wake me up

и однажды под веками памятный сон завёлся.

и однажды мы стали помеченными триадой.

августовская ночь абрикосовым мёдом льётся, из динамика льётся аккордным стежком баллада. я встаю в полудрёме, безмолвие растревожив, я впускаю под вены тягучие ритмы бонго, я стираю ожоги запястий, молочность кожи и танцую фокстрот в одного – непривычно горько. так приветствует музыка спасшихся и убитых, оседает окурками в тёплые тротуары, я безвольно плыву в зазеркальную хаотичность; так ломает корабль – аритмично, суицидально. я играю с собой в запредельную откровенность, а ночная туманность надломно сужает руки, и большая медведица родинок на предплечье говорит со мной страшным, невыносимым звуком. колесить по центральной, под мягкой фонарной вязью; в звёздной крошке щека, покрывало – крахмально-бело. затемнённые окна; я так хочу возвращаться. я хочу возвращаться и целовать колени. тени бродят в стекле, на печатках губной помады, в пустоте каблуков, позабытых на старых полках. лихорадочно нежность ложится хлопковой ватой; я смотрюсь в наше зеркало, я достаю осколки. заведу граммофон вековечной чудной пластинкой, и от кожи потянет тягостным пряным дымом. в темноте есть глаза, но они навсегда закрыты, и под ними – ни снов, ни августовской пыли.

но однажды, когда между нами не станет шума,

и когда мы, как рыбы, вглядимся в чужие лица,

приходи разбудить меня, сладостно и безумно, чтобы после тебя никто бы не добудился.