Рязанские поэты. Петр Шамов. Н. Н. Фатов 1926 г

... Меня ведь тоже родила
Такая ж баба
Из Рязани....
(П. Шамов  "Кошмар" памяти С. А. Есенина)


Из тех же рязанских деревенских раздолий из которых пришел Сергей Есенин, пришел и Петр Шамов. Но, если семья вскормившая Есенина была крепкая, хозяйственная, зажиточная семья, и особо тяжкой доли он в детстве не знал, то доля Шамова - характерная доля бедняка:


Я вырастал в глухой деревне
Под жгучей тяжестью труда
Лет с девяти к Сохе-Андревне
Меня приштопала нужда.

               
   Говорит он о себе в стихотворении "Труд". И если С. Есенину удалось проделать головокружительную карьеру, но он "сорвался", превратившись в пьянчугу и тем погубил свой прекрасный талант, то П. Шамов, которого судьба тоже оторвала от родной деревни, не позабыл о трудовых навыках, и, живя в исключительно тяжелых условиях, не имея даже угла, ночуя порою на улицах, находит в себе силы не "сорваться", а идти своим чудовищно-трудным путем.
Вот несложная биография П. Шамова:


    "Тов. Шамов - сын крестьянина с. Малинки, Михайловского у., Рязанской губ. До 19 лет жил на родине, помогая отцу в работах по сельскому хозяйству. Бедность отца и необходимость с малых лет заниматься работой помешали ему окончить даже сельскую школу.
   Все время империалистической войны т. Шамов провел в рядах армии и лишь после Октябрьской революции был демобилизован, но весной 1918 г. был снова призван в ряды, на этот раз  уж Красной Армии и отправлен на деникинский фронт.
   Случайная беседа в Полтаве с В. Г. Короленко натолкнула тов. Шамова на мысль писать стихи, и тогда же в Полтаве им было написано первое стихотворение, напечатанное в полтавской газете.
  Освободившись от военной службы, т. Шамов прожил некоторое время на родине, а затем переехал в Москву, решив окончательно заняться самообразованием, чтобы всецело отдаться литературной работе.
   К сожалению ему, как и многим нашим начинающим поэтам из пролетарско-крестьянской среды, приходиться работать в чрезвычайно тяжелых условиях, при отсутствии не только постоянной работы, но даже и квартиры (журнал "Московский Пролетарий" 1926 г. № 11, стр.9)"


Связь творчества П. Шамова с деревней очень сильна, и большинство его стихов - о деревне. Характерны уж одни заглавия стихотворений:
"В ночное", "Огород", "Пололки", "Урожай", "На молотьбу" и т.п. Образы, краски, сравнения, эпитеты - всё это у Шамова - деревенское, крепкое, ядрёное, ржаное. Часто поэт обращается  к автобиографическим воспоминаниям, рассказывая, как "с первой солнечной лаской" он давился пылью целый день, как "годов двенадцать без разгиба", бродя за сохой, он "спотыкался о комки", как ему "не на радость шла весна":-
 

В весеннем переливе звонком
Мне улыбался грустно день...
Нет , вовсе не был я ребенком
В корявых лапах деревень.

                ("Труд")

Действительно, Разве это ... похоже на ребенка:

И каждый раз у деда тырил
Махру со спичками, как вор,
И на кобыле-растопыре
В ночное драл во весь опор...
Вцеплялся в холку - не упасть бы,
Кружилась с ходу голова;
Стреножив старую на пастьбе,
Я на карачках полз едва...

                ("В ночное")

К сожалению, это "похоже на ребёнка" - на ребёнка не из привилегированных слоёв, разумеется, а на ребёнка крестьянского - миллионы детей жили в таких условиях, как жил П. Шамов. Только редко в былое время такие ребята становились поэтами и могли рассказывать о своём детстве в стихах.
Но сколь ни тяжела была деревенская доля Шамова,- у него нет ненависти к деревне. Шамов любит ее, любит вспоминать о тех несложных радостях, который позволял иметь примитивный деревенский быт:

Я любил травяные прополки
И весеннюю скученность гряд, -

говорит он в стихотворении "Огород", и вспоминает: -

Помню я, как веселой ватагой,
Рубашонки долой у пруда,
И у берега буркала брагой
Под зелёным застоем вода.

                ("Огород")

О своей связи с родной деревней говорит П. Шамов и в стихотворении "Родина":

В чужие дальние края
Иными я ушёл стопами,-
Но по тебе всё так же я
На сердце сохраняю память.
Передо мной, как наяву,
Встают знакомые поляны,
А по полянам в синеву
Ушли деревни вольным станом...

