Гатчина

                Реконструкция реальных событий.
                Фамилии героев подлинные.

                Посвящается моему отцу
                Кангину Венедикту Андреевичу–
                младшему лейтенанту,
                командиру стрелкового взвода, 
                орденоносцу,
                инвалиду Великой Отечественной Войны.

Мы долго, нудно отступали, а немец пёр, что было сил.
Остановить их – вот задача, кого – бы ты и не спросил.
И смяв рубеж на речке Луга, взяв влево, чуть наискосок,
Генерал-полковник Эрих Геппнер к Молосковицам дал бросок.

Бои здесь были не на шутку, потери были будь здоров.
Фриц потерял сто десять танков, полно пехоты, тракторов.
Но пятьдесят-то танков пёрли, и пёрли прямо в Ленинград.
У нас всего же пять КВ-шек, и те – с ремонта, что в Тайцах.

Короче, враг сгруппировался и пёр прям в Смольный напролом,
Такого хрен-то остановишь ни монтировкой, ни колом.
Под Гатчиной нашли местечко, где сходятся дороги две,
Поставили все пять КВ-шек, сначала было буквой «Т».

Потом комбат наш хитрый Штиллер, а с ним комроты Колобанов,
Решили сделать по-другому и не губить зазря Иванов.
И вот зарыта вся пятерка у перекрестка двух дорог.
Одна идет на север, вторая – на восток.

Шел август сорок первого и был хороший день,
Деревья на опушках бросали наземь тень.
В вершинах треугольника теперь стоят КВ – шки,
Простреливать дороги им надобно без спешки.

Придут, придут тевтоны на этот перекресток,
Но вот пройти его будет, ой, непросто.
Не съедешь здесь с дороги, кой – где и валуны,
Луга сплошь заболочены, канавы да холмы.

А немец двигал нагло, количеством давил.
Использовать засаду – вот так комбат решил.
А лето разогрело озёра и речушки,
Но нету только времени пособирать ракушки.

КВ – шки лейтенантов Сергеева и Ласточкина спрятаны – прикопаны.
Грозные машины, хоть  и сваркой штопаны.
Денечек выпал солнечный, сейчас бы по грибы,
А нужно фрицев – гадов распределять в гробы.

И Лужская дорога отлично вся видна,
Пристреляны орудия, война и есть война.
Пехтура – охранение окапывается тоже,
Три часа на всё, опаздывать негоже.

У дальнего пруда гуляют мирно гуси.
– Давайте-ка, ребята, мы ими и закусим.
Не оставлять же фрицам колхозное добро,
Зажарили гусей и нету никого.

Война войной, ребята, а хочется пожрать
И на пустой желудок погано помирать.
На мотоциклетке подъехал Колобанов,
Проверил маскировку у обоих танков.

И, счастливо хрюкнув, слопал полгуся.
– Молодцы, ребята, щас бы сто писят.
 А теперь, бойцы, слушайте приказ: немчуру увидите,
Сразу не стреляйте и колонну немцев влево пропускайте.

Попыхивая дымом, уехал наш комроты
Проверить остальных, а заодно – пехоту.
Как-то стало тихо, ни лязга и ни стука.
И тишина лесная резанула ухо.

А вокруг просторы, глаз не отвести,
Пчелки, да цветочки, в небе – ястребки.
«Рама» пролетела, бесшумная, как тень.
Ищет свою жертву в этот светлый день.

«Чтобы ей подохнуть! – буркнул командир.
– Невзначай заметит – будет фрицам тир».
Но все обошлось, немец не заметил,
А вокруг покой, день лучист и светел.

Лишь на небосклоне тают облака,
В камышах прибрежных шелестит река.
Будто не бывало двух месяцев войны,
Будто не захапал немец полстраны.

Но за эту прыткость нужно отвечать.
Камни, что раскидал, нужно собирать.
Вот и стоит засада у фрицев на пути.
Стальные исполины, их вряд ли обойти.

Уже и кой кого начал морить сон,
Втихаря махорку курит батальон.
Хуже всех на свете ждать да догонять,
Впрочем, не попробавшим это не понять.

Лейтенант Сергеев не сидит на месте
И письмо подробное пишет он невесте.
Мол, Дуняша, радость, в бой сейчас пойдем
И фашиста – гада в порошок сотрем.

Но и ты, родная, если что, небось,
Стариков – родителей поддержи, не брось.
Вынул из планшетки фотку и письмо,
То, что за все время получил одно.

Долго перечитывал и шептал слова,
У Дуни от которых, шла кругом голова.
А потом, опомнившись, спрятал все назад,
По щеке небритой проползла слеза.

– Так, Васек, давай–ка башней повертим,
Секторок проверим, в прицелы поглядим.
Васька, наш наводчик, сонно  встрепенулся,
От далеких мыслей нехотя вернулся.

