Медленный танец Вера Полозкова. English

It’s damn easy to laugh with him,
To tease, to talk and drink with him
A man in him is not yet discovered. In a pub
She is looking into his eyelashes, straight at him
As if a tigress hugging her cub.

He’s handsome aсting sillily
With pistachios eyes as such.
He stops talking lyrically,
Abrubtly and I want him much!
To the extent that it is a little nausious.
Gone is all my causious conscience.

He is a little not from here
And his lovely gaze is sapphire
Like in Wilde’s tale and his attire
Is his speech that is so swelling.
He’s into photography, filming.
That’s to immortalize, eternize.

He’s nobody’s and everyone’s
There are those grinding their teeth,
Hitting on him – there’s this miss…
And she’s burning this childish
Fucking thurst of full possession.
And she’s furiously jealous
With no reason what-so-ever
Nothing makes it better, no impression.
She’s realizing her rightlessness.
They’re walking together in gloom
Outskirts and silence, running wild
With a hot summer afternoon
And grumbling of gravel with every step of a child.

She just wishes to keep walking by his side
Listening to him pronouncing his “r’s”
In the French manner. She’s “Boonie” of her “Clyde”,
She’s older, hopeless to name the future “ours”.

She is reciting some of her verses of fresh ink
Affectedly. Sun is smearing their faces with blink
Honey. She’s now sobbing “I’m trying to be charming,
Sorry! But instead – over rhyming”.

I was waiting for you and you only, she says,
I knew what you looked like, how with a spark you laughed
And fixed your pretty hair. Each former love of mine
Was a miscarriage. “That’s it – I wouldn’t bear”. Cause every time
I concieve I wake up at night in agony and cry –
Hot black iodine is pouring from inside and also tar.
But this time, look, it’s born, it’s smiling at me, my little star,
And recognizing me – I’m happy I could die.

He’s nodding, sad, exhausted to his core
He’s poking his nose at her shoulder,
He’s hugging her, cuddling but colder
He’s not in love with her since January, not anymore.
But he is overwhelmed with this schoolboy guilt that he told her.

She’ll soon disappear. Both have agreed that dead end is given.
“I’m random to you “. He’ll drive her as if he’s never driven.
He’ll help her with luggage. She’ll hug him tight, he’s unforgiven.

And some train attendant or superintendant
Glancing over at her standing still like Lot’s wife
Will stop walking, will quietly wince, will wearily attend
And for some time she’ll fight with the feeling of taking her life.

2006

С ним ужасно легко хохочется,
говорится, пьется, дразнится;
в нем мужчина не обретен еще;
она смотрит ему в ресницы –
почти тигрица, обнимающая детеныша.

Он красивый, смешной,
глаза у него фисташковые;
замолкает всегда внезапно,
всегда лирически; его хочется так,
что даже слегка подташнивает;
в пальцах колкое электричество.

Он немножко нездешний;
взор у него сапфировый,
как у Уайльда в той сказке;
высокопарна речь его;
его тянет снимать на пленку,
фотографировать – ну,
бессмертить, увековечивать.

Он ничейный и всехний – эти зубами лязгают,
те на шее висят, не сдерживая рыдания.
Она жжет в себе эту детскую, эту ****скую
жажду полного обладания,
и ревнует – безосновательно, но отчаянно.
Даже больше, осознавая свое бесправие.
Они вместе идут; окраина; одичание;
тишина, жаркий летний полдень, ворчанье гравия.

Ей бы только идти с ним, слушать, как он грассирует,
наблюдать за ним, «вот я спрячусь – ты не найдешь меня»;
она старше его и тоже почти красивая.
Только безнадежная.

Она что-то ему читает, чуть-чуть манерничая;
солнце мажет сгущенкой бликов два их овала.
Она всхлипывает – прости, что-то перенервничала.
Перестиховала.

Я ждала тебя, говорит, я знала же, как ты выглядишь,
как смеешься, как прядь отбрасываешь со лба;
у меня до тебя все что ни любовь – то выкидыш,
я уж думала – все, не выношу, несудьба.
Зачинаю – а через месяц проснусь и вою –
изнутри хлещет будто черный горячий йод
да смола. А вот тут, гляди, – родилось живое.
Щурится. Улыбается. Узнает.

Он кивает; ему и грустно, и изнуряюще;
трется носом в ее плечо, обнимает, ластится.
Он не любит ее, наверное, с января еще –
но томим виноватой нежностью старшеклассника.

Она скоро исчезнет; оба сошлись на данности тупика;
«я тебе случайная и чужая». Он проводит ее,
поможет ей чемодан нести; она стиснет его в объятиях, уезжая.

И какая-то проводница или уборщица, посмотрев, как она застыла женою Лота – остановится, тихо хмыкнет, устало сморщится – и до вечера будет маяться отчего-то.