Об этих днях

(75)

Толпятся переполненные лодки,
Кренится переполненное море —   
Солёная да пенная криница.
Величественно-тщетное столетье
Переворачивается и тонет,
Подобно кораблю в его начале.

Колышется полдневное соцветье.
Внезапно охлаждённого июня
Последняя неверная неделя
Волнуется во образе рябины
Под окнами. — Зелёная, без крови. —   

И приступила некая рабыни,
Из трубки говорящей — вздохи, смехи,
Вопросы, полустоны, вздохи снова — 
И вдруг, как камни с кручи, ста созвучий
Стук неустанный, быстрое блистанье —   
Случайного словца сто отражений.
И поглощают многое помехи.

От запада, от веста — ветер-вестник
Житья чужого: отвечай, хозяин!
И чёрно-бело-сизых туч громады
Проходят, проползают, проезжают
Над крышами громад людской работы,
Шестнадцатиэтажных, неподвижных,
Кружащихся со всей землёю вместе,
Со всей землёю падающих в яму,
Со звёздами, которых днем не видно,
В единой обретающихся бездне.

Уж отжелтел тусклее листопада
И облетел закат, и вечер с нами.
Люблю тебя, простуженное лето
И жизнь перед закрытием сезона,
А некий документ в кармане левом
Ещё два года не утратит силы.

Пока над кораблем шумят знамёна,
Ещё два года веку величаться,
Мячи гонять. Пора всемирных игрищ
Во Франции и странных препирательств
С послами о дворцах в одном из княжеств
Распавшейся Руси: салтан чудесит,
Да не салтан, тивун, простой приказчик,
Петрушкин брат, цепного мишки шурин.
Да что о нём, поговорим о важном.

Спроси: который час? — отвечу: десять.
Отяжелев, желтее листопада,
Осыпался закат, и вечер с нами,
И разговор вечерний прост и мирен,
И дремлет переполненное море,
И держит переполненные шлюпки,
И держится, что капля на ладони,
Поверхностное знаешь натяженье? —   
Оно здесь ни при чём. А тяготенья
Всемирного закон — едва всемирней
Французских игрищ в мяч… И дремлет суша,
И меркнет небо, тяготимо тенью.
Немеет голос в говорящей трубке.

Рассвет и белый день. Серо-белёсый
Рассвет, и хмурый, серый день, и поиск — 
Чего? — сказал бы: ключевого слова,
А слово «ключ» — носитель двух значений,
А ключевое слово есть «тревога»
По-прежнему, при свете всех учений.

Не чувствовать тревоги нынче — странность,
Оригинальничанье и рисовка,
Такая же, как не смотреть футбола.
Я не смотрю, но чувствую — и в небо
Направлю фотокамеру и щёлкну
И после снимок назову «тревогой».

Холодная вода в водопроводе,
Холерная в реке, нет, это сплетни.
Величественно-тщетное столетье
Тем и прославленного судна вроде,
Перекувыркивается и тонет.
Курлычет в трубке и стихами стонет,
И скрипом прерывается сапожным
Или стеклянным звяканьем, и гонит
Прочь, за окно, к огромным и тревожным
Деревьям, вырвавшим у ветра вожжи,
Проезжим по; небу плотам-паромам,
Прохожим по; морю судам-хоромам
И ко всему,
Что прилетит и наречётся позже.

1998