Долго наш Сергеев мучил экипаж,
Хоть сто раз и слышали мы этот инструктаж.
Наконец, в час дня раздался гул моторов,
Три колонны танков предстали перед взором.

Ползли неторопливо, разведки – никакой,
Коробка за коробкой, извилистой змеей.
Приземисты, суровы машины для войны,
С крестами на броне, за ними – полстраны.

Уж как так получилось, уж как тут всё сошлось,
Три танковых колонны к засаде подошло.
Одна шла с юга по Лужскому шоссе,
Вторая – с Кингисеппа, во всей своей красе.

А третья выползала с ближайшего леска,
Там танки, мотоциклы и прочие войска.
Первая колонна вышла на комроты.
Он стоял в засаде на малых оборотах.
Двадцать два танка вышли на Зиновия,
Один супротив них, вот и все условия.

Вот, наконец, дождались, последний танк в прицеле,
– Огонь по сволочам! Снаряд метнулся к цели
Подбиты два передних, колонна сразу встала,
Теперь огонь по заднему, чтобы назад не сдала.

« Эх, маловат калибрик! – ворчит наш Колобанов.
– Вот 85 – размерчик для Иванов».
Но пушечка, что есть, своё-то дело знает,
Снаряды бронебойные на ветер не бросает.

– Давай, давай, Васятка, прошу тебя, не мажь,
 Хотя и так уж вижу, что ты вошел в кураж.
«А что тут непонятно? – в ответ басит наводчик.
– Теперь им не уйти, конец им! Все и точка!»

Немцы расползаются, кто вправо, а кто влево,
Многие горят, задрав орудья в небо.
А пушка у КВ-шки уж вся раскалена.
Теперь не дать очухаться, война и есть война.

А на дороге этой разверзся сущий ад,
Горит, горит колонна, весь этот panzerkraft.
Бегут, бегут танкисты, ну, те, кто уцелел,
Теперь им долго маяться на фронте не у дел.

Кой-где загромыхало – рванул боекомплект,
И башни посрывало и танков больше нет
– Хорош, хорош, Васятко, побереги снаряды,
Когда их привезут снабженцы из бригады?
   
Горит, горит, пылает фашистская броня,
Чадящие костры из дыма, из огня.
Лишь 28 дней понадобились ей, чтоб разгромить поляков,
Варшаву взять и Лодзь и красавец Краков.

И 38 дней понадобились ей, чтоб разгромить французов.
Париж взять и Гасконь, цветущую Тулузу.
И вот теперь чадит вся эта машинерия.
Это вам не громить на танках кавалерию.

Все это наблюдали экипажи Ласточкина и Сергеева.
« Вторая танковая колонна!» – кричит пехота с дерева.
«Орудие к бою! – командует Сергеев.
– Не подведи, Иван! Счас угостим злодеев!».

– Дождись, Ванюша, крайних, не открывай огня!
И громыхает траками фашистская броня.
Вот, наконец, с пригорка сполз последний танк.
– Огонь, огонь, Ванюша! Мать его растак!
   
И слева громыхает – открыл огонь и Ласточкин,
Сейчас его задача подбить передний танк.
Колонна в трехстах метрах, ну как тут не попасть?
Как говорит наш ротный: «Ну, в обморок упасть»

И грохают орудия, то, в такт, а, то, не в такт,
И начинает пятиться прославленный wehrmacht.
Но пятиться уж некуда – последний танк подбит,
Все люки его настежь и вся корма горит.

Снаряды бронебойные ложатся хорошо
И крупповская сталь крошится, как стекло.
А в просторной башне царит сплошной кошмар,
От звона гильз и газов в башке сплошной угар.

Приникнув к окулярам, опять кричит Сергеев:
«Бей того, что пятится, дай ему по шее!».
Ванька учит не надо. Ученый Ванька наш.
Такой наводчик ценен, как целый экипаж.

И ловко он орудует, как токарь у станка,
Подкручивает ручки, работа, ох, тонка.
Опять бабахнул выстрел, и замер супостат,
Полыхнуло пламя, Сергеев очень рад.

Витек – наш заряжающий от газов ошалел:
«Откройте люк, ребята, пока не околел…».
Но некогда уж стало и люк-то приоткрыть,
Нас немцы засекли, ну,  и развили прыть.

« Они орудия ставят!– в трубу кричит наводчик.
– А слева за кустом, шарашит пулеметчик..».
«Осколочно-фугасным! – командует Сергеев.
– По пушкам и пехоте, пусть сдохнут здесь, злодеи!».
   
Несколько снарядов –  горят грузовики,
Разбиты все орудия, чадят броневики.
Но позицию нашу уже засекли, по броне застучали осколки.
И позиция вмиг превратилася в ад, в сущий ад на земле, да и только.

