Ах! Эта первая любовь...

...Любовь ты Ангел или Дьявол?!
Тебя боятся все и ждут,
Твои загадочные грёзы,
Бальзамом сладким сердце жгут...

                Леонид Пермилов


                Ах! Эта первая любовь!




                Ниже написанные слова, строчки, фразы, мысли, запечатленные только в моей памяти, ускользающие из этого мира мгновения ЕЁ жизни, воспоминания о ЕЁ юности, которые я и  хочу посвятить пронзительно-щемящей светлой памяти об этом удивительном, прекрасном, как цветок, которым является ее имя, человеке. Очаровательной женщине, великой актрисе и певице, Народной артистке России, Кавалеру многих высоких правительственных и престижных наград, Примадонне и Королеве Московского Академического театра оперетты Лилии Амарфий. И поблагодарить Бога, Провидение, Судьбу, Высшие Небесные Силы, которые даровали (именно даровали) мне возможность, чтобы моя жизнь и судьба пересеклись, вернее, слегка соприкоснулись с жизнью Лилии.
Эти бледные воспоминания о Той прекрасной девочке, девушке, даме, которая в этой жизни и в этом мире, наверное была для меня дороже, чем сама Жизнь!
Эти Воспоминания, мой Дорогой Читатель, результат,  как сказал бы поэт: «Ума холодных размышлений и сердца горестных замет».    
Но сейчас мне бы хотелось вспомнить о Лиличке  не как о знаменитой, популярной артистке, а как о моем давнем школьном друге, землячке, с которой мы вместе росли в маленьком молдавском городке Оргеев, расположенном в 45 км от Кишинева, учились в одной школе и были просто соседями.
                В своей автобиографии и воспоминаниях Лилия Яковлевна вскользь упоминает о том, что в детстве она училась в музыкальной школе. Я более подробно остановлюсь на этом моменте и о нашей самой последней встрече, которая произойдет на борту океанского  круизного лайнера “Orange Melody” в рейсе вокруг Европы из порта в Сочи в Санкт-Петербург. И о необыкновенных, удивительных восемнадцати днях случайного совместного плавания, её,  как туриста, а меня, как члена экипажа,  спустя 40 лет после описываемых событий.   
                Еще в детском саду у Лилии проявились Богом дарованные уникальные природные музыкальные способности: слух, голос, природная пластика и грация, а главное какое-то необыкновенное целеустремленное упорство, желание быть центром внимания и выступать, выступать и выступать. Выступать и получать удовольствие от того, что ее песни и танцы нравятся зрителям, доставляют радость и удовольствие.
                Воспитатели, а затем и преподаватели настоятельно порекомендовали родным Лили уделить более пристальное внимание ее музыкальному развитию и образованию. Когда она подросла и стала ходить в школу, ее отдали учиться и в музыкальную школу. Тщательно все, обдумав, достаточно все, хорошо взвесив и рассудив, поднатужившись и согласившись принять помощь многочисленных соседей, родственники купили аккордеон. В то время в нашем провинциально-патриархальном городке Оргеев, все жители знали практически в лицо друг друга, приезжих не было, при встрече всегда радушно здоровались друг с другом. И Лиля, без преувеличения, можно сказать, была всеобщей любимицей и как ее часто называли «наша куколка», а одесситы в этой ситуации, наверное, сказали бы – «наша лялечка». Поэтому новость о том, что для Лили хотят купить аккордеон, разлетелась не только по улице Первомайской, но и по всему Оргееву.  Соседи, которые жили рядом с Лилиным домом, поделились этой новостью со своими соседями. Те, в свою очередь со своими и практически весь город принял участие в покупке этого музыкального инструмента. Наша семья тоже приняла участие в этом мероприятии. И, по-моему, я же сам принес несколько рублей и отдал Лилиной маме. Так что в аккордеоне, на котором потом играла Лиля, была и маленькая, крохотная частичка, которая была куплена на наш скромный взнос.
                И, надо сказать, не ошиблись. Решение на все сто процентов было правильным и удачным, более того этот аккордеон сыграл очень важную роль в жизни Лилиной семьи. Уже занимаясь в старших классах общеобразовательной школы, Лилия сама в качестве музыкального воспитателя стала работать и подрабатывать «на жизнь», обучая оргеевских детишек петь, танцевать и таким образом приобщать к прекрасному миру музыки и позволило семье сводить концы с концами. Все мы жили       в то далекое время не очень-то сытно и достаточно сложно.
