две большие зрелые хомячки черного окраса с маленькими белыми воротничками на шее. Звали их Дина и Даша. Они были похожи, словно близнецы, но Оксана каким-то образом могла легко их различать. Еще у нее был уже взрослый по возрасту хомяк – Вася, толстый и неповоротливый. Окрас он имел белый с черными пятнами. Но любимцами Оксаны была парочка – Ник и Джессика. Оба хомячка были совсем молодые и шустрые. У Ника преобладал черный окрас с несколькими белыми пятнами. Он был ангорской породы и походил на большой пушистый помпон. А Джессика отличалась от других хомяков окрасом. Подшерсток ее был серо-дымчатый, а на концах шерсть была с короичневато-рыжим отливом. Все они, кроме Джессики были по отношению друг другу родственниками, и мы иногда шутили по поводу этой многочисленной семейки. Мы частенько играли с хомяками. Дома в Москве у меня тоже жила хомячка по кличке Линда. У нее была белая шерстка с большим количеством черных вкраплений. Множество мелких пятнышек сливались в некоторых местах и образовывали большие темные пятна. Ей было всего два месяца. Я очень переживала за своего любимого питомца и попросила бабушку по папиной линии присмотреть за Линдой, пока мы будем в отъезде.
Вскоре Джессика родила пятерых маленьких хомячат. Они были величиной с мизинец, с полным отсутствием шерсти и абсолютно беспомощные. Глазки у них долгое время были закрыты. Вначале цвет их тела был красновато-розовый. Спустя какое-то время покров их тела с каждым днем светлел, пока не стал бледно-розовыми. Они жалобно попискивали, если мама по какой-то причине отходила от них. Несмотря на свой юный возраст, Джессика оказалась заботливой мамашей. Она часами просиживала с малышами и отходила от них лишь для того, чтобы поесть или почистить шерстку. Временами, она перетаскивала их за шкирку, так же, как кошка своих котят, в другое место, чтобы привести в порядок их гнездышко. Она ворошила маленькими лапками опилки, взбивая их, выкидывая в сторону все лишнее, затем набивала в щеки бумагу, которая становилась мягче от ее слюны. После чего она вытаскивала ее из своих огромных мешков за щеками и укладывала в гнездышко, чтобы малышам было тепло и уютно. Только тогда она перетаскивала своих пищащих детей обратно, ложилась сверху и малыши мгновенно успокаивались, ощутив знакомый мамин запах. Спустя несколько дней хомячата стали покрываться мелкими волосками. Теперь уже можно было различить рисунок на их телах. Прошло еще немного времени, и малыши обросли шелковистой шерсткой, выросли в размерах. Помимо материнского молока, они уже пытались кушать еду, предназначенную для мамы. Шустрые, упитанные, но по-прежнему слепые, они напоминали маленьких кротят.
Так уж случилось, что я уговорила родителей, купить у Оксаны маленького хомячка для Линды. Вначале, они и слышать не хотели о моей затее. Но потом все же разрешили мне воплотить мою затею, думая, что я не довезу совсем еще крохотного хомячка, и он погибнет от дороги. Когда подошло время отъезда, мне пришлось отнять от мамы совсем еще крохотного малыша. Он едва открыл глазки, но к тому времени уже самостоятельно кушал. Я рисковала, забирая его в таком раннем возрасте. К счастью, дорогу он перенес хорошо. Когда мы приехали в Москву, мне не терпелось посмотреть на свою любимицу – Линду и познакомить их с маленьким Крисом – так я назвала нового питомца. То, что я увидела, повергло меня в шок. За время моего отсутствия Линда подросла в два, а может, и в три раза и стала добротной, толстой хомячкой. Она не сразу узнала мои руки, да и у меня были большие сомнения, что та малышка, которую я оставляла у бабушки и эта совсем уже взрослая особь, одно и то же животное. Признаюсь, что я даже сперва подумала, что с Линдой случилось что-то нехорошее и бабушка, чтобы не огорчать меня купила другого хомяка, выдав его за мою Линду. Но, присмотревшись к рисунку на ее теле, я поняла, что все-таки это она и есть. Они с Крисом были настолько разные по размеру, что я испугалась за малыша. А вдруг она причинит ему вред? Но мои переживания оказались напрасными. Они прекрасно поладили. Линда отнеслась к нему спокойно, а он узнал в ней маму и следовал за ней повсюду, как хвостик. Они выглядели забавно, напоминая большую медведицу и неуклюжего медвежонка. Прошло какое-то время, и они практически сравнялись по размеру. А вскоре у них появилось здоровое красивое потомство в количестве восьми хомячат.
