Расстояние истин

Но в мире есть иные области,
Луной мучительной томимы.

                Николай Гумилев      


I
 
То вечер, то снова – рань.
Печаль отдает – дань
Живому еще – мне
И внемлет души – мгле.

А время, упав – с крон,
Ласкает берез – сон,
Вдыхая земной – рок
В начало моих – строк.

Обретший крыло – сбит.
Твой город почти – спит.
Баюкает твой – век
Разлитый мной свет – нег,

Разлитый мной путь – в жизнь.
Упали со мной – ввысь
Твой город и мир – весь.
Уснувшей тебе – здесь

Расскажут мои – огни,
Как платят ночам – дни…
Не знают другой – цены
В моем рукаве – сны.

Во мне только сны – снов,
Заждавшихся муз – зов
И времени вспять – кров,
Как память святых – слов.

Бреду в пустоту – дней,
А вечер погас – с ней.
Привычный сюжет – в ночь
Твой образ унес – прочь.

Но смею ли я – сметь
Карябать листов – сеть,
Марать белизну – их,
Слагая слова – в стих.

Цена моим дням – грош.
Потеряны сны – что ж.
Луна – на груди – брошь.
Прохожих уста – ложь.

Последних машин – свет,
Забытый мотив – вслед.
Бегу от домов – дыр
В какой-то другой – мир.

Другую искать – боль
Высушивать слез – соль,
Тебе эту грусть – несть
И снова гореть – цвесть.

Разламывать свой – нрав,
Что ж, каждый из нас – прав
И каждый из нас – слеп,
Мы все лишь времен – склеп.

Когда-нибудь мы – поймем,
Когда-нибудь мы – найдем,
Когда-нибудь мы – спасем
Сердец – и  любовь, и печаль.

Поймем, ничего – не тая.
Что прожитых лет – не жаль,
Что время – все та же – даль,
Беспечная даль – твоя,

Где нет ни оград – ни плит,
Ни дат, память лет –  лишь,
Где ангелов сонм – бдит
Непонятых душ – тишь.
 

II
 
Не знаем. Видать, не дано.
Быть может, вернемся сюда же,
Где сгорбленный век пьет вино
У Богом заброшенных скважин.
Быть может, воротимся в сад,
Связав с высотой каждый листик,
Вдыхая сырой аромат
Молвой искореженных истин.

И, может, за праздным столом
Мы выпьем за тех, кто был честен,
И с новой надеждой стряхнем
С сердец омертвелую плесень.
Быть может, поверим тогда,
Что время – лишь тени мгновений,
И память – совсем не года,
И смысл – лишь повод сомнений.

Быть может, тогда мы поймем,
Что жили не так и не кстати,
Чуть что осеняя крестом
Ничтожность своих восприятий.
Тогда мы, наверно, простим
Казненных и даже казнивших
И каждый закат посвятим
Признаниям нас не забывших.

И вспомним о снах на столе,
Где век напоил юбилеи…
Но жили ли мы на земле!?
Любили ли то, что посмели!?
Загнали свой страх, и легко,
Во склеп городов и предместий
И, сами не зная того,
Срослись с расстоянием истин.

Вот видишь, и мне не дано…
Опять не уснется до света.
Луна погрузилась давно,
В бессонное царство поэта.
И вновь упоен тишиной,
Притих за рекой благовестник.
Позволь я побуду с тобой,
Блаженный ты мой собеседник.

В снега разодетая грусть
Пьяна, ни о чем не жалеет.
Позволь, я нежданно коснусь
Того, чего время не смеет.
Оно лишь рисует извне
Небесных зеркал амальгамы,
А люди привыкли в молве
Топить зачерствелые драмы.

И, вроде бы, все, как всегда
Темно да сто верст до вершины,
Изрубленный ток в провода,
Как эхо земной матерщины.
Дома, как пустое панно…
Бреду с беспричинной попойки.
Еще не допито вино,
Еще только начаты строки.

Красавица ждет у огня
Поняв, что меня не исправить.
Туда ли торопит меня
Стихов незаписанных память.
И нет ни машин, ни зевак.
Меня все земное забыло,
А мне так хотелось в кабак,
Да, видно, душа не пустила.

Не знаем. Видать, не дано.
Вернемся ли, канем ли в вечность.
Лишь правде одной суждено
Искать среди нас свою честность.
Так что же придумали мы
На плахе земных оправданий,
Возвысив достоинство тьмы
В страницах священных писаний?!