                Представьте себе: крохотная девчушка идет из школы, а у нее за спиной на лямках огромный чемодан-футляр с аккордеоном. Дом, где я жил, находился на улице Сергея Лазо и окнами выходил именно на эту улицу. Улица спускалась с большим уклоном к большому лугу, где паслись козы, а уже за этим лугом, на улице Первомайской, находился домик-хатынка, где жила Лиля. Мы были соседями. Жила Лиля с мамой – Марией Ефимовной (тетей Маней) и со старшим братом Вовой. Папа умер рано, я его не помню и никогда не видел.
                Зимой улица Сергея Лазо покрывалось льдом и превращалась, к великой радости местной детворы, в настоящий каток. Лилия весьма оригинально использовала футляр аккордеона. Она садилась на него верхом и лихо скатывалась вниз как на санках. Моя мама часто говорила мне: «Юра! Быстро подойди к окошку, там твоя невеста катается на баяне».
                Позже у меня появился пленочный катушечный магнитофон, большая редкость по тем временам и со временем неплохие записи. Я, зная время, когда Лиля будет возвращаться из школы домой, выставлял в открытую форточку динамик и таким образом транслировал музыку на улицу. Чтобы приобрести этот магнитофон и не просить денег у мамы (а их у нее и не было), я устроился работать, вернее подрабатывать, рабочим по сбивке деревянных ящиков (тары) для фруктов. На этом же заводе я и получил свою первую трудовую книжку, и свой первый профсоюзный билет. После уроков в школе я отправлялся на завод и колотил молотком и по гвоздям, и по своим пальцам, плакал и стонал от боли, представляя себе, как своими мелодиями этот магнитофон будет услаждать слух Лили. Лилия иногда проходила мимо, не останавливаясь, иногда задерживалась у наших окон и слушала музыку, а я, спрятавшись за занавеску, любовался ей. Она была необычайно красива, какой-то загадочной, восторженной, алопарусной гриновской красотой. И, употребив современный одесский сленг (простите), прямо можно сказать: она была «обалденно» красива. И, наверное, теперь, сегодня, из сегодняшнего «прекрасного, далека» можно сказать о той Лилии, Лилии того времени, словами певца Владимира Кузьмина:
…Она прекрасна, как морской рассвет,
Лучше девушки на всем свете не было и нет…
          На этот раз Господь Бог решил не скупиться и кроме щедрого дара – музыкального таланта и дивного чудного голоса, он решил сделать для нее еще один прекрасный, изумительный подарок  "Дарить, так дарить" согласился и договорился сам с собою Всевышний и махнув рукой на все божественные приличия, одарил Лилю изящной, утонченной, возвышенной Красотой. Красота, которая будет потом сводить мужчин с сума. От нее просто невозможно было оторвать глаз.
В конце концов Лиля не выдержала и сдалась. Однажды в нашу дверь позвонили. Открыла мама и каким-то необычным голосом произнесла: «Юра! К тебе гости!». На пороге стояла Лиля и, смущаясь, произнесла: «Меня зовут Лиля. Из Вашего окна всегда звучит такая прекрасная музыка. Не могла бы я ее послушать?».
Мама моя буквально заметалась по квартире, буквально выворачиваясь на изнанку, не зная где посадить и чем угостить прекрасную гостью. Мы пили вкуснейший (наверное, самый вкусный чай в моей жизни) с малиновым, затем абрикосовым, затем вишневым, затем айвовым вареньями и слушали музыку.
Так мы официально познакомились с Лилией, или как я ее называл для себя Лилианой. Вскоре Лиля стала часто бывать у нас в доме, а я у них. И очень часто тетя Маня говорила мне, когда Лили не было дома: «Эта фыцка (местный диалект, девчонка подросток-сорванец, это скорее всего на идиш) опять на репетиции и, наверное, поет и пляшет на сцене, иди туда и там ее увидишь».
В Оргееве к тому времени (и очень удачно и своевременно) был выстроен Дворец культуры, достаточно большой и удобный, из красивого местного белого камня – котельца, с большим удобным фойе, где по субботам и воскресеньям устраивались танцы. Это мероприятия стало очень популярным в городе. Этот Дворец культуры стал духовным центром города. Здесь работала много разнообразных кружков.
В это же время был организован ВИА «Кодру» («Лес»), душой, сердцем, яркой звездой и естественным центром, вокруг которого все вращалось, конечно, была Лиля. Она была настоящим генератором, вечным двигателем разнообразных идей, предложений, любопытных решений, творческих задумок и сумела-таки разбудить вечно сонный провинциально-болотный Оргеев.
Ансамбль все чаще и чаще стал выступать, давать концерты. И на эти концерты, а вернее и точнее сказать «на Лилю» стало приходить горожан все больше и больше. Вскоре концерты стали настолько популярны, что каждый из них ожидался буквально всем городом с нетерпением. И каждый из них был настоящим событием в жизни города.
