че здоровается за руку

че здоровается за руку, солнца знойного гражданин, залучив янтарём мундштука ночи пасмурный палантин. в траур-сумрак приходят люди и ложатся под карандаш, гомонят, зазывают, будят, жарко просятся рассказать, как однажды бывает страшно, нёбо воздуха ждёт глотка... в голове нагнивают башни, разрываются и болят, жжёт подвенная хиросима, распуская бордовый цвет, нет ни вольности и ни силы захлебнуться в проклятом сне: в нём грохочет вода, и войны изжигают рубцы – не скрыть; кто-то славный мне варит кофе и смеётся: «идём курить».

мы выходим. свежо и бело, ночь разнежена и сыра, ластит север кассиопея, прорастает с боков луна, кот мясистый балкон качает, мир сгущается в миражи, дотлевают окурки в чае и почти не тревожно жить. только выверенным прицелом, аккурат – и в моё окно, сыплет звёздами небо щедро, так похожими на стекло, пластилиновую гранату, незамеченную для глаз; революция над тетрадью превращается в пьяный фарс.

кто-то добрый и курит меньше в яркой шали своих картин; он спасает погибших женщин из обломанных субмарин, он невротик. такая радость – трупы стаскивать до утра; я случайно (и в благодарность) подарил ему свой кошмар. я обглодан до омерзенья – ставлю точку, давай, конец!.. дети стонут в мои колени и терновый плетут венец.

где-то рвётся боеголовка – в полушарии, в высоте? впасть в таблетки, как в мышеловку, убаюкать болезнь в вине. расступается слой анархий, гвоздем влитых в пробитый ум, я ещё не покинул плаху, но исправно могу вдохнуть. на рассвет золотая куба стелет под ноги мне песок; с первым солнцем уже не будет замыканий и голосов, ненавистная мне плеяда обернётся в прозрачный шёлк, кто-то верный прошепчет рядом как молитву «всё хорошо». я рождаюсь под катастрофы – это высечено в висок, но такой невозврат голгофы мы когда-то перенесём – и не будет другого круга, мы на этом закончим всё...

че здоровается за руку, я клонюсь над пустым листом.