Правдивый сказ о русском Икаре. Часть 4

Начало произведения  – http://www.stihi.ru/2015/06/02/6170
Словарь – http://www.stihi.ru/2015/06/08/3663



Ч А С Т Ь   Ч Е Т В Ё Р Т А Я


…Минул месяц.., два… и  восемь, –
и уже настала осень.
Чудным образом, – бог весть!?. –
разлетелась быстро весть
о победе над Азовом
во втором походе новом.
В день тридцатый сентября
все пришли встречать царя.

...Вся Москва забита людом.
Посъезжались отовсюду
и боярин, и мужик –
дабы зреть Победы лик.
Без числа народ толпился
у моста*, где царь садился
на суда речные, чтоб
с войском в  первый  плыть поход.
Пред мостом, как раз у входа,
триумфальные ворота
возвышались, – и они
были праздничны: на них
и парча – златые кисти;
и венец лавровых листьев;
наверху ж сидит орёл
в трёх коронах... Взят Азов
русской доблестью и силой!
Велика ж ты, мать-Россия!

В той толпе как раз стоял
Савва Силыч, пономарь,
со своею дочкой Анной.
Там же был, что нам не странно,
бородатый Филимон,
что всё так же был влюблён.
И старик Архип был тоже,
до победы всё-тки дожив!
Он, тревожась, говорил:
“Савва Силыч! Нету сил:
что-то сердце мне вещает,
не вернётся сын. Не знаю, –
не могу ни есть, ни спать.
Всё тревожусь... Кабы знать...”
“Очищайте мост! – алеши
закричали. – Конны, пеши
здесь войска вот-вот пойдут!
Всё должно быть чисто тут!..”
И стрельцы уж цепью стали
и дорогу расчищали...

Между тем промеж ворот
генерал скакал  Л е ф О р т*.
За ним – всадники рядами
в латах... Реет гордо знамя
со Спасителем!.. Потом
с золотым в руках крестом
ехал дьякон и священник
в подобавших облаченьях.
За каретой на коне
с саблей острою в руке,
в чёрном бархатном кафтане,
весь унизан жемчугами,
в драгоценнейших камнях,
при наградах-орденах
воевода ехал  Ш Е и н*...

...Все вытягивали шеи,
чтобы виден был парад
победителей-солдат:
тут все пушки вестовые, –
коих было там четыре, –
грянули со всех стволов!..
Звон Москвы колоколов, –
что и мёртвого разбудит! –
раздался!.. Из всех орудий
разнеслась пальба. “Уррра-а!..” –
войску славному Петра!
По земле вослед тащили
все трофеи, что отбили:
турки множество знамён
потеряли. Был пленён
АталЫк-мурза их: ехал
он в телеге ради смеха...
...Барабаны били в такт,
шли войска, чеканя шаг.
Генерал  Г о л о в И н * – следом
на коне: гордясь победой...

...А потом и там, и тут
раздалось в толпе: “Идут!..”
И приблизились к воротам
стройные ряды пехоты…
Все затихли, говор смолк:
шёл – ПреображЕнский полк...
Перед стройными рядами,
чёрными блестя глазами,
шаг чеканил капитан –
молодец и великан.
Это был сам Пётр Великий.
Сразу же в толпе возникло
умиленье и восторг
оттого, что царь бы мог
возглавлять парад Победы,
но, – тщеславия не ведав! –
честь триумфа не себе
предоставил он, а тем,
кто отца и мать оставив,
доблестно Россию славил!
Громогласное “Ур-р-а-а-а!..”,
перекатами звеня,
раздалось царю и Нике:
“Слава! Слава, Пётр Великий!..”
Устремив свои глаза
на Великого царя,
люди плакали, смеялись,
целовались, обнимались:
всех объял один восторг, –
и звучало: “С нами Бог!”

...Видя радость, Пётр Великий
не скрывал своей улыбки...

...Полк Семёновский прошёл...
Сына… – нет, он не нашёл.
Уж Архип смотрел-старался:
взглядом в каждого впивался, –
Емельяна ж… нет как нет!..
Помутился белый свет:
горе комом подступило,
всё расплылось и поплыло, –
и он волю дал слезам,
что по старческим щекам
побежали горькой каплей...
Плечи старика обмякли,
головой седой поник...
И Анюта, – вслед за ним, –
побледнела, задрожала
и рыданий не сдержала...

