Часть 4. Казнь

Забьет Москва колоколами,
Закрестится у Спаса люд:
 Ой, посмотрите, меж рядами
Степана Разина ведут!
Дорога к лобному нарядна,
Заплечный мастер взял топор;
 И кто то крикнет: вот он,
падла!
Христопродавец, щень и
вор...
Рубаха потная в прорехах,
В глазах искрит казачий дух;
 Ему сегодня кука- рЕку
В последний раз кричал
петух.
И в бороде кровавой пеной
Засохли льстивые словца:
 Пытали долго за измену
В Приказе тёмном огольца.
А где то там терзали брата,
Он умолял его: не плачь!
Казачья воля виновата,
Дон- батька издревле горяч!
Продали старые шакалы
За атаманство на войсках, Хотели видно кровью
малой...
 Теперь умоются в слезах! Напротив, в тереме высоком,
В сияньи эполет златых
Сидел прищурив божье око
Владыка малых и больших.
Россейский царь глядел в
оконце,
Хотел на Разю он возрить;
 Но выйти опасался к солнцу,
Изменник мог заматерить!
Державный знал, его терзали
И жгли калёным день за
днём;
Он удивлялся: будто в стали
Казак бунтующий рождён.
И ни признанья, ни обиды
В дознаньи он не проронил;
Как будто был от жизни
сытый,
Как будто с богом говорил!
Царя к пощаде не пытался
Призвать гужбанящий
мужлан...
 Великий долго не решался,
Как будто чувствовал капкан.
Он много вешал, ухи резал-
Печати ставя на листах;
А после вдумчиво трапезал,
Как божий агнец в облаках.
А тут такая незадача:
 Россия встала на дыбы!
Он хлипким был, порою
плача
Вжимался в тёплые порты.
"Да что же им неймётся, сукам!"-
 Шипел губами шевеля:
 "Я ведь даю лобзать им руку,
Да как посмели! На царя!"
Но вот зачли бумагу зычно,
 Ошельмовали Стенькин лик;
Владыке виделось отлично,
Но он с предчувствия поник.
Жалел, что нету в нем той
крови
Былинных русских молодцов;
Его ведь в детстве не пороли,
Срам не краснел от батожков.
Наш атаман перекрестился,
Смахнул кручину рукавом;
Народу в ноги поклонился,
Который был ему дружком.
На три сторонки осенился
Знаменьем крестного венца,
А вот в одну не поклонился:
 Царя там видел, подлеца!
Он ведал, как стонают сёла,
Как крепко давят мужика;
Он знал, что вековая дрёма
Народа русского тонка.
И запылает жарко, много...
 Взбунтует человечий род, В церквях кориться будут
богу;
Но бога нет, где царь живёт!

................
Он умирал конечно страшно!
Тогда умели душу рвать...
 Стрельцы, что в оцепленьи
стражном,
Не унималися блевать.
А детям закрывали лица
 И слезы утирали с глаз
Те, кто мечтали насладиться
Великой казнью в этот раз.
Без стонов и прощальных
криков
Он отлетел в донскую степь.
На лобном как то стало тихо,
Дивила всех казачья крепь!
И часто часто зарыдали Колокола по городам:
 Степана Разина распяли
Да разбросали по кускам! Забот прибавилось немало
У погрустневшего царя,
Ведь сердце так и не сказало:
 Казнил он зря или не зря...
 И поднималися деревни,
На вилы ставили князей; Сказ о святой казачей смерти
Туманил головы людей. Морили их толпой, нещадно
Давили всех, кто волю знал;
Но бунт России необьятной
Не унимался, не стихал.
Примером стала вечным
силы
Прилюдно пролитая кровь,
Казнь атаманская родИла
 Великой вольницы сынов!