Я тропою генуэзской побреду на берег моря

               
Стопку выпью, посмеюсь, посмотрю на мир окружный,
столько в нём людей чудесных, да и сам я не мудак;
я хотел на этом свете жить со всеми мирно, дружно,
только это невозможным оказалось, как же так?
Ошибался, ошибаюсь, ошибаться буду дальше,
хорошо б во сне там, в грёзах, жаль, что чаще наяву;
столько в мире этом ярком оказалось, к слову, фальши,
что, не к слову, я не знаю, как же дальше проживу.
Крым для нэньки Украины, что уж, пасынок исконный,
понимала на подкорке, что Россия - наша мать.
даже сраные лекарства, аспиринчик мочегонный,
всё на мове объясняла, как нам, дурням, принимать.
Русскость наша ей, как редька, хуже хрена и горчицы,
всё к себе гребла, хватала, баламутила умы,
материнству не мешало б, незалежной, поучиться,
сколько горьких катаклизмов избежать  сумели б мы.
А друзья уходят в нети: те сидят, того сховали
на погосте, те далече – за кордоном тешат свет.
(Мы того не проходили, тили-тили, трали-вали,
нет в программе школьной правды, и в нешкольной – тоже нет).
Крым отчизной стал мне с детства, так случилось при рожденьи,
и в Крыму родном достиг я и почёта, и высот,
потому, когда пою я, не ищите в моём пенье
никаких других мотивов, кроме крымских, так-то вот.
Стопку выпью, повторю я,  посмотрю на мир окружный,
стих затею задушевный, да собьюсь, не ровен час;
почему, ну объясните, мы живём в Крыму не дружно,
то ль политика виною, то ли время не про нас.
Всё мне кажется, что кто-то дурит нас, наводит смуту,
всё туману напускает, правду-истину тая;
я к татарам с пониманьем отношусь, но почему-то
не хотят они мне верить: Крым – кровиночка моя!
Я тропою генуэзской побреду на берег моря,
там под греческим инжиром собирались встарь друзья,
волны, тяжело вздыхая, мифов разных и историй
столько наплетут, что снова – миром очаруюсь я.