Но мне запомнился один концерт, на мой взгляд, как теперь бы сказали – судьбоносный. Была подготовлена абсолютно новая программа. Повсюду в городе были развешаны афиши, и публика, как будто предчувствуя что-то необыкновенное и неординарное, буквально «повалила» на концерт. Достаточно большой зал был полностью заполнен, забит до отказа. Зрителей было так много, что не было свободного места даже в проходах, вдоль стен, а балкон чудом выдерживал непомерный вес пришедших горожан. В это время была необычайно популярна мелодичная и веселая финская песенка «РУДЫ, РУДЫ – РИКС». Лиля вышла на сцену в костюме красной шапочки. На платьице был красный фартушек в белый горошек, естественно на ней была красная шапочка, а в руках плетенная ивовая корзиночка, в которую она по задумке должна была собирать растравленные по сцене грибы. Зал замер. Допев песенку, Лиля, повертев в руках микрофон, а они тогда были шнуровые, и, не найдя куда его положить, неожиданно засунула его в горловину саксофона, на котором виртуозно наяривал саксофонист Тюля. Саксофон от обиды и такой наглости оглушительно взревел, взвыл, а мощные динамики буквально взорвались многодецибельно усиленным звуком. А Лиля как ни в чем не бывало пустилась танцевать и собирать грибы. Зал сначала замер, затих, а затем охнул и разразился водопадом аплодисментов, восторженными воплями, криками, свистом, топотом ног. Все присутствующие, потеряв самообладание, находились в полном экстазе, попав под влияние настоящего волшебства, которое струилось со сцены. А Лиля на бис пела и танцевала, пела и танцевала, еще, и еще, и еще ...
Мне кажется, что именно тогда невообразимый рев динамиков и рев зала как бы возвестил и отметил рождение и вспышку новой ярчайшей творческой кометы, имя которой Лилия Амарфий. А ее многокрасочный и многогранный талант, впоследствии разгорелся и засеял в полную силу. И потом, когда Лилия приезжала с концертами в Кишинев, Оргеев, Черновцы уже в статусе народной артистки России и, будучи примой Московского театра оперетты – это уже было явление республиканского, а позже и государственного масштаба.
Я стал приходить к Лилии все чаще и чаще. И могу поклясться на чем угодно, что очень многие, а вернее все мужское население Оргеева, и совсем молодое, и не очень, хотело бы постучаться в Лилину калитку. Все были в нее влюблены. Оставаться равнодушным, глядя на нее, было просто невозможно. Это было выше человеческих, а вернее мужских сил.
В доме все удобства были во дворе, и естественно водопровода и отлива в доме не было. На кухне стоял обычный рукомойник, а под ним огромный бак для грязной воды, который своими размерами и внушительным весом вызывал трепетное восхищение и уважение типа «Гей, славяне! Вздрогнем, ухнем!».
Присутствие гостей в доме всегда приветствовалось и особенно особей мужского пола и по достаточно прозаичной причине. О, этот бак! О, этот монстр! Его ведь надо было иногда выносить! Мама Лили менторским голосом говорила мне, когда я с грустью смотрел на этого монстра,  это чудовище:  «Юра! Хочешь дружить с красивой девочкой – научись правильно за ней ухаживать. Да, да! И выносить грязную воду тоже, причем научись это делать с радостью и сияющей улыбкой!». Что я, тяжко вздыхая, и делал.
... Этот вечер остался и затерялся далеко позади промелькнувшей вереницей дней на расстояние пятидесяти лет человеческой жизни. В тот вечер мы с Лилей сидели на вечернем сеансе в, так обожаемом всеми жителями города Оргеева, летнем кинотеатре. Вокруг самого кинотеатра росли почтенного возраста белые акации. Дурманящий, медово-сладкий аромат  струился со всех сторон, окутывал зрителей и они, почти парили, в этом бело-розовом зефире. На экране мелькали кадры удивительно-прекрасной, пронзительно красивой голлевудской сказки с привкусом нежной, щемящий сердце грусти, от того, что у героя фильма не получилось не сложилось, да и не могла получиться то волшебство, которое называется счастливой любовью .
Итак, естественно, фильм был о красивой неожиданной любви, и назывался он "Римские каникулы" с обворожительной Одри Хепбёрн в главной роли, британской и американской актрисой, которую называли самой красивой женщиной ХХ века. Зачарованные и захваченные дивной магией происходящего на полотне экрана, мы буквально растворились в лучах кинопроектора и, перенесённые ими на экран, уже сами превратились в героев сказочного действа.
