из переписки с коллегой 131

Среди ночи под окнами - семейный скандал. Я так понял, что брат с сестрой выясняли, у кого ребенок - радуется жизни, а у кого - даун и задерганный.

Кульминация: раздался звук, как будто по автомобильному капоту шлепнули большой сумкой. Запищала сигнализация.
Мужской голос: "Ты охренела, да?! Ты хоть знаешь, ЧЬЯ это машина?!"
Женский голос: "Это машина Пашки!"
Мужской: "Хренашки!!! ЭТО МОЯ МАШИНА... Моя!!!"
Женский: "Нет, Па-а-а-а-ашки!" - и опять громкий шлепок по машине.
Мужской: "Моя!"
Женский: "Нет, Пашки, Пашки, Пашки!" - и несколько яростных шлепков.

Сигнализация орет. Мужик тоже. Но вскоре затихли. Может, Пашка проснулся и вышел из дома

**

Повесть Захара Прилепина "Восьмерка" мне понравилась. И фильм А. Учителя "Космос как предчувствие" тоже, и очень.

Увы, фильм Учителя по Прилепину показался мне на редкость унылым гэ с невнятным сюжетом и мутным месседжем. На фестивальный арт-хаус не тянет, а остросюжетно и зрелищно не вышло. И художественно беспомощно и занимательности ноль.

В повести идет борьба за внимание девушки между нищим омоновцем и криминальным авторитетом. Оба круты, оба достойны, и оба, вобщем-то, одного поля ягоды, но так уж вышло, что они по разные стороны. Но запросто могли бы быть и по одну.

В фильме же совершенно непонятно, почему гламурная красотка проявляет интерес к омоновцу и даже вступает с ним, так сказать, в контакт?

Непонятно, потому что бандит - умный и красивый, а омоновец - тупой, смурной и без харизмы, и сексуальности в нем не больше, чем в холодной картофелине, сваренной в мундире (кажется, это каламбур).

Эх, загадочная женская душа! Об этом, что ли, фильм

**

В автобусе разгалделись подростки. Крупный мужчина обернулся к ним и рявкнул:

- А, ну-ка, заткнулись, на хрен, все........ (ну и тэдэ)

Подростки притихли. Старушка лет семьдесяти пихнула локтем сидящего рядом с ней тощего старичка, тоже где-то лет за семьдесят, и прошипела ядовито:

- Во, мушшина! А ты - слюнтяй!.. И никогда ты не был способен на мужественный поступок

**

Выпивали с СМ и рассуждали о латышской литературе (вот, двум здоровым, еще нестарым, пьяным мужикам больше, честное слово, поговорить не чем!)

Оба согласились с тем, что латышская поэзия достигла - в период с начала ХХ века и до развала СССР - мирового уровня. А то, что ее хуже знают, чем поэзию немецкую, американскую или французскую, так это потому лишь, что латышей около двух миллионов всего.

Оба также согласились, что латышская проза никуда не годится: слабая, скучная, блеклая, безжизненная и тоскливая. И всегда была такой и в ближайшее время такой останется. Более менее еще можно читать "сюжетчиков", типа Лациса или Эглитиса (да и то в ранней юности), а если у автора хоть чуть-чуть претензия на "интеллектуальность" и "высокохудожественность", то просто туши свет - читать невозможно. Уши в трубочку заворачиваются от скуки.

И вот думали-думали с СМ об этой проблеме под водочку. Переживали, так сказать!

Я высказал гипотезу: для того, чтобы у народа возникли мощные эпические тексты, нужно, чтобы у этого народа была бы за плечами сложная, интересная, противоречивая история, творческая и кровавая, славная и подлая, жестокая и романтичная; для того, чтобы появились сильные эпические герои, нужно, чтобы такие герои существовали сначала в реальности. А если коротко, надо, чтобы национальная армия хотя бы разок "вымыла сапоги" в чужом море, тогда и национальным писателям будет из чего черпать энергию и материал для эпических полотен.

