Директор Хлебозавода

    Будильник прозвенел в половине третьего, и почти сразу же прозвучал сигнал  домофона. Петрович вспомнил, что ему надо спешить на вокзал, предстояла далёкая поездка, но куда именно, он не помнил.

 Петрович засуетился, забегал по комнате,  собирая разбросанные вещи, проверил, отключен ли газ, завернул вентили на водоводах, налил молока в мисочку Мурзика, захлопнул приоткрытую  балконную дверь и вдруг вспомнил, что у него парализованы ноги, и он третий год лежит неподвижно в постели, а балконную дверь оставила открытой по его просьбе перед уходом сиделка из хосписа, потому что Петрович задыхался от нехватки свежего воздуха.
 
Уходя, сестра милосердия замялась,  застеснялась, покраснела и неожиданно спросила:
- Иван Петрович, а не пригласить ли нам батюшку?  Тебе надо принять Хлеб, сходящий с Небес…

Вопрос Петровича обескуражил, уж очень пугающее и непонятное он почувствовал в этом предложении, он промычал в ответ что-то неопределённое, невнятное, и монахиня, махнув рукой, удалилась.
   
Петрович считал себя верующим, хотя и не воцерковлённым человеком, и перед сном  долго размышлял над предложением сестры Алипии; не то, чтобы его раздражали молодые бородачи, называемые почему-то батюшками, он возненавидел  самого главного из них – шустрого, властного, острого на язык, настоятеля монастыря и ведущего пастыря хосписа, с именем, звучавшим как артефакт – владыка Пимен. Тот однажды посетил его квартиру  в составе какой-то комиссии и оставил в памяти Петровича очень неприятную ассоциацию. Неприязнь к «владыке» усилилась  после того, как соседка Евстолия Карповна сообщила ему некоторые скабрезные новости о личной жизни этого монаха.

  «Курирует наш микрорайон  как участковый милиционер»  -  подумал он и вдруг вспомнил, кого ему напоминает этот  человек.

Много лет тому назад семнадцатилетним подростком  Петрович устроился на Хлебозавод рабочим.
 
Повезло,  завидовали ему ровесники, ведь шел тогда четвёртый год войны, и хотя недалеко уже было до победы, с провиантом был туго, а с территории хлебозавода  доносились такие упоительные ароматы!

Напрасно завидовали, вспоминал Петрович: хлеб на этом важном предприятии пищевой промышленности был поставлен на учёт, дорожили каждым куском, разве что иногда, да и то не вполне легально, когда случался сбой в технологическом процессе, рабочие могли полакомиться горелым, негодным для повторной переработки хлебом, и это  было совершенно неописуемое блаженство!
 
Но и это удовольствие было не вполне законным, потому что производственный брак, не подлежащий переработке, также подлежал учёту, его отправляли в близлежащий совхоз, на свиноферму, которая выращивала  животных, как говорили, «для фронта».

Так что чаще всего  Ване приходилось глотать слюнки, вдыхая божественные запахи тёплого хлеба, а если удавалось всё-таки  стянуть корочку из бункера производственных отходов, он прятался где-нибудь среди многочисленных стеллажей и, торопясь,  с наслаждением съедал вожделенное лакомство.

Однажды Ивану подфартило: он нашел возле дверей экспедиции никем незамеченную, выпавшую из контейнера булочку. Это была совсем маленькая, но настоящая пшеничная, без овсяной шелухи и опилок булочка, румяная, хранившая отпечаток кирзового сапога; возможно, охранник, сопровождавший ценный груз с хлебозавода в место дислокации ответственных работников, для которых этот груз был предназначен, спёр, потерял и нечаянно наступил на неё.

Юноша спрятался в уголок склада рабочего инвентаря, чтобы отпраздновать свою неожиданную удачу; там его и обнаружил директор хлебозавода. Возможно, в других обстоятельствах он простил бы Петровичу его чревный грех, но случилось так, что именно в тот момент в этот плохо освещённый уголок коптёрки директор затащил молоденькую уборщицу кондитерского цеха, чтобы проверить соответствие её санитарной одежды гигиеническим нормам и правилам, а Петрович,  не разобравшись,  бросился  её защищать.

Петровичу было больно вспоминать последовавшие затем события; однако уголовное дело, которое было открыто на него стараниями директора хлебозавода, ревностного борца с расхитителями общественной собственности, было вскоре закрыто, так как именно в это время молодому Петровичу пришла повестка из военкомата, и он  с незапятнанным именем отправился на фронт...