И каждый из нас где-то врет,
И каждый немного мессия,
Но что-то во мне не дает
Вдыхать этот мир, как другие.
Быть может, поэтому я
Смотрю на твой образ иначе
И лижу лишь блеск бытия
В заросшей заботами чаще.

Я вижу немеркнущий свет
Непонятой миром печали –
Души нескончаемый след,
Как повесть о вечном Граале.
Я знаю, ты сможешь понять,
Что мне не до оды и лести.
Душа не сумела молчать,
Объяв расстояние истин.
 


III

Звуки реют полусонно,
Звуки ластятся ком не.

                Валерий Брюсов   

 
 
Сорвалось с вечерних окон
Беспощадное время.
Сошла с обветшалых икон
Богоматерь на снег.
Рассыпала медь огоньков,
Что взлетели над всеми,
И тихо спросила Любовь
Про родившийся век…


Так быстро прошли десять лет,
Что для жизни – не мало.
Мы часто искали ответ,
А быть может – себя…
Я так не хотел, но пишу –
Ты, наверно, узнала.
Пишу – это значит дышу,
И сейчас для тебя.


Прости за печаль, но она
Не по нотам и пьесам.
Любовь, что нам свыше дана –
Не вино и не снедь.
И денег, и счастья, и снов
Нам хотелось бы – весом.
К чему нам молчанье цветов,
Что в душе не узреть.


Мы часто смотрели на мир
Через смысл сюжетов.
Господь нам мешал Эликсир,
Ну а бес подносил,
Чтоб мир не остался без слез,
Без любви и поэтов,
Чтоб смысл нас верой обнес
Да грехом накормил.


Разбросаны строки на дне,
Как янтарные бусы.
Их время оставило мне,
Значит, стоит писать.
Войдя в мой ночной непокой,
Сердце тронули Музы
И тихо сказали мне: «Пой,
Раз не в силах молчать».


Я выбрал бы время – молчать,
Да душа без рубахи.
Я всех научил бы прощать,
Да себя не простил,
За то, что посмел, и не раз,
Убедить твои страхи
И падал с заплаканных глаз
Той, что сердцем любил.


Быть может, я тоже жалел,
Но жалел еле-еле.
Любил, а вот жить не успел
И не все досказал.
Прости, но друг друга понять
Мы все как-то не смели.
Я знал: что-то нужно менять,
А как верить – не знал.


Поверь, мне нужно ума
Чтоб сыграть в покаянье.
Мое расстояние – тьма,
А в тебе целый свет.
Мое состояние – прах,
А твое – ожиданье
Того, что цветет в дочерях
Каждый новый рассвет.


Поверь, не устал бы и Бог
Каждый раз восторгаться
От девочек – маленьких крох,
Что так быстро росли.
Ну разве не эту печаль
Гнать не стоит пытаться.
Ну разве не этот грааль –
Чудо этой земли.


У вечности есть свой секрет –
Оставлять нам мгновенья.
Мне кажется, тысячи лет
Я иду по земле.
Ты слушала тысячи слов
В каждый свой день рожденья.
Проплакала тысячи снов,
Значит, время – в тебе.


В тебе это время любить
Безгранично – безмолвно.
В тебе это время молить,
На иконку дыша.
В тебе это время светить
Даже там, где бездонно…
Настанет ли время простить –
Пусть подскажет душа.


А жизнь и поэму нельзя
Написать без помарок.
Увы, ни враги, ни друзья
Не поймут твоих слез.
Роскошность банкета – не суть,
А стихи – не подарок.
Ты их прочитай и забудь,
Как «Молчание роз».


Сорвалось. Прости дурака
За акцент на бездушность,
За легкий цинизм и слегка
Неприятный мне тон.
Отсутствие тех, кто поймет –
Есть моя безоружность.
Присутствие тех, кто мне врет –
Это… тоже не сон.


Так что же останется в нас
После поиска веры…
Я видел печаль твоих глаз
Над могильным венком.
Мое расстояние – мрак,
Уже пахнущий серой.
И, может быть, этот мой шаг
Ты поймешь не умом.


Ну разве не стоило злить
Эту мистику слова.
Ну разве не стоило лить
Этим «псам» через край…
Как знать, над порогом в Эдем
Не висит ли подкова,
Чтоб помнили души, зачем
Им потерянный рай.