           Чуть позже /в дальнейшем/ её Величество сама Судьба изыскано-небрежным и изощрённым взмахом руки профессионального шулера выбросит на зелёное сукно стола-сцены театра комедии и полного абсурда карты наших с Лилей жизней. И, просто поразительно, из всех возможных вариантов и комбинаций карты легли таким удивительным и неповторимым образом, что нам было предназначено практически точь-в-точь, уже в реальности, повторить судьбы наших экранных прототипов. В полутьме кинозала Лиля на ощупь нашла мою ладонь и своей щекой прикоснулась к ней. Лишь теперь, только теперь, сквозь пропасть /бездну/,  промелькнувших лет, я смог понять, что это было то, что называется высшим человеческим /людским/ счастьем. Я произнёс почти шёпотом:

Прошло несколько лет. Я поступил в Одесское Высшее инженерное морское училище (ОВИМУ) и уже будучи курсантом 3 курса получил приглашение, и даже 2, на свадьбу старшего брата Лили, Владимира. Первое было от Вовы, второе о том же, но от Лилиной мамы. Вова после окончания института жил и работал в Николаеве. Тетя Маня назвала дату свадьбы и сообщила еще одну новость: Лиля из Москвы тоже прилетит на свадьбу. Она к тому времени уже поступила в ГИТиС.
Я немедленно побежал к начальнику электромеханического факультета, убедил его, что мне срочно, просто жизненно необходим на 10 суток отпуск по семейным обстоятельствам. Получив нужное «добро», я немедленно отбыл на дизель-поезде «Одесса-Кишинев» в Оргеев. Вечером того же дня встретился с Лилиной мамой и мы договорились, что утром выезжаем в Николаев.
К тому времени я уже был бывалым моряком, совершил свой первый заграничный рейс, на учебном судне «Горизонт». Побывал в Стамбуле, Пирее, Венеции и на Мальте, в порту Ла-Валетта. И уже смог заработать кое-какие карманные деньги. Я решил, не скупится и блеснуть всей широтой одесской морской души. Утром я подогнал такси к дому Лилиной мамы, я позвонил в заветную калитку. Тетя Маня внимательно,  одобрительно и оценивающе посмотрела на меня:
– Молодец, моя школа! Ты хороший ученик и может быть, из тебя все же еще кое-что путное, да и получиться.
Прибыли мы в Николаев с шиком. На следующий день я помчался в аэропорт, причем один. Морская курсантская форма, тщательно подогнанная, отутюженная и блестевшая как солнце золотом якорей, внушала мне твердую и необходимую уверенность в будущем успехе. Все, абсолютно все до тончайших мелочей соответствовало канонам, правилам и требованиям, проверенных десятилетиями и поколениями социума, объединённого общей фанатичной любовью к морю и морской тельняшки, для индивидуума, отправляющегося на свидание с Прекрасной дамой. Отполированная пряжка брючного ремня (простите – «бляха») с рельефным силуэтом звезды, пылающей бритвенно-острыми гранями на фоне морского якоря, соперничала с хищным блеском глаз пикирующего сокола сапсана.
В результате длительных и сложнейших дипломатических (и не очень) переговоров, подкрепленных щедрой раздачей венецианских зажигалок с охраной Николаевского аэропорта, я получил право и доступ прямо на взлетное поле. Как отважный капитан я, стоя на верхней площадке трапа, пришвартовался к борту московского самолета. Отутюженные до кинжальной остроты складки брюк, синий с тремя белыми полосками гюйс – воротник белоснежной морской рубашки-голландки, бодро трепетал под порывами южного ветерка, как добрые, заботливые крылья ангела-хранителя. Все, надо сказать, придавало мне уверенность в успехе моего предприятия.
Я стоял с огромным букетом роз. Люк самолета распахнулся и я в таком роскошном виде я предстал перед изумленными глазами стюардесс, которые очень быстро сориентировались в ситуации и заулыбались мне. Пассажиры стали выходить. Появилась в проеме выходного люка и Лиля. Увидев меня, она охнула:
– Господи! Юра! Как ты здесь?
– Да, вот встречаю тебя на нашей гостеприимной николаевской земле.
Свадьба удалась. Было весело, непринужденно, вкусно и пьяно. Много пели и танцевали.
На следующий день мы выбрались с Лилиий погулять по Николаеву. Прошлись центральной улицей – проспектом Корабелов. Затем зашли в кофейню. И Лиля, и я очень любили кофе, я сделал заказ. От пирожных Лиля, глубоко вздохнув, отказалась, но попросила принести несколько тонко нарезанных долек лимона, посыпанных сахаром.
