The verse Вера Полозкова English

This fact is merciless and weird
As if someone’s pointing a gun.
It turns out in three days I fear
I will turn twenty. People, run!

Twenty is already something
God please forgive me if I whine.
Would you excuse my honest dumping?
I’m hysteric. So are my rhymes.
My days are full with jokes, charades
And folk dancing. My glass is spiked.
And my life in its third decade –
It is not something that I like.

It doesn’t cut it. Love endows –
In a second he’s like a spark.
My poor soul just like my eyebrow
Comes to boil in a volt arc.
When he’s looking me in the eye
Belts are tightening my stomach.
I never cared – What if I die? –
To be safe swimming with the sharks.

Everyone’s calm and just asking
“Wait, girl, who are you on about?
Jeez” Meanwhile I’m hardly masking
Pain in a knock out and I shout.
What if right at introduction
Sirens went off inside my head?
What is the point of instruction
When rushing into love instead?

When there’s no spice and no intrigue
That’s pulling you ahead like hell.
After just two pages you believe
The book surely ain’t rocking well.
The signal’s on ’cause it detected
A void inside. It never lies.
You take his hand, signal objected
You kissing him – so not your lines!
In the area of my block
There ain’t a sure way to heaven.
I’m so tired. I easily duck
My head falling dead at seven.

I just don’t enjoy the process.
They stare and point at me and laugh.
I used to be one pink princess
And now turned into a clown draft.
Everything has little meaning.
There’s too much water, little joy.
No spark in eye, a smile’s leaning
To a grin. One hair’s grey but coy.

Crowd fighting that’s what I should do
For pioneers to watch and learn.
I should be running sheerly too.
No half measures and extremes burn.
Before I fall or I’m starstruck
Or I’m stabbed or with lightning hit.
I’d better learn making the buck
With craft when my interest’s lit.
Full dedication to the craft –
That’s the way to making money.
Though not too much and no time left.
So not funny! Fuck, I’m twenty!

Not waiting for rival winning
But rushing ahead at full speed.
It’s just hard to make decision
Ridding of fear is what I need.
Fear’s on me sitting like a toad –
What a wicked vile deja vu!
I’m so very stuck at crossroads
That I live here. Oh if I knew…

I build firm fortifications,
Sprawling roots like goose-foot (or not?)
Tossing side of implications
Like a seal or one clumsy clot.
I do hope I turn to legend
Like phenix of scrap, ash and snot
Due to gender I imagine
And ambitions that’s a whole lot.
I’ll break through one way or other.
Hey! Let’s not think of something bad.
Or perphaps I wouldn’t bother
Moving (it’s waste of talent, Ted)
And turn into a solid rock.
That’s just one small piece of matter
Example of how not to dock.
Lots of those in world are scattered.

The forecasts are like always moot
And attitude of time is shrew.
It’s hard to plan long-term, sprawl roots.
What am I? Guess, not that shrewd.
I think of how long God gave me
‘Til boarding plane to paradise
And I listen to good ol` Sheryl
With her “Tomorrow never dies”.

Tough set of creative problems –
That’s life. Given’s defined by you.
Stick on self a “loser” emblem
And promptly you would lose. It’s true.
Except for yourself, noone to blame
For obsticles you meet en route.
I don’t believe in fate. It’s lame.
You create it day by day. Shoot!
The way you think – hello Decartes! –
Determines how you live your day.
When shopping with an empty cart
YOU choose and YOU make your own way.

All that we do is an attempt
To leave a trace and not to die.
One with money may have intent
Poor countries as a lot to buy.
One with addiction drinks at night.
Another’s on a treasue hunt.
A moth is hypnotized by light
And a stunt man is in love with stunts.
Another’s running from routine,
Easing an itch close to left rib
Carefully painting in marine
With kindness breathing baby crib.