Ну разве не стоило рвать
И карябать безмерность
И, бросив стихи, засыпать
У богинь на руках,
И с каждой строкой понимать,
Как рождается нежность,
Которой не смеешь соврать
О несбывшихся снах.


А время то вместе, то врозь
С расстоянием боли.
Словами «сбылось – не сбылось»
Не отметишь свой век.
Беспечный сценарий богов –
Бесполезные роли,
Пустое достоинство слов
Словно порванный чек.


У вечности есть свой наряд,
Что увидеть не просто.
Христос мне и плаха, и брат,
Только верю ли я.
Ведь знают о небе и дне
Только павшие звезды,
А мы в этом тающем сне –
Лишь листва бытия.


Напьюсь ли, усну ли с другой –
Вера сны не тревожит.
Мне кажется даже порой,
Что меня уже нет.
Мне кажется, нет этих слез,
И меня быть не может…
Поверишь ли ты, и всерьез,
В то, чем правит поэт.


Как просто о многом не знать
И судить неизбежность.
Как трудно порой осознать,
Что ты, все же, живой,
И, падая с неба листвой
На пустую поверхность,
Смотреть, как за новой бедой
Рвется мнимый покой.


Судьба – только повод для тризн,
Людям важно молиться,
Чтоб страхом пронзенная жизнь
Кое-как удалась.
И всяк засыпает лжецом
Перед тем, что случится,
Ведь все мы согласны лицом –
В пустоту, но не в грязь.


Пустая застывшая мгла,
Словно берег вселенной.
Бессонница тихо вошла
И назвалась родной,
Сказав: Ты свободнее всех,
Но по-прежнему пленный,
В котором и святость, и грех,
Званый гость и изгой.


Я знаю, что жалость к себе
Порождает презренье,
Но тьма, что ютится во мне,
Непрозрачно чиста.
Мой праздник – вертеп и шабаш,
Имя мне – искушенье.
Мое расстоянье – мираж
И за мной пустота.


Ты знаешь, на этой земле,
Кроме белой страницы,
И не с кем, и незачем мне
Говорить по душам,
Но, все-таки, я говорю,
Не боясь повториться,
И, может быть, даже дарю
Твое время стихам.


Печаль. Вдохновенье волной –
Лишь глоточек у грани.
Грустит одинокой сосной
У дороги зима.
Сгорает скупая заря,
Нет ни снов, ни желаний.
Ты светишь, как солнце, а я,
Словно в теле чума.


Я снова остался без сна
Без мечты и подруги…
Упала на снег тишина
И не хочет вставать.
Возможно, прибельская тишь
Размечталась о вьюге…
Я знаю, что ты промолчишь,
Значит, время – молчать.


Вот путь – ни сойти, ни свернуть,
И в лицо злые сучья.
Луна снова целится в грудь –
Кровь за каждым листом.
Мне кажется я – пустота
Среди розовых чучел.
Мне кажется я – тамада,
Не признавший содом.

Распятый пророк на кресте –
Где печаль – где отрада.
Я кланяюсь каждой версте,
Как пред гибелью Лир.
Я слеп перед тем, что грядет –
Вот и вся моя правда,
И время растает, как лед,
Покидая мой мир.


Прости, я, наверно, ослеп
От языческих истин,
Но тело Христово – не хлеб
И не идол христиан.
Рабы, инквизиторы, кровь,
Звон монет и бесчестье…
И где тут Господь и Любовь –
Бал бы полон карман.


Меня бы связать и – в костер
За подобные речи,
Но ересь моя – не позор,
А заброшенный сад.
Я Бога ищу не в церквях,
Где толпа ставит свечи,
А в сердце и в тех матерях,
Что стоят у оград.


Но в сердце пока – неуют
И в душе моей – бесы
Листают грехи и жуют
Полуночную синь.
И есть ли у правды вина
Для хмельного повесы,
Который напился вина
В храме древних богинь.


И где я опять согрешу?
Кто залечит мне раны?
Зачем я в се это пишу
В этом мраке ночном?
Мое расстояние – глушь,
А обитель – туманы
Над смертной покорностью душ
Перед сгнившим крестом.