В Евпатории у меня появилось много друзей. В основном это были отдыхающие мальчишки и девчонки. Иногда Оксана знакомила нас с местной ребятней. Большой компанией мы часто устраивали себе различные игры и забавы. Чаще всего это были подвижные игры: вышибалы, волейбол и другие.
Как правило, когда на море был шторм, то на следующий день плавало большое количество медуз. Были там и маленькие и огромные, прозрачные и разноцветные, бесформенные, а также имеющие интересную форму за счет щупалец. Я не боялась медуз и относилась к ним в целом спокойно, но вместе с тем, было неприятно, когда во время купания я наталкивалась на что-то скользкое и прохладное. К большим разноцветным медузам мы относились с опаской, предпочитая не сталкиваться с ними в воде, и ретироваться при их приближении. Отличительной особенностью их было то, что, соприкасаясь с человеком, они оставляли заметный след на коже в виде ожога. Они были заметнее маленьких не только за счет размера, а также благодаря цвету. Тело их было прозрачным, а юбочка и часть щупалец различались по цвету. Я встречала и красные, и синие и фиолетовые. Все же несколько раз мне не удавалось избежать встречи с ними. Помню, что обожженные места сразу же краснели и какое-то время болели. Мы с ребятами часто устраивали бойню в воде. Мы кидались друг в друга мелкими медузами, будто снежками, поднимая визг и крик.
Еще одни интересные обитатели моря были крабы. Рано утром, когда вода еще совсем прозрачная мы ныряли за крабами и большими красивыми раковинами.
Иногда мы с ребятами создавали искусственный водоем. Для этого мы брали большой таз или корыто. Наполняли его морской водой, так как пресная вода губительна для обитателей моря. На дно таза мы клали песок и водоросли. Затем, выкладывали дно гладкими морскими камушками и ракушками. Когда водоем был готов, мы погружали в него пойманных крабов, раков-отшельников, мелких медуз и, если повезет рыбу-иглу, которую ловили прямо руками. Но для этого нужна была сноровка. Хоть это рыба и плавала близко к берегу, она была очень шустрая и легко выскальзывала из рук в воде. Наблюдать за всеми было очень интересно. Крабы перемещались по дну, исследуя новые условия, зарывались в песок, пробовали ухватить что-нибудь клешнями. Раки отшельники сначала прятались ото всех в свои раковины, напоминая своей осторожностью черепаху. А потом, освоившись, и увидев друг друга, вступали в баталии, отвоевывая друг у друга территорию. Медузы, как правило, относились ко всем индифферентно. Они медленно перемещались, не обращая никакого внимания на других обитателей. Спустя какое-то время, мы чаще всего отпускали всех обратно в море, потому как знали, что, если этого не сделать, то в скором времени они погибнут.
На пляже мы с ребятами любили выстраивать замки из песка, обкладывая их оградой из разноцветных камней и ракушек. Практически у каждого отдыхающего на море ребенка имелась своя уникальная коллекция ракушек, морских камней и разноцветных стеклышек, которые, как и камни были совсем не острые, а имели закругленные края. Это морская вода со временем так их оттачивала.
Если посчастливится, мы видели, как глубоко-глубоко проплывали дельфины. Они выныривали из воды, поднимаясь над поверхностью, и снова погружались в море. Это было редкое зрелище. В такие моменты пляж оживал и многие кричали: «Смотрите, вон там дельфины!». Люди вскакивали и вглядывались в горизонт.
