Великому Бунину. Книги!

Антоновские яблоки. Книги!
III.
...примешься за  книги –
в толстых кожаных переплётах дедовские  книги,
с  золотыми  звёздочками  на  сафьянных  корешках –
на  высоких, до потолка, полках.
     Развернёшь книгу и  читаешь: 
"Мысль,  достойная древних и новых философов,
цвет разума и чувства сердечного"...
Мысли веков.
   И невольно увлечёшься и самой книгой. Это "Дворянин-философ" – мыслей сад,
аллегория, изданная  лет  сто  тому  назад
иждивением какого-то "кавалера многих орденов" ушедшего поколения
и напечатанная в типографии  приказа  общественного призрения, –
     рассказ о том, как "дворянин-философ, имея время и способность  рассуждать: 
к чему  разум человека возноситься может – фантазий явление,
получил некогда желание сочинять
план света на  пространном  месте  своего  селения"...
    Потом наткнёшься на "сатирические и  философские  сочинения господина Вольтера"
и долго упиваешься милым и манерным  слогом перевода – изысканная манера: 
"Государи  мои!  Эразм  сочинил  в  шестом-надесять столетии 
похвалу  дурачеству  (манерная  пауза,  –  точка   с занятою);   
вы   же  приказываете  мне  превознесть  пред  вами разум..."
Как не назвать такое мыслей игрою? 
    Потом от екатерининской старины перейдёшь к романтическим временам,      
 к альманахам, к сантиментально-напыщенным   и   длинным   романам...   
 Кукушка выскакивает  из  часов  и насмешливо-грустно кукует над тобою в пустом  доме, будто у виска. 
И  понемногу  в  сердце  начинает  закрадываться сладкая и странная тоска...
     Вот "Тайны Алексиса", вот "Виктор, или Дитя в лесу":
"Бьёт полночь! 
Священная  тишина  заступает  место  дневного  шума и весёлых песен поселян, где живу я.
Сон простирает мрачныя крылья  свои  над поверхностью  нашего  полушария; 
он  стрясает  с  них  мрак  и мечты... Мечты...
Как  часто  продолжают  оне  токмо  страдания злощастнаго!.." Увы. 
     И  замелькают  перед глазами любимые старинные слова:
скалы и дубравы, бледная луна и одиночество,  привидения и  призраки, былины, 
"ероты", розы и лилии, "проказы и резвости младых шалунов", лилейная рука,
Людмилы и Алины...
  А  вот  журналы  с именами:  Жуковского,  Батюшкова, лицеиста Пушкина.
И с грустью вспомнишь бабушку, её томное чтение стихов из "Евгения Онегина",
её полонезы на клавикордах.
И  старинная  мечтательная  жизнь встанет  пред тобою, как аккорды...
    Хорошие девушки и женщины жили когда-то в дворянских усадьбах!
Аристократически-красивые головки в старинных причёсках, как на свадьбах –
Их портреты глядят  на  меня  со  стены, словно это давняя пьеса,
кротко и женственно опускают они  свои  длинные  ресницы на  печальные  и нежные глаза...   
 
––––––
Иван Алексеевич Бунин. Антоновские яблоки. (Отрывок)
III.
....примешься за  книги,  –  дедовские  книги  в  толстых  кожаных переплетах,  с  золотыми  звездочками  на  сафьянных  корешках.... Развернешь книгу и  читаешь:  "Мысль,  достойная древних и новых философов, цвет разума и чувства сердечного"... И    невольно    увлечешься    и    самой    книгой.   Это   – "Дворянин-философ", аллегория,  изданная  лет  сто  тому  назад иждивением какого-то "кавалера многих орденов" и напечатанная в типографии  приказа  общественного призрения, – рассказ о том, как "дворянин-философ, имея время и способность  рассуждать,  к чему  разум человека возноситься может, получил некогда желание сочинить план света на  пространном  месте  своего  селения"... Потом  наткнешься  на  "сатирические  и  философские  сочинения господина Вольтера" и долго упиваешься милым и манерным  слогом перевода:   "Государи  мои!  Эразм  сочинил  в  шестом-надесять столетии  похвалу  дурачеству  (манерная  пауза,  –  точка   с занятою);   вы   же  приказываете  мне  превознесть  пред  вами разум..."  Потом  от   екатерининской   старины   перейдешь   к романтическим       временам,       к       альманахам,       к сантиментально-напыщенным   и   длинным   романам...    Кукушка выскакивает  из  часов  и насмешливо-грустно кукует над тобою в пустом  доме.  И  понемногу  в  сердце  начинает  закрадываться сладкая и странная тоска...      Вот "Тайны Алексиса", вот "Виктор, или Дитя в лесу": "Бьет полночь!  Священная  тишина  заступает  место  дневного  шума и веселых песен поселян. Сон простирает мрачныя крылья  свои  над поверхностью  нашего  полушария;  он  стрясает  с  них  мрак  и мечты... Мечты... Как  часто  продолжают  оне  токмо  страдания злощастнаго!.."  И  замелькают  перед глазами любимые старинные слова: скалы и дубравы, бледная луна и одиночество,  привидения и  призраки,  "ероты", розы и лилии, "проказы и резвости младых шалунов", лилейная рука, Людмилы и Алины...  А  вот  журналы  с именами:  Жуковского,  Батюшкова, лицеиста Пушкина. И с грустью вспомнишь бабушку, ее полонезы на клавикордах, ее томное чтение стихов из "Евгения Онегина".  И  старинная  мечтательная  жизнь встанет  перед тобою... Хорошие девушки и женщины жили когда-то в дворянских усадьбах! Их портреты глядят  на  меня  со  стены, аристократически-красивые  головки в старинных прическах кротко и женственно опускают  свои  длинные  ресницы  на  печальные  и нежные глаза...