Увы: кто сгорит, кто сгниет,
Мы – лишь лиственность мира.
Нас ветер бросает и рвет
По дороге домой.
Ты знаешь, я понял вчера,
Как грустит моя лира…
Дай бог тебе сил и добра,
Оставаться собой.
 
 

IV

Узоры на зимнем окне,
Словно времени здешность,
И в каждом разорванном сне –
То ли стон, то ли крик.
Без правил играет огнем
Непокорная вечность,
А мы потихоньку крадем
У нее каждый миг


Я рад бы любить каждый день
И дарить себя свету,
Но я – только бледная тень
Отшумевшей листвы.
Мое состояние – бред,
Хоть и близкий к ответу,
Мое расстояние – след
Безутешной весны.


Я мог бы молчать у стены
И творить монолиты.
Я мог бы вернуться с войны
Равнодушным сурком.
Я предал бы боль небесам
И читал бы молитвы,
Но что я оставлю листам,
Кроме снов о былом.


И что есть во мне от стихов?
Что я знаю о Музе?
Что есть у весны от цветов?
Что есть в прахе от тел?
Мое состояние – бал
Без часов и иллюзий,
Лукавый туда опоздал,
Да и Бог не успел.


И сам я не слышал себя
В этом тающем шуме.
Где время мое, где стезя –
Я не мог разглядеть.
И вновь уходил в пустоту
Бледно-розовых мумий
Воскресшим мечтам на беду
Да надеждам – на смерть.


Мечты. Не поднять и не счесть.
Пафос дней – только внешность.
А в теле гремучая смесь,
Порожденная тьмой.
Мое расстояние – век,
А порой даже – вечность,
Зарытая в утренний снег
Этой бравой толпой.


А где-то на плахе земной
Распечалилась осень.
Все то, что случится со мной,
Я, наверно, не жду.
Мое состояние – яд,
Разъедающий плесень
Под древом распятых утрат
В обреченном саду.


Прости, что заставил читать
Безысходную скучность.
Поверь, я не смог бы сказать
О душевном чужой.
Я бросил бы все, что познал,
Чтоб понять свою сущность,
Но время не хочет на бал,
А беда – на покой.


Всегда в эпилоге любовь
Да постельные темы.
Взглянуть бы на утро богов
После пышных пиров.
Спросить бы у древних жрецов
Про античные стены
И в церкви у пьяных отцов
О печали крестов.


Я знаю, что жизнь – не вертеп
И не дом для свиданий.
Мое расстояние – цепь
Над оврагом седым.
Мое состояние – смерть
Иллюзорных терзаний,
И с ними я должен сгореть
И растаять, как дым.


Ты знаешь, я, все же, люблю
Этот мир человечий.
Себя, презирая, терплю,
Боль грызу, словно кость…
Моей ли бессонной строкой
Опечален твой вечер,
Куда я ворвался тоской,
Как непрошеный гость.


Но праздник – не время в стихах,
Чтоб услышать мой голос.
В твоих осторожных руках –
Ни подарок, ни жест.
Вины еле слышимый зов
Мне навеял твой образ.
Неверное, это мой кров,
А быть может, и крест.


Кресты. То ли бесов каприз,
То ли воля Господня.
Я молча сидел бы у риз
Упоенный мольбой.
Я продал бы ночь кабакам,
Но, ты знаешь, сегодня
Мое состояние – храм,
Освещенный тобой.


Бывало, что не было сил
Среди мрази и гнуси.
Я песен у правды просил,
Не боясь укоризн.
У каждой последней черты
Я лишался иллюзий,
У каждой безумной мечты
Я искал свою жизнь.


Я тысячи раз убивал
И любовь, и пороки.
Я тысячи раз умирал
От спасительных доз
И прятал под синью рубах
Золотые дороги,
Кого-то любил при свечах
И, бывало, до слез.


Пустое подобие дней
Было ночью виднее
И то, что казалось важней,
Превращалось в печаль.
Кого-то любил я сильней,
А кого-то – больнее
Без меры, без снов, без свечей
И без слова - прощай.


Я тысячи раз разбавлял
Свое время в растворе
И тысячи раз повторял
И люблю, и прости.
Была ли любовь в этой мгле
Только частью историй!?
Была ли душа на золе
Смыслом что-то спасти!?


Конечно, все это – слова,
Что забудутся вскоре.
Сладка и безмерна молва
Для священной толпы.
Лишь время дрожит, чуть дыша
В зарифмованном вздоре,
А может, все это – душа,
Что не хочет в рабы.