Мы с ребятами часто ходили купаться, прихватив с собой Фреди. Нам было жалко, что он изнывает от жары во дворе. Спросив разрешения у дедушки Володи, который никогда нам не отказывал, мы шли купаться на лестницу – так мы называли наше излюбленное местечко, которое находилось неподалеку от дикого пляжа. Песка там не было, но зато были огромные каменные плиты, на которых можно было загорать, да и просто сидеть любоваться морем. Для спуска в воду была каменная лестница с перилами, сохранившимися только с одной стороны. Молодежь иногда пренебрегала удобным спуском, предпочитая спускаться по плитам, но такой способ был очень опасен, так как в случае падения можно было сильно разбиться о камни, к тому же, было неизвестно какое там дно: каменистое или песчаное, как возле лестницы, а про глубину я даже не говорю. Если мы шли с Фреди, то самым разумным было пойти именно туда, так как на пляже пудель творил что-то невообразимое. В это маленькое черное и кудрявое существо, словно вселялся бес. Искупавшись, он радостно выскакивал из воды и как заведенный начинал носиться по пляжу, стряхивая на загорающих людей капли воды со своей шерсти. Не думаю, что людям, чьи тела нагрелись под южным палящим солнцем, было приятно быть обрызганным собакой. Особо брезгвительные непременно делали нам замечания, что такую бешеную собаку нужно держать на поводке. Мы принимались раскланиваться в извинениях и спешили увести его, пока он не натворил что-нибудь еще. Но представление, в котором Фреди играл главную роль, только начиналось. Этот наглый тип, не обращая внимания на наши крики, хватал в зубы первое что попадется, обычно это были чьи-нибудь шлепанцы или полотенце, и стремглав несся через весь пляж, поднимая в воздухе клубы песочной пыли. Мы со всех ног бросались догонять шалуна, а вслед нам сыпались ругательства отдыхающих. Наконец, наигравшись с одной вещью, Фреди терял к ней интерес, бросая ее, и подхватывая что-нибудь новенькое. Потом, когда нам все же удавалось поймать этого озорника, кто-нибудь из нас хватал его на руки, и уже не смотря ни на какие его уловки, не отпускал его до самого дома. А другие с виноватым лицом разносили вещи хозяевам. Пару таких походов на пляж нам вполне хватило, чтобы понять, что Фреди, засидевшийся во дворе, не собирается отказываться от любимой утехи. С тех пор мы стали ходить с ним исключительно на лестницу, дабы не тревожить покой отдыхающих. И опять сложность: Фреди боялся спускаться по лестнице и поначалу сверху наблюдал, как мы купаемся. Мы пробовали затаскивать его в воду, но он сильно вырывался и оставлял на наших телах кровавые царапины. Постепенно, он смирился, что мы больше не водим его на пляж, и стал привыкать спускаться с лестницы самостоятельно. Как-то раз, когда мои друзья ушли с родителями на рынок, а Оксанку усадили заниматься, я слонялась без дела по двору. Фреди крутился под ногами, заглядывая мне в глаза, будто просил, чтобы я обратила на него внимание. Потрепав его кудрявые бока, я ощутила рукой, что черная шерсть его сильно нагрелась на солнце.
- Ну что ты смотришь на меня, Фреди? Жарко тебе? Хочешь купаться? – разговаривала я с ним.
Пес дружелюбно вилял хвостом.
- Пойдем! – сказала я ему, и он послушно побежал за мной, всем своим видом показывая, что он доволен таким раскладом.
