Дневник 97 Чёрная дыра либерализма

***
…Несколько дней назад второй раз в жизни слушал удивительное – осеннее! – пенье свиристелей. Расселись на рябине З.И. и на березе у Золотых, - с триста хохолков! Гигантский, но тихий-тихий волшебный ксилофон (стеклофон)! Как будто тебе посвистывают, мягко, дружелюбно, нежно.  (Истомленные сладким чревоугодием, обессиленные сладко). А внизу, под ними, на земле, гулкой, подмороженной, - клюквенный светящийся шар рябины. Ничуть не  пугающая кровь бодрой осени. Рябиновое солнце. Призывное. Радостное. И вот сверху стеклярусное посвистывание, а внизу – магический круг, ступать в который не хочется. И ручьи листа по краям дороги березового, не побитого еще дождями, не потерявшего золотую силу. Льется их цвет по стволам и заборам.
На рябинке в огороде у милой пары старичков Онучиных снег не сбит дроздами, он засахарил кисло-оранжевое. Свиристели подлетают все же, окунают головки и клювы в пудинги, терзают их...
У берез все больше обнажаются сосуды ветвей, артерия ствола, и дерево издалека похоже на срез фантастически большого плода, с прожилками, косточками…
А вчера еще пацаны катали мокрый снег в парке у двухэтажных домов. На тяжелые катыши налипала грязь и не растраченные листья. Глыбы будущей крепости получались красиво инкрустированными, аппетитными, как булочки, начиненные изюмом. Снег был мокр, и Вовка, самый маленький из троицы зодчих, вставал на руки задом к снежному кому и обрабатывал его ногами, смешно сучил ими. Толку было мало, но всё проходящим было весело. А Вовке было не до нас. Он, конечно, ничего не знал о скарабее, но здорово напоминал его.
Из мутных луж смотрели глазки желтых листьев, скованные снежной кашицей. Нерукотворные эти панно огибали и люди и собаки.

***
. Дочитал «Костры амбиций». Вулф на сегодня – один из любимых писателей.
После чтения, внезапно: либеральная идея не должна бесконечно расширять границы своих экспансий, и не только в теоретическом смысле, но и в практическом особенно.
Иначе она уподобляется черной дыре, сжирающей саму идею прав человека; -  но она не должна потакать всем им прихотям. Она аннигилирует при глобальном расширении общественные процедуры и институты, доберётся до государства и закона, самонадеянно вползёт в личную жизнь человека. Придёт диктатура либерального образа жизни, закрепленная не менее суровыми законами, чем при всем уже знакомой диктатуре, и скажет: это льзя, а это нельзя. Придумает свои, либеральные, «костры инквизиций». Выборы, общественные «независимые» организации всё больше будут превращаться в фарс, с кукловодами и манекенами.
Так и в романе «Костры амбиций» на алтарь «защиты меньшинств» кладутся судьбы отличного и действительно независимого судьи Ковитского и очеловечившегося Шермана, прозревшего всю гниль положения «Властелина мира», ставшего настоящим мужиком, могущим и в морду заехать за себя и семью, и за Ковитского… (чего я так ждал от него все последние главы).
В конце концов чистоплюй финансовый, самовлюбленный и чего-то всё боящийся «воротила» компании, которая, конечно же, ничего не производит, а деньги гребёт, - Шерман становится симпатичным парнем, как и его жена, дочь, Ковитский, а все остальные оказываются воюющими уж только не за правду: за место мэра, за деньги, за добчинско-бобчинские желания «посветиться»: мол, живет такой Фэллоу, живёт такой Крамер… И везде великое разрешение либеральной идеи – купаться в дерьме и других в него окунать при возможности.

***
Задача поэзии – не отображение жизни, не сама жизнь, а её преображение. Она – луч, прожектор, освещающий дно реки, высвечивающий на золотом песке сверкающие камни преображённой вдруг нашему взгляду реки.

***
Не знаю, какое НЕЧТО «нашел мечтою своенравной» Евгений Чепурных в поэзии Тютчева, почему поэзия его предшественника уподобляется «искре озорной», но то, что он сам нам подсказал наиважнейшее свойство своей поэзии, - однозначно. Искры озорства текут и текут сквозь поэзию Чепурных, манят и манят к ней сердца поклонников.

***
Творчество настоящего художника в любом виде искусства и литературы – преодоление нормы, «выход» из традиции. Общее соборное творчество – постепенное создание нормы при одновременном «расшатывании» традиции.
Когда Мане положил в кровать мифологии проститутку, живопись уже не могла быть той же.
Но все «измы» в итоге, действительною, «утончают реализм».
Мане со-товарищи – первые «либералы» в живописи. Хорошо это или плохо – судить каждому в отдельности, но то, что импрессионисты и постимпрессионисты в какой-то степени шли за общей тенденцией свержения нравственности с пьедестала, к сегодняшнему удручающему либерализму… это, пожалуй, и так тоже.