А может, все это – лишь роль
Из придуманной драмы.
Того, кем написана боль,
Я давно не боюсь.
Поэты уходят, творя,
Залатав миру раны.
Поэты уходят, любя,
Подарив миру грусть.
 

 
V

Прости, что я, все же, посмел
Избежать в тебе прозы.
Я, видно, слегка охмелел
От стихов и вина.
Ты слышишь, как ведьма-зима
Топит праздником грезы,
Меняя сошедших с ума
На узоры окна…


Ты спишь… где-то в царстве ином,
Ты в объятьях Морфея.
Тепла и надежды в твой дом
И желаний простых.
Пусть время цветет, уходя,
Моя тихая Фея,
И Бог не оставит тебя
И сердечных твоих.


Я даже за тысячу лет
Не нашел бы и слова
Того, что не выбрал поэт
И не выдумал бог.
Прости, если что-то не так,
Хотя, что тут такого…
Не лучше ли было – в кабак,
Задавить этот вздох.


Я мог убить этот мрак
Белой нежностью нимфы
И утром, поправив бардак,
Не покинуть кровать.
Я мог бы тебя не травить
Опечаленной рифмой,
Но есть искушенье – творить,
И его не прогнать.


Единственный смысл – прозреть,
Бесконечно исконный.
И ночь, что пытается петь,
Просит строк у зимы,
А время свернулось клубком
У печатной иконы,
Мечтами украсив твой дом
И надеждами – сны.


Любовь растворяет в нас страх,
Накрывает нас мутью,
Играя мечтой на устах,
Мажет мысли свинцом.
Беспечное утро богов
Неразгаданной грустью
Подносит нам вечер тостов
С календарным лицом.


Мне кажется, тысячу лет
До весны босоногой.
Вечности рваный сюжет
У поэтов в крови.
Грусть заставала тебя
То унылой, то строгой.
Грусть заставляла тебя
Просто верить любви.


Возможна ли повесть о нас
Без мечты об Эдеме?
Кто встретит, а кто-то предаст
Да и будет таков.
Мое одиночество – долг,
Что хранит во мне время.
Мое состояние – волк
Среди блеющих псов.


В душе среди тысячи строк
Не найти послесловья.
Другие подкрасят итог,
Изменив его цвет.
За смыслами я опоздал,
Но успел за любовью
И сонной листвой опадал
В расстояние бед.


И день начинался опять
С равнодушного скерцо,
И я продолжал разбавлять
Белой пылью свой мрак.
Но, знаешь, никто не спросил
О любви или сердце,
А те, кого я, все ж, простил,
Превратились в пустяк.


И сам я, наверно, давно
Для людей посторонний.
То яд, то постель, то вино –
Вот и весь мой портрет.
А то, что в душе, как всегда,
Лишь слеза на ладони,
Лишь искренних строк череда,
Что оставит поэт.


Бессонного времени тень –
Тусклый свет наваждений.
Нелепиц моих дребедень
Не украсит банкет.
Лишь память поднимет бокал
За тепло вдохновений,
За то, что я с сердца сорвал,
Ожидая рассвет.


Вдыхая чужой аромат
Белоснежной постели,
Я вижу, как мерзнет мой сад,
Да помочь не могу.
Зима только входит в кураж
И готовит метели…
Мое расстоянье – мираж
На закатном снегу.


И заново жизнь не начать
Век не вырвать из плена,
И смыслом стихов не понять,
(Если это стихи).
Бес вновь наливает за смерть
И бинтует мне вены,
Порой продолжая жалеть
Дни, что были лихи.


Стихов не написанных тень,
Словно помнит то лихо.
Жует предрассветную темь
Неизбежность страстей,
И в теле уставшем покой,
Лишь склоняется тихо
Любовь над разлитой строкой,
А разлука над ней.


Луна одиноко грустит
Над прострелянной грудью
И ветер о чем-то молчит
В белом мраке пустом.
Мне кажется, я даже рад
В это время безлюдью.
Мне кажется, я здесь распят
Неземным палачом.


Мне кажется, я – это стих
Покоренный безмолвью,
Как призрачность праздных шумих
Где-то с краю холста.
Но время казненных страниц
Завтра станет любовью.
Мое состояние – лист,
И за мной – высота.