А мирный сельский труд формирует лирический склад натуры, вот латыши и дали много хороших поэтов.

То есть, следует, что латышская проза безнадежна? Потому что нельзя же в самом деле писать романы о том, как Мартыньш продал гуся Круминьшу!

Но СМ подал мысль, что хорошая проза у латышей появится может. Но для этого латыши должны признать, что у них была ОБЩАЯ история с Русской Цивилизацией. От языческих времен, когда балтийские племена так или иначе взаимодействовали со славянскими. И вплоть даже не до конца советских времен, а до сегодняшнего дня. Признать и принять это всей душой.

Они воевали за царскую империю, служили ей, затем участвовали в ее разрушении, затем строили советскую империю, служили ей... вобщем, хорошо поработали. И на историческую арену латыши вышли, будучи в составе Российской империи, не раньше. И как нация сформировались при русских (нацинальное движение изначально инициировалось и финансировалось из Петербурга - царской власти нужно было создать противовес остзейскому немецокму дворянству)

Вот, когда поймут, что никакие они не "европы", а тысячами кровеносных сосудов связаны с русским миром, тогда, может, и появятся у них великие эпические художники

**

Самый последний хит латышской литературы – роман «Елгава, 94» Яниса Йонева (на русский книга не переведена): с полок магазинов первый тираж улетел моментально, в библиотеках за книжкой записываются в очередь. Действие происходит в небольшом городке под Ригой в 1994 году; лирический герой романа – старшеклассник, поклонник музыки в стиле хэви-метал. Казалось бы книг, описывающих различные молодежные субкультуры, на международном литературном рынке навалом. И о внутренних переживаниях тинейджеров, - которым не хватает понимания со стороны взрослых, которые страдают от одиночества, неразделенной любви или страха перед злыми хулиганами, - в последние десятилетия не писали только самые ленивые. Однако, Янис Йоневс все же чем-то зацепил латышских читателей, если они отдали «Елгаве, 94» предпочтение?

Начав читать, я сразу оценил ясный, простой слог, иронию, отсутствие вычурности и претенциозности, умные, энергичные диалоги. Но дочитать роман, увы, не смог, осилил лишь половину. Объясню почему: симпатичные юные персонажи ходят по Елгаве, слушают музыку и разговаривают. Пять глав ходят и разговаривают, десять глав ходят и разговаривают… Ни драматических внешних событий, ни изменений в сознании персонажей не происходит. Я понимаю, что если на первых 150 страницах ничего значительного не произошло, то и на последующих 150 не произойдет! И откладываю книжку в сторону…

Я задумался, в чем же секрет успеха «Елгавы, 94» у латышских читателей? Почему они выделили именно этот роман из потока современной национальной прозы? Ответ резкий и неприятный, но другого не вижу: прочие современные латышские романы еще скучнее! Янис Йоневс по крайней мере пишет легко и о реальной жизни, а не пыжится, не корчит из себя эстета, интеллектуала, «продвинутого», не пытается во что бы то ни стало соответствовать моде или «трендам». Но этого явно недостаточно, романист все-таки должен уметь плести интригу.

И почему не видно в романе города Елгавы? Где характерные зримые детали? Где атмосфера города? В романе Йонева можно запросто поменять место действия на Лиепаю, Вентспилс, Даугавпилс, Салдус или любой другой город Латвии - читатель не заметил бы разницы! Более того, поменяй имена с латышских на русские - и вот, пожалуйста, на страницах - любой небольшой российский городок.

Впрочем, этот грех водится за всеми латышскими прозаиками, даже за теми из них, кто считается уже классиками. Я специально перечитал некоторые прозаические вещи Альберта Бэлса и Зигмунта Скуиня (в юности читал их с интересом, но сейчас, мне их проза кажется кошмарной тягомотиной). Действие происходит в Риге в советское время, но Риги там НЕТ. Ни зримых деталей, ни особой атмосферы. Нет, понятно, что жизненные реалии - советские, но можно легко, поменяв только имена персонажей, перенести действие в Ленинград, Псков, Кишинев, Минск или Киев. Разницы читатель и не почувствовал бы.

