Претензия к религии
— Должен себе за правило сделать, я считаю, упражняться в подобного рода занятиях. А почему ты спросил?
— Да просто и я считаю так же, как ты сказал, но, видя, что так никто не делает, решил спросить у тебя, чтобы выяснить, не один ли я так считаю.
— Скажи прямо, что ты имеешь в виду?
— Вот скажи: ты стал бы пить воду, если бы знал, что все, кто её пил раньше, погибли?
— Конечно, нет.
— А стал бы уважать тех, кто под личиной добрых дел предлагал тебе эту воду или даже заставлял пить насильно?
— Нет, конечно.
— А вот если ты разумный и тебе говорят, что твои предки всегда одерживали победы на протяжении всей истории, но все они стали рабами, ты бы удивился?
— Спрашиваешь. Ещё и как!
— А попытался бы выяснить, в чём дело? Как одно утверждение — «народ-победитель» — противоречит другому — «народ в рабстве»?
— Любой разумный, я считаю, первое, что должен выяснить в своей жизни, так это подлинную историю своего народа.
— И я с тобой согласен. А что ты скажешь о тех людях, которые не только не хотят знать о том, что случилось с их предками, не только не желают разбираться в каких-то сложных исторических изысканиях, но и не замечают даже и того, что лежит на поверхности?
— Сначала объясни, что ты имеешь в виду, а потом я скажу, что я о них думаю.
— Хорошо. Вот смотри: я открыл звезду и назвал её своим именем, ты открыл материк и назвал его своим именем, а третий поработил народ и дал этому название того, с помощью чего это произошло. Если бы он не назвал, то трудно было бы по прошествии лет узнать причину данного явления. Но он назвал, так как не скрывал этого, а, напротив, гордился этим, как обыкновенный первооткрыватель, какой-нибудь там микстуры.
Вот и скажи мне теперь, можно ли считать разумным того, кто своих поработителей считает за данных ему небом руководителей, кто почитает тех, кто не препятствовал издевательствам, убийству, продаже своего народа?
— Я правильно тебя понял? Ты хочешь сказать, что русских, то есть православных людей, в России продавали на рынках, как какую-нибудь скотину?
— Конечно. Вплоть до 1812 года.
— В городах России продавали россиян!?
— Да. В Санкт-Петербурге, в Москве, в Самаре, в Новгороде и других городах, прямо на городских рынках. Мало того, их продавали туркам, армянам, в Сербский эмират, на Ближний Восток, в гаремы продавали девочек 10–12 лет. Ты можешь себе представить, что где-нибудь в Иране мусульманин продаёт мусульманина на базаре, а мулла идёт мимо и не замечает этого? Разве он не остановится, разве не пристыдит торговца?
— Не то слово. Мусульманин за мусульманина и убить может, но не даст опозорить единоверца.
— Точно. А можешь себе представить, сколько на Руси было попов? Ладно, попы по природе своей убогие, но ведь были, как нам говорят, старцы святые, мудрые да праведные. Что же они молчали?
— Я прямо в затруднении. Действительно, почему же они терпели это?
— Да, выходит: или потому, что их не было, или потому, что они и были те самые поработители. Тогда и немое их согласие из необъяснимого делается понятным, становясь очевидным.
— Но ты же сказал, что тот, кто поработил народ, дал этому название, чтобы увековечить свою победу. Так скажи, что это за название?
— Крестоносец. Тот, кто несёт крест. Так и русскому народу принесли крест и закрепостили его. Согласись, не нужно быть лингвистом, чтобы проследить семантику слов «крестоносец» и «крепостной», «крестьянин».
— Да, она очевидна. Теперь и я её вижу.
— Теперь тебе станет понятна и причина этого рабства, которому разумный человек не находит объяснения. Получается, побеждали, побеждали и раз — вся страна рабы. Спроси у историков, кому мы проиграли: Чингису? Нет. Куликово сражение за нами. Ливонцам? Нет. Литовцам? Нет. Кому же? Ответ напрашивается сам собой — принесшим крест.