Я немного нервничал. Лиля, очевидно, тоже – ложечка как-то уж очень тревожно позванивала и билась о фарфор. Лиля внимательно, как-то оценивающе-вопросительно поглядывала на меня.
Я, как гладиатор, наконец-то собрался с духом, набрался, с покидающими меня силенкам, нервы собрал в кулак и вспомнил боевой клич гладиаторов пред боем: «Ave Caesar! (в моем случае – «Ave Liliya!») Morituri te salutant!» («Слава Цезарю! (Слава Лилии!) Идущие на смерть приветствуют тебя!»). Я глубоко вздохнул и заплетающимся языком начал, наверное, самые важные переговоры в своей жизни. Мне удалось произнести только одно слово: «Лиличка!» – Лиля, тут же, стремительно положила свою руку на мою.
– Юра! Подожди! Я прекрасно понимаю, что ты мне хочешь сказать. Но давай чуть-чуть хорошенько подумаем и все обсудим. Ты всегда мечтал стать моряком, наверное, чуть ли не с самого раннего детства. Юра, мы оба с тобой, к сожалению, фанатично, до предела преданы своим детским мечтам и надеждам юности о своем будущем, о своей дальнейшей жизни и судьбе, так уж было угодно, так сложились обстоятельства. Ты в Одессе, я в Москве. А эти города, к сожалению, находятся на большом расстоянии и мы стали далеки друг от друга, как географически, так и духовно.  Уже ничего изменить нельзя, и уже, откровенно говоря, ничего менять не хочется. Помнишь, когда-то ты прочитал мне прекраснейшее стихотворение Эдуарда Багрицкого. Хочешь, сейчас я его прочитаю для тебя:
…Кто услышал раковины пенье,
Бросит берег и уйдет в туман,
Принесет ему покой и вдохновенье,
Прокалённый солнцем океан,
Кто увидел дым голубоватый,
Поднимающийся над водой,
Тот пойдет дорогою проклятой,
Звонкою дорогою морской...»
Надо сказать, я был просто изумлен! Да, действительно, около 8 лет назад я прочитал это стихотворение для Лилии, но даже и представить себе не мог, что она могла мгновенно его запомнить. Как великолепно поет Лиля, я знал, но, что она с таким чувством, с таким глубоким пониманием смысла стихотворения на этот раз прочитает его для меня…Я был просто поражен.
– И пойми меня, – продолжала она, – я актриса, певица, мечтаю и хочу работать на большой московской сцене. Без театра я свою дальнейшую жизнь не представляю. Об этом я тоже мечтала, буквально с детского садика. И ты сам, наверное, и знал и прекрасно понимаешь, что в этом плане Москва и Одесса никоем образом, несовместимы. Ты хороший, умный, добрый, красивый, прекрасный друг. Но, пойми – только друг, к моему великому сожалению. Постарайся понять меня и прости!
Со стороны, в этот момент, я представлял собой, наверное, жалкое, убогое зрелище. В кафе на стуле напротив Лилии сидело нечто аморфное, бесконечно никчёмное, ненужное, безликое, бесформенное, раздавленное горечью отвергнутого признания. И очень похоже на выброшенную морской волной на прибрежный песок медузу, бесследно растекающуюся под беспощадными лучами южного солнца.
– Юра! Юрочка! У тебя сейчас такие глаза, такие глаза, что мне завыть хочется от горя и слезы вот-вот польются из моих глаз. Пойми: я не героиня твоего романа, а ты, соответственно, не герой моего. Я еще раз хочу тебе повторить, что я хочу сделать все от меня зависящие, чтобы добиться успеха! Сцена – моя жизнь. Мое призвание! Я не мыслю своей дальнейшей жизни без театра. Я – актриса, по крайней мере, я так думаю.
На что я рассчитывал?! Как теперь бы сказали: «Дельфин и русалка – не пара, не пара, не пара». Я, положа руку на сердце, и сам все отлично понимал, а одесситы в такой ситуации выразились бы более определенно: «Шановный (уважаемый), в этом направлении вам абсолютно ничего не светит и Вы элементарно пролетаете, как фанера над Парижем». Так-то так.  Но мне ведь тогда еще было всего 23 года. А я любил, я надеялся…
Да! Надо сказать, что моя ответственейшая миссия в Николаев с треском провалилась. И как мы с тетей Маней с шиком приехали в Николаев, с таким же шиком и гордо поднятой головой и лицом, на котором я усилием воли не позволял проявиться бушевавшей внутри меня бури, отбыли обратно в Оргеев.


                Юрий  СУББОТНИЦКИЙ