Что за неумение такое изображать свой город? Или нежелание? СМ говорит, что латыши в принципе не любят городов и поэтому не умеют о них писать. Но поэт Александр Чак смог же в стихах нарисовать пейзажи Риги. Значит, дело только в мастерстве и таланте. Надо бы мне полистать латышскую сельскую прозу - может, поля и леса латыши описывают лучше, чем фабрики и спальные районы

**

Вместо старой пирожковой (работавшей еще в советское время) - кафе. Вместо толстой тетки за стойкой - молодой чувак с бородой и в темных очках. Вместо вкусных теплых пирожков - сухие пресные коржики. Цены - в два раза выше.

Одной хорошей простой пирожковой стало меньше. Одним претенциозным хипстерским кафе стало больше.

Мне не нравятся хипстерские заведения общепита не потому, что там дорого. А потому что там дорого и невкусно. Платить за снобизм? Увольте-с

**

Редакторша очень бедного литературного издания попросила рассказов, я ей дал более ста страниц на выбор. Выбрала. Прислала мелкие замечания, например, не очень удачное на ее взгляд словообразование "остозвиздевает" заменить на эмоционально нейтральное "надоедает" и тэпэ.

Я спокойно, не споря, делаю все исправления. Я не мелочный. Главное для меня - история, а не словесные игры.

Присылает еще письмо, оказывается в паре моих пассажей она усмотрела сатиру, пародию и даже злобную карикатуру на неких известных в Риге культурных персонажей. Очень уж они узнаваемы в моем рассказе и надо бы эти куски вырезать!

Я, знаете ли, так спокойно вырезаю эти крамольные куски (там всего пара абзацев). Я не мелочный. Главное - история. А те высококультурные полупидоры не являются сюжетообразующими персонажами, я их походя куснул.

Отсылаю исправленное, но с припиской. В приписке сообщаю редакторше, что публикация в ее микротиражном издании, которое читают только его авторы (да и то... только себя) мне совершенно не нужна и ничего мне не дает (гонорары мизерные или вообще никакие). И что даю я ей свои тексты только из личного к ней расположения. Но если я делаю редакции такой роскошный подарок, а редакция требует мои тексты купировать, то вопрос - а стоит ли мне впредь с этой редакцией сотрудничать? Ради чего?!

Редакторша ответила одним словом: "Благодарю-с!" (Это "-с", очевидно, выражает некую иронию).

Не дам им больше ничего. И корректуру вычитывать больше не стану (за крохотные деньги или за спасибо вычитывал раньше, им надо было, чтобы фамилия корректора для солидности стояла).

И дело не в купировании. Я писал для некоего еженедельника байки объемом до 10 000 знаков, а перед отсылкой в редакцию урезал текст аж до 3000 знаков, потому что моя колонка больше не вмещала. И все равно мои истории оставались историями.

Но противна вот эта трусость и гипер-осторожность. Ах, кто-то себя узнает! Ах, кто-то обидится! Ах, какие все, блять, нежные!

Я же настоящие фамилии прототипов не называл... А если они узнаваемы, то, значит, хорошо изобразил. Меня бы кто из врагов изобразил сатирически, узнаваемо и метко, - я бы только поаплодировал. Но у врагов моих - кишка тонка. У них вся их скудная творческая энергия на пиар уходит

**

Полагаю финал - трагический или радостный - должен естественно вырастать из сюжета, из всего хода событий, из атмосферы. Было бы странно и скверно, если бы фильм "Амели" не закончился бы хэппи. И также скверно присобачивать хэппи-энд к истории, весь ход которой диктует автору навалить в конце гору трупов.

Естественней надо творить, естественней

**

Я - мизантроп, и поэтому мне больше нравится работать с боксерской грушей и гантелями, чем с живыми партнерами.

