Дом. Варианты окончания

     Я мог бы придумать какое-то объяснение произошедшему. У меня уже есть пять-шесть версий, одинаково правдоподобных. Но я решил ограничиться фактами. Любая гипотеза, связывающая эти факты, лишила бы их зловещего очарования. А ведь истории для того и рассказывают, чтобы очаровать.

     Когда я вспоминаю, как все началось и чем закончилось, мне хочется отыскать разумную связь между началом и концом, а также всем, что произошло между ними. Мне представляется, что если я сумею понять, как последующее связано с предыдущим, я пойму и то, где и как можно было разорвать эту связь. Но если никакой связи нет, если все происшедшее не поддается никакому разумному объяснению, – а эта допущение делается для меня все убедительнее, – то положение безвыходное: я оказываюсь в тупике, вернее, на минном поле, где, обходя одну ловушку, обязательно угодишь в другую.

     Губы ее шептали какое-то слово, но разобрать его было невозможно. Вероятно, это слово и было ключом к загадке, но этот ключ она унесла с собой. Если бы я нашел ее чуть раньше, у нее, наверное, достало бы сил выговорить это слово отчетливее. Всего несколько секунд, и случайное предстало бы необходимым, непостижимое – объясненным. Мир снова обрел бы устойчивость, и я, даже после всего случившегося, мог бы как-то примириться с ним, мог бы выносить его – не только днем, но и ночью. 

     Я приблизил ухо к ее губам. Она что-то шептала. Когда ее дыхание коснулось меня в последний раз, я понял. Одного слова было достаточно, чтобы объяснить все. Я знал, что не успел спасти ее, но, если бы я промедлил еще немного, это слово осталось бы неуслышанным, ключ к случившемуся был бы потерян. И кто знает, как пошла бы тогда моя жизнь и вообще история, и как выглядел бы сейчас этот – и без того не лучший – мир.

     Не знаю, чем все закончилось, и закончилось ли вообще. Жизнь идет как обычно. Но что-то изменилось… точнее, изменилось все – понемногу. И продолжает меняться. Ничего не закончилось. Цвета меняют оттенки; вещи меняют очертания; голоса каждый день звучат по-другому. Когда я улавливаю эти изменения, во мне пробуждается надежда. Может быть, мое время еще придет. Может быть, мне выпадет второй шанс. И этого шанса я не упущу.

     Они стояли, вглядываясь в то, что находилось перед ними, а потом один из них повернулся и пошел прочь.

     Теперь, когда прошло столько лет, я уже не уверен, что все закончилось так, как я помню, как я помнил все эти годы, или только первые годы, а потому уже помнил по-другому, и чем дальше, тем больше менялись мои воспоминания, пока наконец я не уверил себя, что все произошло именно так, как я помню это сейчас, но уверил не до конца; сомнения остаются, и чем дальше тем они сильнее. По правде, я сомневаюсь, что мне вообще есть о чем рассказать.

     Эта история закончилась благополучно. Но меня не оставляет ощущение, что параллельно с ней разворачивалась какая-то другая история, и там все закончилось по-другому.

     На следующий день мы уехали из города. Мы никогда больше не говорили о том, что случилось. Иногда мне казалось, что она хочет о чем-то спросить, и каждый раз я опережал ее, задавая встречный вопрос или притворяясь, что мне нужно сделать звонок. Такое случалось все реже и реже, и однажды я понял, что она уже никогда не спросит меня о том, что произошло в тот осенний день.

     – Я спал? – спросил я.
В комнате было еще темно. Она склонилась надо мной.
– Да, – сказала она. – Тебе снился кошмар.

     Мы так и не купили этот дом. Иногда я спрашиваю себя, как сложилась бы наша жизнь, если бы мы в него переехали. Все могло бы сложиться удачнее, а могло сложиться и хуже. Однажды мне приснился кошмарный сон. Я проснулся с таким чувством, будто это и был ответ на мой вопрос. Но мне снились и другие сны, в которых все происходило иначе. В любом случае я не из тех, кто доверяет снам. Недавно я проезжал мимо этого дома. Там жила какая-то семья. Молодая женщина отпирала дверь. Рядом с ней стояла девочка, вероятно, дочь. Я успел увидеть, как они вошли в дом.

     Она уехала, взяв с собой дочь, а я остался в доме, который, казалось, радовался тому, что может теперь играть со мной без помех.