Ахматова и Пунин, как они жили!

 На фото Ахматова и Пунин


1919 год, 8 сентября. Петроград

«Всеобщая погоня за дровами, пайками, прошениями о невселении
в квартиры
, извороты с фунтом керосина и т. д. Блок, говорят (лично я с ним не сообщаюсь), даже болен от страха, что к нему в кабинет вселят красноармейцев. Жаль, если не вселят. Ему бы следовало их целых „12“. Ведь это же, по его поэме, 12 апостолов, и впереди них „в венке из роз идет Христос“!

X.;
вывернулся. Получил вагон дров и устраивает с Горь­ким „Дом искусств“.
Вот два писателя (первоклассные, из непримиримых) в приемной комиссариата Нар. просвещения. Комиссар К. — любезен. Обещает: „Мы вам дадим дрова; кладбищенские; мы березы с могил вырубаем — хорошие березы“. (А возможно, что и кресты, кстати, вырубят. Дерево даже суше, а на что же кресты?)

К И. И.;
тоже „вселяют“. Ему надо защитить свой каби­нет. Бросился он в новую „комиссию по вселению“. Рассказы­вает: „Видал, кажется, Совдепы всякие, но таких архаров­цев не видал! Рыжие, всклокоченные, председатель с неизве­стным акцентом, у одного на носу волчанка, баба в награ­бленной одежде... ‘Мы — шестерка!’, а всех 12 сидит“.

Самого Кокко (начальник по вселению, национальность таинственна) — нету. „Что? Кабинет? Какой кабинет? Какой ученый? Что-то не слыхали. Книги пишете? А в ‘Правде’ не пишете? Верно с буржуями возитесь. Нечего, нечего! Вот мы вам пришлем товарищей исследовать, какой такой рентген, какой такой ученый!“

Бедный И. И. кубарем оттуда выкатился. Ждет теперь „товарищей“ — исследователей».
Корней Чуковский
Борис Пастернак и Корней Чуковский на Первом съезде советских писателей. Фотография Бориса Игнатовича. 1934 год
© Мультимедиа-арт-музей
1923 год, 15 февраля. Москва

«В Москве теснота ужасная; в квартирах установился особый московский запах — от скопления человеческих тел. И в каждой квартире каждую минуту слышно спускание клозетной воды, клозет работает без перерыву. И на дверях записочка: один звонок такому;то, два звонка — такому;то, три звонка такому;то и т. д.».
1935 год, 19 декабря. Ленинград

«Был вчера у Тынянова. Странно видеть на двери такого знаменитого писателя табличку:

Тынянову звонить 1 раз
Ямпольскому;
— 2 раза
NN — 3 раза
NNN — 4 раза

Он живет в коммунальной квартире! Ход к нему через кухню. Лицо изможденное. Мы расцеловались. Оказалось, что положение у него очень тяжелое. Елена Александровна;
больна — поврежден спинной хребет и повреждена двенадцатиперстная кишка. Бедная женщина лежит без движения уже неск. месяцев. Тынянов при ней сиделкой. На днях понадобился матрац — какой-то особенный гладкий. Т. купил два матраца и кровать. Все это оказалось дрянью, которую пришлось выкинуть. „А как трудно приглашать профессоров! Все так загружены“. Доктора, аптеки, консилиумы, рецепты — все это давит Ю. Н., не дает ему писать. „А тут еще Ямпольские — пошлые торжествующие мещане!“ И за стеною по ночам кричит ребенок, не дает спать! Ю. Н. хлопочет, чтоб ему позволили уехать в Париж и дали бы денег — в Париже есть клиника, где лечат какой-то особенной сывороткой — такую болезнь, которою болен Ю. Н. „У меня то нога отымается, то вдруг начинаю слепнуть“».
Павел Филонов
Павел Филонов с женой Екатериной Серебряковой на даче. 1928 год
© Частная коллекция, Берлин
1935 год, 16 июля. Ленинград

«Сегодня был Хапаев;
. Он сказал, что с Купцовым;
случилась беда: последние месяцы, с тех пор как я смотрел его натюрморт, он не работает. За это время он заработал на халтуре несколько тысяч, но все деньги „спустил“ нa хмельное. На днях, возвратясь домой ночью, он стал ломиться в двери своего соседа по коридору. Когда тот открыл дверь, Купцов ударил его. Позвали милицию, и Купцова отвели в отделение милиции — ночевать. Составили протокол, но Купцов его не подписал. В народном суде он, однако, признал, что ударил соседа, будучи „в невменяемом состоянии“. Ему дали условно год принудительных работ. После этого он пытался повеситься, но сосед его по комнате Григорий Иванович Иванов не то помешал ему накинуть на себя петлю, не то вынул из петли. Иванов заявил об этом в горком, откуда приехал председатель горкома Попков.

