Диптих Бунина и его топография

   "Тишина - и запустение. Не оскудение, а запустение...
   Не спеша бегут лошади среди зелёных холмистых полей; ласково веет навстречу ветер, и убаюкивающе звенят трели жаворонков, сливаясь с однообразным топотом копыт".

   Это начало рассказа "Золотое дно". 1903год.

   "Некто Ивлев ехал однажды в начале июня в дальний край своего уезда.
Тарантас с кривым пыльным верхом дал ему шурин, в имении которого он проводил лето."
   Так начинается "Грамматика любви". 1915 год.
   
   Анализ этих романтических шедевров Бунина приводит к выводу, что герои рассказов с противоположных сторон двух смежных волостей и двух смежных районов (Измалковским и Становлянским) едут к одной точке на карте, к родовой усадьбе Буниных на Каменке.
Если в центр этой композиции поставить поэму "Суходол", 1911год, то мы получим триптих.

   Такие издания высокого полиграфического качества да ещё бы и в старой  орфографии - вот подарок Царю-Ивану и нам к Его скорому 150-летию.
Но до той поры скажем, что текстологический анализ наследия Нобелевского Лауреата, насыщенного, подлинного (определения А.Чехова и Ф.Степуна) очень важен для буниноведения, для предстоящих археологических изысканий на землях в Бутырках, Каменке, Огнёвке, Васильевском.
Итак, "Золотое дно".

   "Вот с одного из косогоров ещё раз показалась далеко на горизонте низким синеющим силуэтом станция".
   
   Иван Бунин, возвращаясь в деревню по орловской или московской веткам, выходил на станциях "Измалково", "Становая" или "Бабарыкино".
В тексте находим ответ: "Немного нового узнаю я и в имении сестры, где я всегда делаю остановку на пути к Родникам."
Имение сестры - это Васильевское, а синий силуэт станции - Измалково.
Едем дальше - видим мост. К месту сказать, недалеко за станцией,за селом был и есть каменный мост, ценнейший артефакт, по которому переезжали десятки героев Бунина и он сам.

   Можно свезти эти камни на закладку фундамента под торговую точку? Так уже обошлись с мостом в Овсяном Броду. 
   "Дорога вьётся сперва по перелескам. Потом пропадает в большом кологривовском заказе... Как только в лес врывается громыхание бубенчиков, из усадьбы отвечает ему угрюмы лай овчарок, ведущих сой род от тех свирепых псов... старика Кологривова".
   Герой рассказа едет на северо-восток, через усадьбу знаменитого на весь уезд маркиза де Сада, помещика Ремера, названного здесь  Кологривовым. Речь о нём шла  и в анализе "Сверчка". Забавно, в нашем диптихе мы ещё раз встречаемся с его свирепыми собаками, так как оба героя едут маршрутами, пересекающими две разные усадьбы Ремера.
   Не будем путать де Сада с ещё одним "тронувшимся"  помещиком, хутор которого был в полутора верстах от Бутырок. 
Далее просёлок с тем же азимутом ведёт нас к следующей усадьбе.
   "С плотины дорога поднимается в гору мимо батуринского сада".

    Автор называет Батурином не озёрскую, как в "Жизни Арсеньева", а соседнюю усадьбу в Польской. В романе "Жизнь Арсеньева" это усадьба Логофета, чей управляющий, помним, и выдал полиции брата Георгия, то есть Юлия. В этой же усадьбе Бунин разыграл несколько сюжетов своих произведений.
Осмотр нашим героем этого имения яко бы для покупки  -  бесценный материал для анализа. Надеемся, как и с Домом Поэта в Озёрках, сопоставление литературной версии с данными археологии принесёт нам и миру новые ценные и радостные открытия.

   Дубовой аллеей, - так было, - усадьба Логофета выходила на большак.
За разговорами путники, не замечая, проезжают Озёрки, вернее  Чемадуровку (герою рассказа, увы, не было поручено быть знаменитым поэтом), съезжают с большака на просёлок: "Как глуха и пустынна кажется старая большая дорога".
До прадедовской усадьбы , названной Ворглом, полверсты.
"Воргол - нежилой хутор покойной тётки, степная деревушка на месте снесённой дедовской усадьбы... тарантас шибко подкатывает по густой росистой траве к одинокому флигелю..."

    Бунин лишает усадьбу барского дома, но возвращает на место флигель тёти (Варвары Николаевны Буниной). История его кочевания описана Евгением Буниным в его "Записках древней старины" и прослежена нами.

