Питер Пэн 2010

Он прилетит, когда окно будет распахнуто,
На подоконник сядет, свесит ноги.
Он прилетит, когда постель будет распахана,
Раскрыты двери и истоптаны пороги.

Ему плевать на всех, кто будет в комнате,
Проснешься только ты и тихо скажешь:
«Ах, сэр, а Вы ведь все же меня помните» -
И он ответит: «Ну конечно, Маша».

И наплевать, что тебя сроду так не звали,
И наплевать, что твой ковер в пыльце и грязи –
Ты просто сядешь рядом на диване
И будешь ждать, пока он напроказит.

Ты снова будешь с ним почти ребенком,
Да потому что он другого не приемлет.
Глаза станут большими, голос тонким
И задрожат ночнушкой сжатые колени.

Он рассказал бы, он, конечно же, сумеет,
Где он летал, кому измазал так постель,
Сколько таких в ночнушках прятали колени,
И как от ревности бесилась Тинкербель.

Но ты не спросишь – да зачем тебе детали.
И все равно ведь не хотелось спать.
Ты знаешь эти неизведанные дали
И смутно помнишь – он умел летать.

И ты его ревнуешь полухолодно
К индейцам, феям и русалкам. Подожди,
Его ведь что-то затянуло в эту комнату….
Пыльца закончилась – и за окном дожди….

Ты попроси его остаться неуместно –
Он лишь пошутит – его ждут уже – не здесь.
Спроси его: «О Питер, только честно,
Вам постирать носки? Хотите ли Вы есть?»

Лови восторг, незыблемая женщина,
Он улетит, когда придет рассвет.
И у тебя останется лишь трещина
В улыбке той, где раньше был секрет.

И у него есть Крюк и новые победы –
Еще не все туманы в страхе расступились.
Фу, как банально: «Вы останетесь обедать?»
И глупо: «Питер, Вы совсем не изменились».

Ты повзрослеешь: чопорная, гладкая,
Будешь растить детей и в тишине
Невольно вздрогнешь про себя украдкою
И лишний раз проверишь ставни на окне.

Все бесполезно – он опять вернется.
И твоя дочь покинет дом и свою мать.

И ты застынешь, четко зная – не придется.
Но смутно помня, как это – летать.