Попков от горкома дал Купцову путевку в Сиверскую;
. ЛОССХ;
дал ему путевку на Кавказ. Купцов дней 5 лежал на кровати, боясь выйти, чтобы опять не напиться пьяным.

Сосед, которого он ударил, приходил к нему чуть ли не с револьвером, грозя, что пристрелит Купцова, если тот снова будет ломиться в его дверь. Купцов подозревает этого человека (это работник НКВД) в том, что злостным ложным доносом на жену товарища Купцова — Раису Валериановну Зарубаеву — он упрятал ее в Вологду, а сам занял ее квартиру. В трезвом виде Купцов не чувствует зла к этому человеку, но пьяный начинал несколько раз ломиться в его двери. Этой весной у Купцова выкрали паспорт. Он до сих пор не получил нового. Лежа голым на кровати, он плачет. С собою на Сиверскую он хочет взять акварель, не желая, т. к. он едет в санаторий работников искусства, работать в присутствии художников. Я велел Хапаеву сказать Купцову, что акварель нам не нужна. Сейчас ставка — живопись. Пусть он, не стесняясь никого, пишет две крупные вещи маслом, одну днем, другую вечером».
Лидия Чуковская
Лидия Чуковская
© The Estate of Lydia Chukovskaya
1954 год, 27 января. Москва

«Я спросила у Анны Андреевны, как у нее дела с комнатой. Видела ли она ее?

— Да, я ездила смотреть вместе с Алешей;
. Этаж пятый, лифт не каждый день. Комната вроде этой, только длиннее. Стоят две кровати, а между ними может пройти канатоходец. Кроме моей комнаты — еще восемь. Мне будут стучать в дверь: „Товарищ Ахматова, ваша очередь мыть коридор“.

Она была раздражена и несчастлива».
1962 год, 16 ноября. Москва

«Я рассказала Анне Андреевне, как Корней Иванович ходил когда-то
к Суркову;
просить, чтоб Союз предоставил квартиру Тамаре Григорьевне;
, она жила тогда со своими стариками на Сущевской, в двух крошечных и несмежных комнатушках большой коммунальной квартиры, с полуразрушенной лестницей. Теснота была в обеих комнатушках немыслимая: чтобы подойти к постели больной Евгении Самойловны;
, надо было отодвигать стол, а чтобы выпить чаю в комнате Тамары Григорьевны — снять все книги с бюро прямо на пол. Не только стряпали и стирали — мылись в общей коммунальной кухне, потому что ванной не было. И вот что примечательно: не успел Корней Иванович рта открыть, чтоб перечислить Тусины пьесы и сказки, и изобразить трущобу, в которой она вынуждена жить, работать и заботиться о смертельно больной матери — как Сурков все перечислил ему сам: и все Тусины заслуги, и все Тусины беды — с сочувствием и возмущением. А потом не сделал ничего, так что Соломон Маркович;
и Евгения Самойловна умерли в этой же трущобе... Тамаре Григорьевне Союз не только не предоставил квартиру, но почему-то в течение долгого времени не разрешал даже вступить в кооператив, то есть купить квартиру на собственные деньги. (Разрешили уже после смерти стариков.) Это я к тому вспомнила и рассказала, что на сочувствие Суркова Надежде Яковлевне особенно полагаться нельзя. Поглядим. Времена другие, и, может быть, все обернется иначе».
Валерий Золотухин
Владимир Высоцкий и Валерий Золотухин. Конец 1960-х годов
© Поживем — увидим / Flickr
1967 год, 10 апреля. Москва

«Вчера был, несмотря на мои неудавшиеся разговоры, прекрасный день. Мы были с Николаем у гениального российского писателя Можаева Б. А.;
дома. Господи! Я предполагал после рассказа Глаголина;
его существование в быту, но то, что я увидел своими зенками, как говорится, превзошло ожидаемое. Комплекс достоевщины...