С живыми партнерами я тренируюсь, конечно, тоже, ибо без них - никак, но груша и гантели, это любовь!

Умела бы груша отвечать ударом на удар, а гантели - сопротивляться, я б с живыми партнерам не сражался бы. Из-за мизантропии

**

Когда оператор - участник танца, видеодэнс называется. Несколько лет назад я принимал участие в съемках дипломной работы студентки латв. академии культуры. Так даже оператор был не один, а танцоры поочередно во время танца передавали камеру друг другу. Причем все это импровизированно, без репетиций. Да, еще и танцоры не профессионалы, а первые попавшиеся, которые отозвались на приглашение (я в том числе:)).

Но в большинстве подобных "экспериментальных" проетов ничего нет, кроме снобизма. А в искусстве на одном снобизме далеко не уедешь, талантик нужен. По мне, так лучше талантливая попса, чем бездарный авангард

**

Сначала в фильме "Духлесс" мне все нравилось. Я даже удивился: в книге Минаева внятной истории нет, а есть ворчливый поток сознания мажора с больной печенью, а вот киносценаристу на этом скудном материале удалось закрутить интересный сюжет о циничной подковерной борьбе банковских клерков и о всеобщем ****стве.

Но герой меня разочаровал в первый раз, когда, уволенный из банка, залез на офисный стол, как Ленин на броневик, и толкнул типа правдиво-провокативную речь об офисном планктоне. Мне сразу вспомнилась унылая книга Минаева, полная псевдо-обличительного пафоса, и я заскучал.

Второй раз герой меня разочаровал, когда распустил слюни из-за девки. В третий, когда подарил сумку с долларами детскому хоспису (доллары, скорей всего, возьмет себе администрация и персонал, а дети умрут бедняками).

И, конечно, финал картины - это апофеоз сопливости: герой бежит через огромную свалку на встречу с любимой. Раскаленно высвечивается мораль фильма: не такая уж сволочь этот парень, что-то человеческое в нем еще живо и вот-вот расцветет, и с девушкой у него все будет хорошо.

Эта картина могла бы получиться удачной, если б авторы проявили бы абсолютную безжалостность (и к персонажам, и к зрителям), холодную жесткость вплоть до жестокости, зубастость и ядовитость.

Надо понимать, что ты делаешь - острую социальную драму или приятную вкусняшку типа "Амели". И не путать одно с другим

**

 "Поезд на Юму" - на редкость бестолковый вестерн (хотя и красочный). Сюжетных нелепостей столько, что все перечислять лень, а привести для примера один, "другие обидятся".

Но главная неудача фильма - образ Главного Злодея. Рассел Кроу - актер плоский, как пятак. И более менее удаются ему персонажи прямолинейные и простые. Но в этой картине его герой претендует на многослойность, противоречивость характера: талант рисовальщика, тяжелая детская травма, общая, так сказать, поэтичность натуры. При абсолютной безжалостности и к врагам, и к друзьям. И вот Рассел Кроу со своим лицом обиженного мультяшного медвежонка тужится играть Инфернального Злодея "с подтекстом". И это даже не смешно!

 **

 "Город Бога" - любопытный, но очень перехваленный фильм. Снимали, конечно, благополучные барчуки и мажоры, и такие же благополучные барчуки и мажоры писали хвалебные рецензии и давали призы на фестивалях (так барыня-аристократка наводит лорнет на крестьянина или пролетария: "О, какой занятный мужичок-с!")

Честный фильм о юной нищей шпане мог бы снять человек, сам вышедший из этой среды, и каким-то чудом поднявшийся из низов. Но тогда хвалебных рецензий и призов было бы, наверное, меньше.

Тут же приходит на ум и последний арт-хаусный фестивальный хит "Племя", захваленный критикой. Этот фильм я даже не смог досмотреть до конца. Снимал опять-таки мажор и барчук, сын известного украинского писателя и журналиста. Снимал о неблагополучных подростках - а что он в их жизни понимает?