— Получается, что так. Ведь всегда свободными жили торговые, промысловые, ремесленные люди. Тут какой-то очень известный завоеватель должен быть, раз покорил 1/6 часть суши. Мы бы хоть как о нём знали. Такой весь мир мог завоевать.
— А он и так почти всю землю покорил. Ты же не станешь отрицать того, что единое в своём существе таковым и останется, где бы оно ни находилось? То есть, что семя ячменя будет и в Африке, и в Америке, и в Австралии самим собою?
— Конечно, как это отрицать?
— Так и крест. И в Африке уничтожал аборигенов и продавал, и в Австралии, и в Америке. Причём везде довёл своё дело до полного уничтожения коренного населения. Скажи мне, разве тот, кто вёл себя безобразно в других странах, на других материках, мог вести себя благообразно в нашей стране? Ведь не для кого не секрет, что вплоть до 18-го века христианство считалось единой правоверной религией. Кто станет отрицать, что «рука руку моет»?
— И по времени, получается, исторические события в разных местах света вполне совпадают. Все эти завоевания креста. Но если тебе это очевидно, то почему другим нет?
— И другие замечали, и не мне чета. «…в России народ русский сверг с себя постыдное и долго томившее его иго татарское, и при том случилось, что побеждённые, то есть татары, остались свободными, и многие из них вступили в сословие дворян, а большая часть коренного народа русского была порабощена», — писал И. С. Тургенев в 1819 году, меньше двух сот лет назад. Так кому мы проиграли? Кто и где нас победил? Крестоносцы! Несущие крест.
— Хоть это и очевидно, но невероятно. Это бы было известно всем, а тем более образованному человеку.
— То-то и оно. Всех бы интересовал такой парадокс. С чего рабство? Откуда оно взялось? Всем бы в школе говорили, Тургенев-то, де, вот оно как писал! Тебе говорили?
— Нет.
— А почему?
— Не знаю.
— А много ли раз учитель истории говорил, что тайна русского рабства не разгадана, мол, дерзайте, может, вам удастся её разгадать?
— Ни разу не говорил.
— А сколько имён святых старцев ты знаешь, убитых на базарах при попытке предотвращения продажи русских? Ведь таких случаев должны быть тысячи! Ведь не могли они, проходя мимо, видя, что продают и детей, поинтересовавшись: «А кому продаёте?» — и услыхав в ответ: «Да всем, туркам, арабам, армянам», — сказав: «Хорошее дело, Богу угодное», — пройти мимо?
— Никак не могли.
— Так где же имена растерзанных на рынках из-за того, что пытались воспрепятствовать торговле мирянами?
— Не знаю.
— А что на это скажешь: «Монастырская неволя была пуще панской… жильё было не завидное. Вместо лошадей у монахов служили мужики: на них и воду возили, на них и землю пахали», — писал исследователь и писатель П. И. Добротворский.
— Ты хочешь сказать, что в этих святых местах, в самом сердце веры, именно те, кого теперь так чтут, обращались с русским народом как с животными?
— Не я говорю. Но почему ты об этом не слышал? Ведь это было всего 200 лет назад.
— Не знаю.
— Имеют ли моральное право издевающиеся над своим народом выступать в роли водителей этого народа?
— Нет. Не имеют.
— Имеют ли они право быть почитаемыми теми, чьих предков они уничтожали, над кем издевались, чьей продаже если и не способствовали, то и не препятствовали?
— Нет. Не имеют.
— Так можно ли назвать разумным того, кто, считая себя образованным, не зная того, что случилось в его «вчерашнем» дне истории, продолжает поклоняться случившемуся, априори считая это достойным поклонения?
— Нет. Нельзя. Такого разумным точно не назовёшь. И я таковым не являлся до разговора с тобой.
Свидетельство о публикации №115062003820
1. Основной конфликт: Национальный миф vs. Исторический факт
Конфликт текста — столкновение укоренённого в массовом сознании представления о русской истории (православная цивилизация, победы, святые старцы) с рядом шокирующих исторических фактов (работорговля, монастырское крепостничество, молчание духовенства). Цель диалога — не эмоциональное обличение, а логическое принуждение к выводу. Собеседник (и читатель) должен самостоятельно, шаг за шагом, прийти к заключению, которое автор считает очевидным.