И я никого не виню
За немую покорность.
Тосты под цветное меню –
Королевы пиров.
Но ты не спеши превращать
Эту грусть в приземленность, –
Она не сумеет принять
Эту вычурность слов.


Она не сумеет воздать
Этой мистике слова,
Пытаясь, осмыслив, связать
То, что рвется и жжет…
Ты, все же, прими эту чушь
От сердечно чужого.
Мое расстояние – глушь,
Свет его не поймет.


Мое бесноречье, как рок,
И оно не готово
Рядится в счастливый итог
И гадать за мольбой.
Ты, все же, прими эту муть
От беспечно родного.
Года не пытайся вернуть,
Они вечно с тобой.


И мысли свои не неволь,
Сердце стоит печали,
Ведь там, где кончается боль,
Ждет его пустота.
Она ко мне ходит порой
Вот такими ночами
И утром. Вкушая запой,
Метит мраком года.


Я завтра умру на войне
И воскресну лишь к ночи.
Вернутся ли Музы ко мне,
Если я не напьюсь.
Разбавят ли лунность небес
Серокудрые тучи, –
Все сбудется с нами и  без
В сонме ласковых муз.


Наследство твоей красоты –
Вот душа твоих истин.
Букеты – застолье – тосты,
Ну а как же без них…
Душа у последней черты
Верит в добрые вести,
Познавшая страх немоты,
Рвет у вечности стих.


Я смог бы, наверно, сказать
И нежнее, и лучше,
И сердце свое рассчитать
До глубоких седин,
И мерой осмысленных лет
Я проникся бы глубже,
Сказали б тогда: Вот поэт.
Вот достойнейший сын.


Все пело бы в слове моем
Осторожном и звонком.
Печали не знал бы мой дом,
Все любили б меня.
Я стал бы тогда для зевак
Сладкогласым теленком,
Певцом для вельможных собак…
Но вот кем – для себя!?


Мое расстоянье – изгой
И ему не до сборищ.
Я верю в уют и покой,
Как в узоры окна.
И молча глотаю стихов
Сыромятную горечь,
Пьянея от выдержки строф
И слегка – от вина.


Устал. Да и хочется спать,
Видно, крепок напиток,
Раз я не успел дописать
До последней звезды…
Я, верно, давно не бывал
В магазине открыток
И так же давно не срывал
Для любимых цветы.


Я в каждой странице распят
Тем, кто травит бессонность.
Христос – мой спаситель и кат,
Только правда – одна.
Я верю в невидимость душ,
Но не в их невесомость…
Мое состояние – сушь
После ночи без сна.


Что ж, время застольных бесед
Не подвержено краху.
Бес стал виночерпием лет,
Боги выпили век.
И я иногда воздаю
Дионису и Вакху,
Пускаю к Морфею ладью,
А за нею – ковчег.


Прости за античный момент
И языческий пафос.
Далекие тайны легенд,
Словно детская грусть.
Наверно, в мальчишеских снах
Я посеял свой хаос
Иль в первых сожженных стихах,
Что не знал наизусть.


Опять я никак не усну.
Как закончить, – не знаю.
Я строки свои не кляну,
Ведь они и твои.
И память, как прежде, цветет,
Пусть у самого края.
И Муза никак не уйдет,
Не спросив о любви.


Прости, я не буду писать
О своих пожеланьях.
Как трудно о много м сказать,
Но труднее понять.
И там, где кончается сон,
Снова ждет ожиданье.
Прими мой душевный поклон
Неизбежностью внять.


От истин, разлитых судьбой,
Нам себя не избавить.
Мы правды боимся порой
Даже больше, чем лжи.
Но там, где кончается рок,
Начинается память.
Почувствуй элегию строк
Расстояньем души.


Ну разве не стоило жить,
Непокорности внемля?!
Познавшая счастье любить,
Ты прости мою спесь,
Ведь там, где рождается крах,
На ветру дрожит время
И осень грустит о цветах,
Не успевших расцвесть.
 


VI

Не дай мне Бог бесстыдства пред листом
бумаги беззащитной предо мною,
пред ясной и бесхитростной свечою,
пред моим, плывущим в сон, лицом.

                Белла Ахмадуллина
               

 
Луна положила восход
К моему изголовью.
Бессонница тихо крадет
Одиночество строк,
А я все курю в тишине,
Упоенный любовью,
Макая раздумья в вине
И рисуя цветок.