                ("Родина")

Даже в Москве П. Шамов любит разглядеть деревню:


Штабелями стоят кирпичи
В переулках и улицах бойких.
И идут мужики-брадачи,
Из глухих деревень на постройки.
Вот лопаты глубокий прорыв:
Ходят пилы и кверху и книзу.
И, танцуя, звенят топоры
На высоких подъемах карниза.

                ("Москва")

Но, любя, деревню, П. Шамов хорошо знает, что он от неё уже оторван, что он в неё теперь не вернется. Старая деревня, где "живёт в ладу родня", где по-старому ещё звонят к вечерне "в храме божьем", - уже явно далеко от П. Шамова: он не заглядывает в неё, "проходит с котомкой мимо", и говорит о ней следующими строчками:

Тепло, уютно в хоре, -
Живите, дай вам бог,
Для этой благодати
Себя я не сберёг...

Это быть может, потому, что поэт на своём горбу испытал, какою ценою даётся эта благодать. Слишком хорошо знает П. Шамов знает тяжелую крестьянскую работу, надрывающую силы:


Из года в год лет десять кряду
Ходили мы на молотьбу
Верст за полтысячи, приладив
Мешок сухарный на горбу...
А осенью, к концу работы,
Когда в полях повьется пыж,-
За силы, вытекшие потом,
В расчёте получался шиш.

                ("На молотьбу")

Тонко чувствует и любит П. Шамов нашу нехитрую деревенскую природу. Ему дороги наши весны и осени, ("Весеннее", "Осень"), и зелёный пруд с лягушками, и всякое деревцо, о котором он умеет написать ласково-любовные строки:


Там, на улице солнечно-весело,
Там, на улице праздничный день,-
И любимая липа развесила,
Как по бархату, сочную тень.

                ("Праздничный день")

И поэтому диссонансом, навеянным тяжёлыми условиями горемычной городской жизни, звучат такие строки:


Про леса, голубые дубравы
Песни петь,
          видно, мне не судьба, -
Стал тебе я, земля, не по нраву,
Да и ты стала мне не люба ...


И уж совсем жутью берет от, такого "предвиденья" поэта:


Поведётся всякая погань
В каждом встречном шинке у меня, -
Буду драться
И лаяться в бога
На чужих и своих пристанях.


   Хочется только воскликнуть со всею энергией: "Да не будет этого!", да минует Шамова "чаша" кабатчины. Надо постараться всеми силами спасти П. Шамова от этой печальной перспективы, тем более, что смерть С. Есенина произвела на П. Шамова сильное впечатление и, откликаясь на неё, он написал жуткое стихотворение "Кошмар", в котором говорит:

Предо мной, как пропасть, жуть,
И я готов уже свалиться...
Я места, друг, не нахожу
Нигде,
Нигде - во всей столице...
Нет.
Не бандит я и не вор,
А только на стихах помешан,
И может, на кривой забор
Я самого себя повешу...

                ("Кошмар" памяти С.А. Есенина)

   Нет, да не будет этого! Это такие строки - плод минутного малодушия. Это чуждое наслоение. Ведь сам по себе Шамов полон молодых творческих сил, которые сулят ему и нам, читателям, очень много возможностей. Тем более, что в стихах П. Шамова всё же нет "принципиальной упадочности", хотя и много личного горя человека, с горькой судьбой.
   Конечно, сейчас П. Шамов еще ученик. В его простых стихах много перепевов известных мотивов, в них слышится и есенинское, и блоковское (ср. хотя бы приведенные выше стихи о том, как "любимая липа развесила" "по бархату сочную тень"), но уже сейчас можно сказать, что у П. Шамова есть и своё шамовское.
   Стихи Шамова очень музыкальны, песенно-лиричны, они почти всегда волнуют. И что особенно ценно в них - они чрезвычайно просты, общедоступны, всем понятны. Они могут доставить истинное удовольствие самому тонкому знатоку и ценителю поэзии, и вместе с тем могут тронуть простого, даже неграмотного деревенского любителя песен. Но эта простота вовсе не означает бедности шамовского языка. Наоборот, речь Шамова вся насыщена свежими, оригинальными, незатасканными  деревенскими образами. Те самые кирилловские облака у Шамова плывут,

Словно серая стая гусынь.

и впечатление от образа получается иное, оригинальное.
По-новому умеет Шамов сказать о солнышке, и о луне, и о деревне, и о головёнке.
Вот несколько характерных шамовских образов:

Выйдет солнышко - рыжий мужик,-
С золотою косой на луга
И над степью
У каждой межи
Куполами наставит стога.
Ввечеру
Заплетёт пелена
Кружевами родное быльё,-
Красной девушкой выйдет луна
Полоскать голубое бельё...