Мы сидели на коммунальной кухне, среди веревок с пеленками, колясками (у него трое детей). Куча до потолка газет, банок, склянок, ведер с мусором, книг, холодильника, кухонных всяких нужностей. Это же помещение служит ему, когда он бывает дома, и кабинетом. Когда мы вошли, на одном из столиков среди посуды стояла машинка, лежала чистая бумага на газетах и стило писателя.

— Вы извините, ребята, я не могу вас повести в комнаты, там малыши спят, а то разбудим.

Мы прихватили с собой „старку“, Б. А. подал грибков собственного запаса, откупорил банку немецких сосисок, и, выпив, стали разговаривать о жизни, в основном о земле, о крестьянстве, о Кузькине;
. Я задавал ему вопросы, до жути смахивающие на корреспонд. штамп...

<...>

Он много говорил о Толстом, а кругом летают мухи коммунальные и от них громадные тени. Вот как живет замечательный русский писатель... Пишет на кухне. А мы... стараемся оборудовать кабинет, устроить жилье, условия т. е. для творчества, удобствами вызываем вдохновение... покупаем чернила, бумагу... машинку, весь подобный инвентарь, и только одного не хватает, одного не знаем — где купить талант, страсть...»
Дмитрий Каралис
Дмитрий Каралис
© Wikimedia Commons
1986 год, 14 сентября. Ленинград

«Сегодня шел по Большому проспекту Петроградской стороны и решил подняться в свою старую квартиру № 17 дома 82.

Клацнул замок лифта, загудел мотор. Оторванные таблички на двери, как сорванные орденские планки. Я не был здесь десять лет. Открыл рыжий гривастый парень. Я представился, объяснил причину. Он широко махнул рукой: проходите! смотрите!

Пустая гулкая квартира, он живет с женой и ребенком — площадь скоро отойдет ремонтно-строительному управлению. Дали временно одну комнату (мою!), но в его распоряжении все сто метров. На кухне сушилось белье, ребенок ползал в большой солнечной комнате Фроловых.

Лак на дубовом паркете в моей комнате облез и обшелушился. Просторная рама без переплетов — моя гордость — заменена на две обычные с форточкой. Я подошел к окну. В сером гранитном доме напротив нашел два окна на пятом этаже, но ничего на разглядел — в глаза светило солнце. Грустно. Вспомнился оранжевый торшер за шторами, трюмо, край дивана... И кто там сейчас живет — неизвестно.

В нашей квартире умерли четверо: сначала здоровяк Костя (сердце), потом Серафима Ивановна (сердце, старость), дядя Петя, добрый фиолетовый старичок (старость), и бойкая тетя Катя, опекавшая меня старушка, блокадница, богомолка — я помню ее пахучий чай на травах. Она никогда не стучала в стенку, если у меня громко играла музыка. А музыка частенько гремела в те годы... Тетя Катя не давала ломать печку-голландку в своей комнате — блокадный урок... И пыталась называть меня, еще не тридцатилетнего, по имени-отчеству. Однажды таинственно сообщила, что видела сон: меня ждет большое будущее, меня не интересуют деньги и вещи — она это видит, и я обязательно достигну хорошей цели. И еще сказала, что молится за меня.

Тетя Катя умерла последней, несколько лет назад, и явилась мне во сне в то примерно время, когда ее забрал Господь. О смерти узнал от соседки — тети Аллы, которую встретил в аптеке на Невском. Она с семьей и заняла комнату, в которой я теперь стоял.

Грустно было ходить по пустой квартире, но не так, как при посещении родных и любимых мест — в той квартире я вел жизнь безалаберную и потерял много времени на пустяки».;
Источники

    Гиппиус З. Н. Черная книжка. Lib.ru.
    Золотухин В. С. Таганский дневник. Prozhito.org.
    Каралис Д. Н. Автопортрет. СПб., 1999.
    Филонов П. Н. Дневник. Prozhito.org.
    Чуковская Л. К. Записки об Анне Ахматовой. Т. 2. 1952–1962. М., 2013.
    Чуковский К. И. Дневник. 1901–1969. М., 2003.