Смогла ли печаль твоих глаз
Сделать мир чуть добрее? –
Конечно смогла, и не раз,
Без придуманных фраз.
А праздники – даты – лишь дни
На твоем юбилее…
Не будем о цифрах. Они
Пусть побудут без нас.


Мы все, отправляясь на бал,
Упираемся в пристань.
Ты помнишь, тебе я писал
О годах-кораблях…
Еже один просит ветров
Парусам серебристым
И время стоит у бортов,
Словно пьяный монах.


Ночь правит в рассвет. Блеск луны
Утонул в перламутре
И ветер, сойдя с тишины,
Сообразил на двоих,
Стихами разбавив печаль,
И сейчас в твоем утре
Мое расстояние – даль
На ладонях твоих.


Усталость звенит серебром,
Тащит мысли к запрету.
Беспомощный век за окном
В блеск иллюзий одет.
Я вижу, как утро легло
На ресницы рассвету
И теплой слезинкой стекло
В память прожитых лет.


Я знаю, за каждым тостом
Есть и то, что уныло.
Быть может, мы что-то вернем
И друг друга поймем.
Прими мой ночной непокой,
В нем душа так любила,
Позволь ей упасть пред тобой
Самым нежным цветком.
 

 
VII

Взгляд тонет под тяжестью век.
Боже! Где я был ночью?!
День вновь начинает разбег.
Бесы! Дайте поспать!
Богини! Оставьте мой прах.
Баю-бай, многоточье…
В моих воспаленных глазах
Мир забыл благодать.

 
 
VIII

полет страницы, соскользнувшей
при дуновенье со стола.

                Владимир Набоков    


Когда лучи падут на сны земные
И человек родится средь богов,
Когда богини, взяв листы пустые,
Положат их на грусть иных стихов.

Когда, как гости, разойдутся думы
И новый праздник переступит грань,
Когда умолкнет вечер, словно струны,
И ночь мечтам  протянет свою длань.

Когда печаль коснется чуть заметно
Того, что ты, казалось, берегла,
Когда, устав от поиска ответа,
Ты, вдруг, раскроешь то, что не ждала.

Когда твой мир обычных пониманий
Увидит осень в зазеркалье дней
И небо вспыхнет от весенней рвани,
Вчерашней правдой отражаясь в ней.

Когда твой век достоинством в монету
Едва сверкнет из омута времен
И зимний вечер снова канет в Лету,
На скатерть снов пролив хрустальный звон.

Когда в тебе так мудро осторожной
Мой стих нарушит поступь торжества,
Когда строкой нежданной и порочной
Мой крах развеет праздные слова.

Когда тостов привычных и желанных
Размокнет время, выпав из-под век,
Когда стихов, словно гостей незваных,
Скупая правда упадет на снег.

Когда зима так иллюзорно мирно
Раскрасит лунность на твоем лице,
Когда твой праздник разделено мерный
Постигнет время книжных панацей.

Когда гостей изысканные речи
В твоей истоме не найдут приют
И зимний, тихий юбилейный вечер
Покинет дом, когда твои уснут.

Когда к устам, молчащим упоенно,
Любовь, как вечность, скатится с очей,
Когда тоска прижмется полусонно
И ночь пройдет, как тысячи ночей.

Когда уснут оконные узоры,
Дрожа в холодном блике фонарей,
И грусть твоя легонько тронет шторы,
Как будто прячась от ночных огней.

Когда уже вот-вот твоя десница
Готова обреченно и грустя,
Перевернуть последнюю страницу
Бессмысленного моего нытья.

Когда уже не будет сил заставить
Себя еще раз прочитать о том,
Как у стихов Любовь ворует Память,
Чтоб стать поэмой, а не только сном.

Поверь лишь в то, что нет ни дна, ни грани,
Ни, даже, лет, цветущих за тобой,
Нет ни строки, ни вдоха, ни терзаний…
Есть только то, что мы зовем – душой.



IX

Что не могло и что во мне боролось
За то, чтоб жить, иное возлюбя?!
                2009


 
Прости, что посмел – сметь,
Срывая с луны – медь,
Ворваться в уют – твой.
Сорвавшихся строк – мглой

Я только сердец – слог.
У зимних спросил – стуж,
Собрал у дорог – строк,
Земную печаль – душ.