                ("Моя голова")

Склонился на закром-ранец
Испуганный день-карапуз,
И тополь, - хмельной новобранец,
Ударил об землю картуз.
И лес c головой светлорусой
Взгрустнул о сыне родном,
И с белой берёзыньки бусы
Рассыпались под окном.

                ("Осень")

   Иногда шамовская живопись на редкость проста:


За прудом, в синей кофточке, мать
Стелет холст на зелёной лужайке.

                ("Родная сторона")

Или:


Сам я тоже стал нестойким
Грустью ль сердце надломило, -
На кривой больничной койке
Всё я думаю о милой...


   Но чаще П. Шамов любит живописать образами:


Рдеют кисти румяной рябины,
Словно вывесил флаг огород...

Почернелой часовенки гриб
Наклонился давно у околиц...

Заря, как шкура жеребёнка...

...Ветер мне в лицо плеснул
весенней розовою брагой...

Я к постели припаяна оловом...

Вековушки осины - сестрицы...


По богатству образов П. Шамов настоящий "имажинист" - только без имажинистских никчёмных вывертов.
Большой мастер П. Шамов и рифмы. Они с ним запросто живут. И он щедрой рукой рассыпает жемчуга рифм, свежих, не затёртых, не штампованных и в то же время простых, естественных, не вымученных, не выдуманных. А это не так просто для современного поэта, да и предшественники, казалось, уже использовали всё возможное рифмическое богатство русского языка. Но, оказывается, есть ещё порох в пороховницах... Вот, к примеру, десятка полтора шамовских рифм и ассонансов:


         грань-рань, кобылий-чернобылью, волком-втихомолку, закуты-перегнутый,
    окошко-гармошка, лягух-на лугу, ворот-запорот, минует-помянул я, лог-пирог,
    девушки-где уж мне, шёлковый-пчёлкою, пыж-шиш, сестрицы-тридцать, кольца-
    околиц, стихи-мхи, синь-гусынь.


    Ритмически П. Шамов беднее, но и тут он не шаблонен. Наряду с традиционным силлабо-тоническим строем, которым П. Шамов в совершенстве владеет - взять хотя бы такие чисто-лермонтовские амфибрахии:


Родных деревень вереницы
Уверенно будит мотор,
И мчится "железная птица"
В седой необъятный простор,
И вьется всё круче и круче,
Как ветер легка и вольна
И режет набухшие тучи
По синему полю она ...

                ("Железная птица")

    Шамов владеет и чисто-тонически "блоковским" размером:

И лес с головой светлорусой
Взгрустнул о сыне родном...

И идут мужики-брадачи
Из глухих деревень на постройки...

Обрастёт шелухою рыбьей
Голова шальная моя...

               
  Мастерски пользуется Шамов и своеобразным народопесенным размером. Вот хотя бы:

Чем себя
Наделить могла
Ты, сухой чернобыльник-трава,
По чужим неприютным углам
Пропадёшь, моя голова.

                ("Моя голова")

Об умении распоряжаться свободным ритмическим рисунком говорит и стихотворение "Замоскворечье":


Крикливым певнем
С башни древней
Упала полночь в сизой мгле;
Живу я в самой большой деревне
На земле...

                ("Замоскворечье")

   Небольшой сборничек стихов П. Шамова, подготовленный им к печати, с несомненностью говорит, что у молодого поэта - большое и оригинальное дарование, что перед ним, расстилается широкая дорога. Надо только осознать свой путь, с него не сбиться.


Иду. Дорога дальняя
Бежит, чуть-чуть пылясь,
И речки нить хрустальная
Прорезала поля.
В полях холстами полосы
Лежат под рубежом,
Что чёсанные волосы
Янтарным гребешком.
Над речкою, под кручами
Горит алмазом луг
И в небе синем кучами
Плывёт лебяжий пух.


   Так говорит поэт о своем пути. Тут нет еще цели, не указано направление пути. Шамов найдет свою цель...

(опубликовано с небольшими сокращениями, опущены идеологические штампы того времени).



Фатов Н.Н. статья "Рязанские поэты. Петр Шамов" / Шаги: литературно-художественный сборник, отв. ред. В.Н. Егин. Рязань, 1926  // № 2 (окт). - С. 14-16.

Фатов Н.Н. статья "Петр Шамов" / Литературный сборник "Утро" под редакцией Н.Н.Фатова, издание авторов, № 1, 1927, Ленинград, с.262-269.