Someone is happy as a child –
As that picture becomes alive
From all that useless pile of wild
Film- it’s a statement of his life!
Someone proudly exposes ass
On air. Extravagant! Indeed.
Some love music and all that jazz.
And others when bored speak of peace.
Some explore reefs and others sail.
Some sing very loud so death’s less
Heard and thus for me rhymes prevail,
Dominate – issue to address.
I put them so like Procrustes
To fit the line, like orange bricks,
Forming a parapet – no less! –
When they’ll execute their script.
As if I’ll use them when it’s time
For Final Judgement, to be placed
In the bowl of scale. Yes it’s mine.
And they’ll save me in my case.

Of you so dreading this abyss,
This zealous ever-lasting love,
Of this pain – sing, dear, and distress
Your vocal folds ’til they’re cloved.
Sprawl your lines from the heart like wool
In ink darkness – yes they’re long!
Fight with your verses or you’ll drool
With blood’s saliva. Sing your song!
You’re scalded with non-existence?
Sick with absurdness of it all?
Rise, you prophet, see and listen,
Cross oceans and fulfill His will,
Walk the land with explanations
To plant light and exultation.

You won’t die in your sacred lyre.
Your soul the perish would avoid.
Expert’s article in “Esquire”
About you would not cause a void.
Old verses are in a new book,
People lining up for concert.
Your face would have this very look
“So they’re touched with my excerpt”.
You would think that you have reached them.
They felt the magic of your lines.
“And perhaps I have been condemned
For it to happen. Word’s divine.”

In God’s will for work we started
To find its fellows in the crowd.
So be it if verses startled
With meaning the poet out loud.
So be it! We’re singing our ode
To the singles’ melancholy.
What if our laurel wreath is odd
With smell of glue. It’s still holy!
So be it! What if we are fools?
It’s just that without the keyboard


2006

А факт безжалостен и жуток,
как наведенный арбалет:
приплыли, через трое суток
мне стукнет ровно двадцать лет.

И это нехреновый возраст –
такой, что Господи прости.
Вы извините за нервозность –
но я в истерике почти.
Сейчас пойдут плясать вприсядку
и петь, бокалами звеня:
но жизнь у третьего десятка
отнюдь не радует меня.

Не торкает. Как вот с любовью:
в секунду – он, никто другой.
Так чтоб нутро, синхронно с бровью,
вскипало вольтовой дугой,
чтоб сразу все острее, резче
под взглядом его горьких глаз,
ведь не учили же беречься,
и никогда не береглась;
все только медленно вникают –
стой, деточка, а ты о ком?
А ты отправлена в нокаут
и на полу лежишь ничком;
чтобы в мозгу, когда знакомят,
сирены поднимали вой;
что толку трогать ножкой омут,
когда ныряешь с головой?

Нет той изюминки, интриги,
что тянет за собой вперед;
читаешь две страницы книги –
и сразу видишь: не попрет;
сигналит чуткий, свой, сугубый
детектор внутренних пустот;
берешь ладонь, целуешь в губы
и тут же знаешь: нет, не тот.
В пределах моего квартала
нет ни одной дороги в рай;
и я устала. Так устала,
что хоть ложись да помирай.

Не прет от самого процесса,
все тычут пальцами и ржут:
была вполне себе принцесса,
а стала королевский шут.
Все будто обделили смыслом,
размыли, развели водой.
Глаз тускл, ухмылка коромыслом,
и волос на башке седой.

А надо бы рубиться в гуще,
быть пионерам всем пример –
такой стремительной, бегущей,
не признающей полумер.
Пока меня не раззвездело,
не выбило, не занесло –
найти себе родное дело,
какое-нибудь ремесло,
ему всецело отдаваться –
авось бабла поднимешь, но – навряд ли много.
Черт, мне двадцать.
И это больше не смешно.