И выманил звезд – дрожь.
Никто не поймет – что ж,
В глазах от вина – муть,
В крови городов – ртуть.

Пора бы уже – спать…
Прошу об одном – будь,
Последней звездой – гладь
Рассветных небес – грудь.

На склонах, где спит – даль,
Вселенной блестит – сталь,
Во храме горит – свет,
Храня твои сны – лет.

А где-то изгой – вхож,
А где-то идет – дождь
И вечность ютит – храм,
Сегодня я был – там.

Ты только владей – им
Среди этих лет – зим,
Вдали от толпы – лиц,
Где строчка строке – ниц.

А где-то мой крах – сдох,
А где-то мой рок – ждет,
А где-то сидит – бог…
Проси, не проси – врет.

А где-то сидит – бес,
Смеряя грехов – вес,
Смеряя мечты – даль
И новых тостов – враль.

Твой век, сделав мне – честь,
С ладоней твоих – здесь
Лакает вино – лет,
Смакуя стихов – бред.

Грехи снова вверх – дном
Падут там, где я – рвусь…
Ты тихо укрой – сном
Ночную мою – грусть.

Мой праздный сюжет – скрыт.
Я буду грустить – лишь,
Где ангелов сонм – бдит
Непонятых душ – тишь.



Х

Прости…
Кажется, это не я,
кто-то другой грустил.
Я бы так не смог,
а то, что ты прочитала –
только ветер.
Пусть он незаметно стихнет,
и пусть унесет утро… 
печаль.

Да. Пусть унесет, как унесла прошедшую ночь вечность, оставив мне право дописать эти строки, допить вино и погрузиться то ли в насыщенность, то ли в опустошенность бытия… или небытия, где только сны могут коснуться колыбели, в которой задремало время, убаюканное строками, что пытались измерить расстояние истин.

Да. Пусть унесет, как унесли года неизбежность, когда-то очарованная нашей юностью, нашими мечтами, а мы не могли поймать и мгновения, обвиняя во всем ее, так как не понимали: у нее не может быть притязаний, ведь она – неизбежность.

Да. Пусть унесет, как осень уносит прелесть поздних цветов и последний журавлиный крик, оставляя холодную наготу еще вчера нарядных пейзажей, по которым ступают босые души поэтов, стремясь понять уходящее и найти в нем себя, а изглоданные ветрами березки, словно кланяются заплаканным от дождя гроздьям рябины.

Да. Пусть унесет, как ветер уносит еле слышный дрожащий шепот после долгого поцелуя; как правда уносит иллюзорность и тщету нескончаемых исканий и надежд, в который раз неумолимо заставляя нас обращаться к памяти; как уносит рассвет ползущие в сон тени тьмы, награждая нас наслаждением наблюдать разлитую небесами прелесть  восхода и прикасаться душой к этой каждый раз необыкновенной красоте, оставляющей в нас нечто такое, что превращает все это в строки, накрывая их чувственность листвой переживаний и туманом безысходности, в котором бродят непримиримость и искушение.

Да. Пусть унесет, как закат на последних лучах уносит вечер, сжигая все его иллюзии в своем пылающем зареве, оставляя предвкушение свидания с королевой ночи – музой, где-нибудь за Белой на песчаном берегу у потрескивающего от топляка костра, возле которого сидит сама вечность, согревая и освещая этот маленький кусочек вселенной для тебя одного, и лишь падающие звезды изредка, как бы, нарушают эту бесконечную гармонию, но ты не успеваешь загадать желание, ты даже не думаешь об этом, упоенный этой живой и цветущей красотой и своей отрешенностью, тихо качающейся на редких волнах в самом конце лунной дорожки.

Да. Пусть унесет, как уносят поэты свое восприятие, оставляя толпе тысячи причин для молвы и повод пронести свою бренную телесность по жизни. Не покидая своей обывательской лужи; как уносят поэты свою грусть туда, где аромат сирени растворяется в музыке флейты и время укрывает собой нетронутую суетой даль девственной тишины, где Любовь и Смерть собирают цветы на одной поляне, рассказывая друг другу неискаженную летописями историю Мира.


Да. Пусть унесет утро…
печаль.
Пусть каждый новый день
приносит тебе радость
искреннюю
чистую,
рожденную
расстоянием
истин.


                Январь2010