Через несколько минут мы уже стояли у лестницы и, глядя на неспокойное море, размышляли, стоит ли купаться. Я решила пойти на риск и искупать Фреди. Понимая, что пес не пойдет купаться, испугавшись волн, я взяла на руки вырывающегося Фреди и понесла его в воду. Он какое-то время поплавал возле лестницы, как вдруг я заметила, что собаку стало относить в сторону от лестницы к каменным плитам. Он старательно греб лапами в обратно к лестнице, но его несло все дальше и дальше. Я в нерешительности стояла наверху и не знала, что делать. Поблизости никого не было. Я пошла по верху в том же направлении и стала звать его, надеясь, что у него получится вскарабкаться по плитам. Он пытался забираться на те, плиты, что были внизу, но волны смывали его и уносили все дальше. На секунду я задумалась: если плыть за ним – возможно, волной меня также отнесет к камням. А это опасно. Если крупная волна выбросит на камни – травм не избежать. Звать на помощь некого. Оставить Фреди погибать? Наверняка, он не выберется самостоятельно, а если он утонет – то это будет моя вина! Ведь это я взяла его с собой. Я затащила его в воду, несмотря на его сопротивление. В висках стучал вопрос: как поступить? Пока я принимала решение, он все больше удалялся от лестницы. В голове созрел предательский план: а стоит ли рисковать своей жизнью ради собаки? Ведь это даже не моя собака! Никто не видел, как я уводила его со двора. Следовательно, меня никто не будет ругать. А спросят где Фреди, скажу – не знаю. Или расскажу правду. Конечно, мне попадет, но, в конце концов, меня простят, ведь человеческая жизнь дороже собачьей… Я кинула взгляд на Фреди и увидела, как его накрывает волной. В ту же секунду все нелепые мысли унеслись прочь, и я со всех ног бросилась к лестнице, не рискнув спускаться по плитам. Я довольно быстро преодолела расстояние, разделяющее меня от Фреди. Схватив его на руки, я пыталась грести одной рукой в сторону лестницы, но это было невозможно. Сильные волны не давали нам плыть, с легкостью унося нас в противоположном направлении. Тогда я на свой страх и риск решила вытащить Фреди на плиты. Мы кое-как подплыли к наиболее низким плитам, на которые, по моему мнению, пес смог бы вскарабкаться. Волны с силой били нас, разбиваясь о камни. Возле камней было относительно неглубоко. Я подняла Фреди на руках, чтобы подсадить его на ближайшую плиту. От страха он вцепился когтями мне в руки, разодрав мою кожу в кровь. Но это было неважно. Главное было спасти собаку и вылезти без увечий самой. Пес не сразу понял, что я от него хочу, вырываясь в панике из моих рук. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы подсадить его на эту злосчастную плиту. Наконец, мои старания увенчались успехом. Фреди оказался на плите и тут же начал стряхивать с себя воду, затем, как горный козлик поскакал по плитам наверх. Убедившись, что он в безопасности, я стала думать, как мне лучше выбраться. Лезть по плитам было слишком рискованно. Высокая вероятность соскользнуть вниз. Я решила плыть к лестнице. Без собаки это было вполне по силам. Фреди суетливо бегал наверху, проявляя обеспокоенность, что я никак не вылезаю из воды. Я легко преодолела половину пути, как вдруг увидела, что пес решил, будто я в опасности и начал спускаться по плитам к воде. От отчаяния я закричала на него:
- Фу, Фред!! Нельзя сюда! Иди домой!!
Пес в нерешительности остановился. Я изо всех сил и как можно быстрее поплыла к лестнице. Увидев, что я удаляюсь, он повернул назад и вскочил на верхнюю плиту. К тому времени я практически подплывала к лестнице. Фреди ринулся ко мне. Добежав до середины, он попятился, потому что брызги от волн, бивших о лестницу, достигали того места, где он стоял. Он снова забежал наверх. Я ухватилась руками за периллу и залезла на лестницу. Фреди нетерпеливо переминался с одной лапы на другую. Затем, осмелев, побежал вниз по лестнице, встречая меня радостным лаем. Какое-то время мы сидели на камне и смотрели на море, все еще не веря, что все позади. Я теребила рукой его еще не успевшую высохнуть шерсть, а он зализывал мою исцарапанную руку, словно извиняясь, за то, что невольно причинил мне боль. Поднявшись, я тихим уставшим голосом сказала ему:
- Идем домой.
Пес заглянул мне в глаза, наклонил голову набок, и положил морду на мои колени.
- Домой – повторила я, и пошла в сторону дома. Фреди, опустив морду, устало поплелся сзади. Я не стала рассказывать кому-либо о случившемся происшествии.
Лето пролетело, как всегда быстро. Отпуск у родителей закончился, и пора было уезжать в Москву. Скорый поезд все дальше уносил нас от Евпатории. Но я не грустила, веря в то, что следующим летом мы непременно приедем опять.
Цикл рассказов для школьного возраста Детства раду
© Copyright: Ольга Вячеславовна Васина, 2015
Свидетельство о публикации №115081610427
Свидетельство о публикации №115081610427
Рецензии