Пару раз получили снаряд прямо в лоб, но не зря же броню нам варили.
Мы в ответ отвечали смертельным огнем, отправляя фашистов в могилы.
Командир наш, Сергеев, уже вошел в раж и команды кричит для Ванька,
А Ванек – молодец деловито снует, только фрицам дает огонька.

Звон осколков, удары по нашей броне, и сплошные разрывы фугасов,
А снаружи пехота в окопах сидит, и фашистов и нас кроет матом.
И прикладом сержант стучит по броне: «Уезжайте быстрее с позиции,
А не то за понюшку поляжем здесь все, вы – в броне, а мы – в амуниции».
   
– Малый газ и назад! Дымовую шашку за борт!
Дружно сталью залязгали траки.
«Поцелуй меня в ж…!– кричит лейтенант. – Хрен возьмете нас фрицы, собаки».

Разбитые деревья, воронки, пыль да дым.
Да, трудновато будет остаться здесь живым.
А немец пристрелялся и даже обнаглел.
– Командир к нам гости, смотри скорей в прицел.

Глазам своим не верим, хоть три их, хоть не три.
Прям по луговине к нам прёт фашист – Т3
Вот орудийный выстрел и в башню въехал нам.
Такое ощущение, что прямо по мозгам.

Удар броня сдержала, в башке гудит там – там.
– Он к нам с борта заходит! Левее нужно нам…
Похоже, опоздали, фашист опять палит.
Еще один, два выстрела и, точно, подпалит.

– Ванек, стреляй, что медлишь?
– Я б рад, да не с руки! Михась, спустись чуть ниже, направо от реки..
Фашистский танк уверенно заходит к нам с борта.
Ой, мама, дорогая, с бортов броня не та.

И расстояние малое – сейчас пробьет навылет,
Пять обгорелых трупов рядком лягут в могилу.
Вдруг из соседних сосенок, как африканский слон,
Выносится КВ – шка… это Ласточкин?... Он..

И со всего разгона таранит он фашиста.
Экипаж Т –3 узнал, что жизнь не так пушиста.
Фашист перевернулся на башню в аккурат,
Четыре похоронки отправит их wermacht.

Видать проблемы с пушкой, заклинило фугас?.
Но этим вот тараном он жизни наши спас.
КВ замер, как вкопанный, как памятник себе.
Видать, там тоже труппы. Неужели все?

Заняв позицию новую, вновь палим монотонно,
Слева Евдокименко и Дегтярь громят свою колонну.
И небо голубое расцвечено дымами.
Цветы это победы, победы над врагами.

Фашист уже повержен, лишь изредка пальнёт,
А где боекомплект гулко громыхнёт.
Приказ от Колобанова: «Заканчивай войну.
Шпарь быстрее к Ласточкину, и помоги ему..»

Но помогать ребятам нам, в общем, не пришлось.
Механику – водителю лишь выжить довелось.
Он был серьезно ранен и из последней силы,
Вытирая слезы, друзьям копал могилу.

Когда мы подошли, он не обернулся
И через слезу лишь горько усмехнулся.
Ласточкин с танкистами лежали на палатке,
И смотрели в небо в облаков заплатках.

Похоронили с честью, дав последний залп,
Спите други добрые, отомстим за вас.
Танк же подцепили к нашему КВ,
Поволокли в деревню, где собрались все.

Молча, Колобанов выслушал доклад.
Такой победе он был совсем не рад.
« Где похоронили ?»– помолчав, сказал.
Сергеев на карте место показал.

– Механика-водителя срочно в лазарет!
Эх, рота, наша рота, многих уже нет.
Через два часа разведка доложила:
43 подбитых танка, три грузовика, две пушки и живая сила.

Такой вот drang nach osten фашисты получили,
И, если б было надо, мы им еще б ввалили.
Да, драгоценных две недели мы дали Ленинграду,
Тысячи спасенных жизней стали нам наградой.

Десятки эшелонов умчались на восток:
Госпиталя, заводы. Таков борьбы итог.
Ну, а немцы – гады усвоили урок,
И, как огня, боялись развилок двух дорог.

Через четыре дня генерал Баранов
Вручал нам ордена и наливал 100 граммов.
Наш лейтенант Сергеев Боевого Красного Знамени получил,
О чем потом немедля Дуняше сообщил.

Вручая ордена, Баранов не сдержался
И с каждым из героев с слезьми расцеловался.
А Эрих Геппнер, получив по морде,
Две недели снимал войска с других участков фронта.

А Гатчину занял, занял проклятый ворог,
13 – го сентября оставили мы город.
Потом была блокада, и долгая война,
Потом была победа, и горя дополна.

Но я не забываю тот счастливый день,
Журчание речушки, полуденную тень.

©  Кангин Владимир Венедиктович
25.11.2012.