Не ждать, чтобы соперник выпер,
а мчать вперед на всех парах;
но мне так трудно делать выбор:
в загривке угнездился страх
и свесил ножки лилипутьи.
Дурное, злое дежавю:
я задержалась на распутье
настолько, что на нем живу.

Живу и строю укрепленья,
врастая в грунт, как лебеда;
тяжелым боком, по-тюленьи
ворочаю туда-сюда
и мню, что обернусь легендой
из пепла, сора, барахла,
как Феникс; благо юность, гендер,
амбиции и бла-бла-бла.
Прорвусь, возможно, как-нибудь я,
не будем думать о плохом;
а может, на своем распутье
залягу и покроюсь мхом
и стану камнем (не громадой,
как часто любим думать мы) –
простым примером, как не надо,
которых тьмы и тьмы и тьмы.

Прогнозы, как всегда, туманны,
а норов времени строптив –
я не умею строить планы
с учетом дальних перспектив
и думать, сколько Бог отмерил
до чартера в свой пэрадайз.
Я слушаю старушку Шерил –
ее Tomorrow Never Dies.

Жизнь – это творческий задачник:
условья пишутся тобой.
Подумаешь, что неудачник –
и тут же проиграешь бой,
сам вечно будешь виноватым
в бревне, что на пути твоем;
я в общем-то не верю в фатум –
его мы сами создаем;
как мыслишь – помните Декарта? –
так и живешь; твой атлас – чист;
судьба есть контурная карта –
ты сам себе геодезист.

Все, что мы делаем – попытка
хоть как-нибудь не умереть;
так кто-то от переизбытка
ресурсов покупает треть
каких-нибудь республик нищих,
а кто-то – бесится и пьет,
а кто-то в склепах клады ищет,
а кто-то руку в печь сует;
а кто-то в бегстве от рутины,
от зуда слева под ребром
рисует вечные картины,
что дышат изнутри добром;
а кто-то счастлив как ребенок,
когда увидит, просушив,
тот самый кадр из кипы пленок –
как доказательство, что жив;
а кто-нибудь в прямом эфире
свой круглый оголяет зад,
а многие твердят о мире,
когда им нечего сказать;
так кто-то высекает риффы,
поет, чтоб смерть переорать;
так я нагромождаю рифмы
в свою измятую тетрадь,
кладу их с нежностью Прокруста
в свою строку, как кирпичи,
как будто это будет бруствер,
когда за мной придут в ночи;
как будто я их пришарашу,
когда начнется Страшный суд;
как будто они лягут в Чашу,
и перетянут, и спасут.

От жути перед этой бездной,
от этой истовой любви,
от этой боли – пой, любезный,
беспомощные связки рви;
тяни, как шерсть, в чернильном мраке
из сердца строки – ох, длинны!;
стихом отплевывайся в драке
как смесью крови и слюны;
ошпаренный небытием ли,
больной абсурдом ли всего –
восстань, пророк, и виждь, и внемли,
исполнись волею Его
и, обходя моря и земли,
сей всюду свет и торжество.

Ты не умрешь: в заветной лире
душа от тленья убежит.
Черкнет статейку в «Новом мире»
какой-нибудь седой мужик,
переиздастся старый сборник,
устроят чтенья в ЦДЛ –
и, стоя где-то в кущах горних,
ты будешь думать, что – задел;
что достучался, разглядели,
прочувствовали волшебство;
и, может быть, на самом деле
все это стоило того.

Дай Бог труду, что нами начат,
когда-нибудь найти своих,
пусть все стихи хоть что-то значат
лишь для того, кто создал их.
Пусть это мы невроз лелеем,
невроз всех тех, кто одинок;
пусть пахнет супом, пылью, клеем
наш гордый лавровый венок.
Пусть да, мы дураки и дуры,
и поделом нам, дуракам.

Но просто без клавиатуры безумно холодно рукам.

(c) Vera Polozkova
Translated by Olga Tsvetkova
Illustrated with watercolor by Olga Tsvetkova.