Сигнал домофона  зазвучал ещё требовательней. Ах, да, надо ехать, вспомнил Петрович: таксист  ждал его у подъезда, ожидание предстоящего путешествия наполняло его предвкушением счастливой новизны,  надо было торопиться.
Петрович очнулся уже в поезде; странно, но его спутником оказался тот самый таксист, что привёз его на вокзал. Мысли у Петровича путались, события поездки странным образом менялись своими местами:  то он снова оказывался в такси, то бегал по комнате, собирая в дорогу вещи, то снова перемещался в купе поезда дальнего следования…

  За окном сквозь туман мелькали какие-то необыкновенные строения, горы и долины, а порой казалось, что поезд плывёт по воде освещаемого неведомым небесным светилом бесконечного океана, который иногда, преображаясь, наполнялся звёздами и туманностями…

Так они ехали много-много лет, а его спутник за всё время пути не произнёс ни единого слова.

Немногословный по своей природе Петрович тоже молчал, и вообще он  пребывал в дремотном состоянии, его сознание выхватывало из новой реальности, которая постоянно менялась, только отдельные фрагменты.

 Но однажды он был по-настоящему напуган: ему показалось, что поезд попал в железнодорожную катастрофу, ужасный грохот и жесткие толчки вывели его из дремоты. Взглянув в окно, он ничего не увидел, потому что вагон нёсся, словно по американским горкам, куда-то вниз, в чёрную пропасть. Провал в сознании закончился, когда за окном стали вырисовываться очертания разрушенного до основания города: бесконечные груды обломков, дымящиеся, обгоревшие каркасы высотных зданий, ни одной уцелевшей постройки, ни одного выжившего в чудовищной катастрофе деревца…

Петровичу вновь стало плохо, однако  остатками сознания он ощущал присутствие чего-то невыразимо опасного, непередаваемого страшного и неизбежного.  Очнулся он от ласкового прикосновения к своему плечу: «Очнитесь, мы приехали», -  улыбаясь, произнёс попутчик.

За окном разливался тихий свет, чувствовалось, что там, за стенами вагона, всё в порядке, там жизнь, мир и безопасность, и нет никакого напоминания о страшной разрухе, оставшейся где-то позади.
 
Петрович попытался встать, но не смог даже пошевелиться. За тысячу лет бесконечного пути его тело утратило гибкость и способность к движению, однако ум обрёл необыкновенную ясность. Петрович вдруг понял, что он давно уже умер, что на его планете случилась какая-то беда, а он… всё равно – жив!

Спутник Петровича понимающе смотрел на него: «Всё в порядке, - нужна лишь небольшая трапеза; она восстановит твою силу»,  - и на столике купе неведомо откуда  появился свёрток, что-то завёрнутое в кусок старой газеты. В такой  обёртке в годы юности Петровича пассажиры хранили свой дорожный провиант.

 Спутник прикоснулся к  руке Петровича, и тот почувствовал прилив  силы, позволившей ему подняться с ложа и сесть напротив своего попутчика. Ему нестерпимо захотелось что-нибудь съесть, это чувство намного превосходило ощущение голода, испытанного им в военные годы.

 Попутчик развернул свёрток;  в нём лежала та самая маленькая пшеничная булочка с отпечатком сапога вороватого охранника, послужившая когда-то причиной полосы несчастий в жизни юного Вани, желанная, но так и несъеденная булочка... Но теперь, она,  растоптанная кирзяком, с прилипшими частицами почвы,  выглядела совсем неаппетитно.

- Я должен это съесть? - спросил Петрович.
- Нет, - ответил его спутник, - ты должен  понять! Ты не сможешь выйти из вагона и войти в новую жизнь, потому что потерял силу. Вспомни, что тебе предлагала перед твоей смертью монахиня из хосписа?
- Принять Хлеб, сходящий с Небес, - прошептал осенённый внезапной догадкой Петрович...
-....
- Но я не мог принять Хлеб из рук этого человека! Педофил, доносчик! Он ведь, возможно, ни в Бога, ни в чёрта не верит. Весь город говорит о его связях с преступниками,  свидетелей –  масса! Нет ни одной заповеди, которую бы он не нарушил…
И в этот момент Ангел - Спутник указал перстом своей сияющей руки на растоптанную булочку:
- Иван! Иван! Вспомни, как в годы войны ты ел хлеб в тёмной кладовке  Хлебозавода! Ради чего  ты ел этот хлеб? Чтобы выжить! А ведь директором этого предприятия был стукач, развратник и вор, и об этом все знали! Знали, но хлеб-то всё-таки ели!


Эпилог. Я не знаю, чем закончилась эта история.  Не дано мне это видеть! Верю, что такой хороший человек, как Иван Петрович, получил-таки Жизнь Вечную в небесном Царствии  Господа нашего Иисуса Христа. Он ведь всю жизнь верил в Бога и делал добрые дела. А  неоконченную историю эту рассказал мне мой Ангел - Спутник для разрешения сомнений, подобных тем, которые испытывал в конце дней своих герой моего рассказа. Это сегодня так актуально! И я  принимаю Хлеб, сходящий с Небес, в уверенности, что никакой содомит не сможет Его растоптать.