    Бунинский древний флигель - то немногое, бесценное, что уцелело до нынешнего дня. Надо ли сберечь? Этим вопросом никто не задаётся.
И вот живописное воплощение дедовской крепостной деревушки.
"Но жутко здесь, в этой котловине, со всех сторон замкнутой холмами, спускающимися к пересохшему руслу Воргла... Пустой широкий двор переходит в мужицкий выгон, а за выгоном чернеет семь приземистых избушек, глубоко затаивших в себе свою ночную жизнь..."
Вековая глухомань елецкого этноса даже вне связи с Буниным имеет научную ценность академического значения. И надо ли убеждать чиновников, что уцелевшая источенная рухлядь XVIII- XIX веков, жилища, предметы быта есть бесценный материал?
Судя по 30-летней глухоте и немоте наших дипломированных культуртрегеров, надо!

   Начиная анализ "Грамматики любви", надо напомнить о причасности к этой работе племянника Бунина, Николая Пушешникова, купившего эту старинную книжицу в Москве у букиниста.

   Не просто определить точные координаты, от которых Ивлев отправлся "в дальний край своего уезда". В 1915 году  брат Евгений жил в Ефремове. Огнёвка  давно была продана. И тем не менее, думается,  по старой памяти Бунин прокладывает маршрут героя к родовому имению по знакомым тропкам из материнской Огнёвки, а брата делает своим шурином.
"Ехать сначала было приятно: тёплый, тусклый день, хорошо накатанная дорога, в полях множество цветов и жаворонков...
- К графу будем заезжать? - спросил малый...
   Ивлев поглядел кругом: погода поскучнела... Старик, похавший возле деревни, сказал, что дома одна молодая графиня, но всё-таки заехали."
Недалеко от устья Каменки по табельной дороге с левого берега Воргла есть Богдановка. Не здесь  ли была  первая остановка Ивлева и беседа за чаем с любвиобильной графиней о Хвощинском и Лушке?
"Когда поехали дальше, дождь разошелся уже по-настоящему...
- Ты на Хвощинское, что ли, едешь? - крикнул Ивлев, высовываясь под дождь.
- На Хвощинское... На Писарев верх...
Кончился рубеж, лошади пошли шагом и спустили... тарантас... под  горку; в какие-то ещё некошенные луга".

   Писарев верх это и есть русло Каменки с несколькими мелкопоместными усадьбами вдоль его склонов: Чичерина, Ремера, Ромашкова, Хрипунова, Бунина.
"Ни души не было кругом, - только овсянки, сидя под дождём на высоких цветах, звенели на весь редкий лес, поднимавшейся за избой, но, когда тройка, шлёпая по грязи, поравнялась с её порогом, откуда-то вырвалась целая орава громадных собак, чёрных, шоколадных, дымчатых, и с яростным лаем закипела вокруг лошадей..."

   Вот и изверг Ремер, и удачная собачья композиция нашего диптиха! 
"За лесом уже видно было Хвощинское... а с запада, из-за хвощинской усадьбы... розовели горы дальних облаков".
   И на карте Каменка вытянулась поперёк меридиана, до её впадения в Воргол.
"Он глядел на приближающуюся усадьбу... По долине  терялся в куге след мелкой речки... Дальше, на полугоре, лежали ряды сена..., далеко друг от друга раскидывались старые серебристые тополи. Дом, довольно большой, когда-то белёный, с блестящей мокрой крышей, стоял на совершенно голом месте... Не было кругом ни сада, ни построек - только два кирпичных столба на месте ворот...  Зато огромны были мрачные крыльца. С одного из них удивлённо глядел на подъезжающих молодой человек..."

   Мы с Ивлевым на том же пустынном барском дворе, что и наш безымянный контрагент из "Золотого дна". Теперь не флигель, а "довольно большой" барский дом в поле нашего зрения.

   "Фасад дома был необыкновенно скучен: окон в нём было мало, и все они были невелики, сидели в толстых стенах".
Ограничимся  этой короткой цитатой, ибо текстологические исследования  Каменки Бунина через художественные произведения в совокупности с архивными, археологическими изысканиями - отдельная огромная работа, не побоимся сказать, всемирного значения.

   Но будут ли перемены взгляда на эту тему со стороны  минкульта, упркульта, власти, предсказать не решаемся. Об этом мы говорили и 30, и 20, и 10 лет назад - никто нас не слышал.
Для Бунина Нобелевская премия ещё не оценка. Его оценка  впереди. А до 150-летия гения остаётся 5 лет. Услышат ли нас? Найдём ли мы поддержку? Или перед нами неодолимый Левиафан?