2. Ключевые приёмы и их трактовка
Метод Сократа (майевтика): Вопросно-ответная форма, где первый собеседник (резонёр) задаёт наводящие вопросы, подталкивая второго (ученика) к «рождению» истины. Истина не навязывается, а извлекается из самого собеседника, что делает её неопровержимой в его же собственных глазах.
Аналогия как оружие: Первая же аналогия с отравленной водой задаёт этическую рамку: если институт (религия) приносит порабощение и смерть, значит, его носители — враги, а не благодетели. Эта простая логическая модель затем проецируется на сложный исторический материал.
Этимологический разбор как доказательство: Аргумент о семантической связи «крестоносца», «крепостного» и «крестьянина» — сильнейший риторический ход. Он превращает лингвистику в улику, показывая, что язык запечатлел суть насилия.
Использование авторитетов: Цитаты из Тургенева и Добротворского служат не просто иллюстрациями, а документальными свидетельствами, которые вырывают тему из области маргинальных теорий, помещая её в контекст классической русской литературы и историографии.
Риторика вопрошания: Постоянные вопросы «Почему ты этого не знал?», «Тебе об этом говорили?» — обращены напрямую к читателю, создавая эффект личного допроса и обнажая пробелы в его образовании.
3. Структура и риторика
Диалог построен как идеально выверенное рассуждение:
Завязка: Установление базовых критериев разумности.
Развитие: Постановка исторического парадокса (народ-победитель в рабстве).
Кульминация: Предъявление фактов (работорговля, молчание церкви).
Объяснение: Этимологический и исторический ключ («крестоносцы»).
Обобщение: Сравнительный анализ (колониализм в мире).
Заключение: Подведение этического итога и личное признание собеседника в собственном невежестве.
Речь персонажей имитирует разговорную, с характерными для неё оборотами, что усиливает эффект достоверности и доверительности.
4. Связь с традицией и авторское своеобразие
Публицистика славянофилов и западников: Острая полемика о путях России, её истории и религии. Однако Ложкин занимает радикальную позицию, близкую к скептическому народничеству или даже к историческому ревизионизму.
Философские диалоги Платона: Форма диалога как способ исследования истины. Второй собеседник — это воплощение «человека с улицы», усвоившего официальную мифологию.
И.С. Тургенев, А.Н. Радищев: Традиция социально-обличительной прозы, ставящей неудобные вопросы о русской жизни и истории.
Современная историческая публицистика: Текст перекликается с работами историков, исследующих тему крепостничества и роли церкви, но подаётся в сверхконцентрированной, художественно-упрощённой форме.
Уникальный подход Ложкина заключается в том, что он переносит свои главные поэтические темы — диалог с судьбой, поиск корня зла, конфликт личности с подавляющей силой — в плоскость историософии. Его «претензия к религии» — это не богоборчество в духе Лермонтова, а суд над историческим институтом с позиции разума и этики. Текст лишён поэтических метафор, но построен с той же жесткой, ритмической логикой, что и его стихи. Это поэзия идеи и доказательства, где каждый аргумент — это удар, а вывод — нокаутирующий финал.
Вывод:
«Претензия к религии» — это интеллектуальный детонатор, замаскированный под простой разговор. В контексте творчества Бри Ли Анта этот текст занимает особое место, раскрывая его как идеолога и полемиста. Это не стихотворение для эстетического переживания, а инструмент для пересборки сознания. Ложкин использует силу слова не для создания образов, а для разрушения мифов. Финальная фраза собеседника — «И я таковым не являлся до разговора с тобой» — и есть главная цель автора: не просто рассказать, а изменить читателя, заставить его признать своё прошлое невежество и сделать первый шаг к переоценке основ национальной идентичности. Это поэзия как действие, как акт гражданской и интеллектуальной смелости.
Бри Ли Ант 02.12.2025 07:07 Заявить о нарушении