В это время мимо шли
уж стрелецкие полки.
Вот проходит полк Бутырский.
Савва глянул: словно искрой
будто око обожгло:
“Глянь, Архип Иваныч!.. Вон!
Господи, Твоя-то воля!
Ты не видишь сына, что ли?
Пред полком – глянь! – генерал?
А за ним в ряду – капрал!..”
И, увидев Емельяна
в чине гвардии капрала, –
бросился к нему старик
сквозь ряды стрельцов и пик:
“Пропустите, братцы, к сыну!..
Жив сыночек!.. Жив родимый!
Дайте хоть одним глазком
на него взглянуть!..” – “Потом
поздороваешься с сыном,
уж поспеешь. ...Всё едино,
шествию – уже конец “, –
задержал его стрелец.
Голос вдруг родной услышав,
Емельян, – в ряду всех выше, –
оглянулся быстро, но
продолжал смотреть вперёд,
опасаясь с шага сбиться
да в ряду вдруг оступиться.
Не заставила его
и движенья одного
сделать радость, чтоб нарушить
строй рядов: чего уж хуже!

...Только две слезы его –
кап! – на красное сукно...

Между тем ФилимОн-плотник,
чудо-кораблей работник,
начал с Саввой разговор,
перешедший в ссору-спор:
“Ты пословицу такую
Савва Силыч, знаешь, чую:
слова не дал – так крепись,
а дал слово – так держись!” –
“Знаю, “ – Савва отвечает.
“А коль знаешь, то, я чаю,
не забыл, что слово дал,
и что ране обещал
ты отдать мне дочку в жёны?
Что: вопрос как есть решённый?..
Али дашь другой ответ:
отопрёшься? али нет?” –
“Отопрусь?.. Да нет. Но... помнишь? –
если ты! своё  исполнишь
обещанье, что  н ы р н ё т
твой кораблик  –  и   в с п л ы в ё т!..” –
“То-то же!.. Да только вот что:
Емельян Архипыч точно
уж в капралах. А как он
станет бить царю челом!?
Чай, с него, поди, не взыщешь:
царской милости отыщет, –
и возьмут тебя потом
в церковь царскую дьячком?” –
“За него и выдам дочку.
За него. Как Бог свят, точно”. –
“Дельно, дельно… А что вдруг, –
Филимон как-то потух, –
мой кораблик впрямь, нырнувши,
да и выплывет?..” Скользнувши
взглядом, тут же пономарь
из села Большой Сухарь
отвечал: “Тогда уж точно
за тебя отдам я дочку”. –
“Савва Силыч! Как же так?
Разве ж можно, чтоб вот так:
за двоих отдать-то дочку?
Не придумать и нарочно!” –
“Будто уж кораблик твой
так и выплывет!” – “Постой!
Он-то выплывет, увидишь”. –
“Э-э, пустое!..” – “Коль обидишь, –
так тогда ведь – уж не вру! –
на  тебя!  челом царю
я ударю!.. Не пустое:
берегись! Ударю втрое!..” –
“Ах ты, Господи, свят-свят!
Чем же я-то виноват?
Я-то чем здесь провинился?..” –
вскрикнул Савва. Изменился
он в лице и, побледнев,
стал совсем почти как мел.
“Для чего двоим дал слово?” –
“Да помилуй: что здесь ново?!.” –
“Люди добрые, никак,
не поступят точно так! –
Филимон всё распалялся
и всё больше возмущался. –
...Я кораблик свой царю
срочно ж завтра предъявлю!..
…Ты молись-ка, Савва Силыч,
чтобы Емельян Архипыч
отказался сам… Ей-ей:
станешь между двух огней!
Царь Великий правду любит.
Он-то нас с тобой рассудит.
Справедлив Великий царь!..”

...Бедный Савва-пономарь
не на шутку был напуган.
Голова его шла кругом
“Как уйти-то от греха:
коли нету жениха –
худо. Коль их много – тоже!..
Наказанье, право, божье!
Ох, уж дочки!.. Прям беда!..” –
бормотал он про себя…
Скорым шагом, – дело  к ночи! –
вместе с молчаливой дочкой
шли на постоялый двор.
С Филимоном разговор
слышала она, конечно.
Но от радости сердечной,
что избранник жив-здоров,
счастлива была без слов!..

Утро новое настало.
Вся Москва пораньше встала.
День был первый октября.
Радость сердца не тая,
все к Успенскому собору
поспешали... И уж скоро
стало в храм нельзя войти,
впрочем, так же, как – уйти.
…В благодарственной молитве
перед Спаса кротким ликом
сам царь-батюшка стоял,
и звучал большой хорал...
Вот уж служба завершилась.
Началась царёва милость.
Пред раскинутым шатром
с флагом царским и орлом
сведены войска на площадь, –
ветер царский флаг полощет…

…Окруженье у царя –
генералы да князья.
Кто в походе отличился,
получал награду лично
из рук в руки от царя.
(Не пропала служба зря!)
В солнечных лучах сверкали,
золотом блестя, медали.
Кубки чисто-серебра,
соболиные меха
и кафтаны дорогие
послужившим для России
царь дарил, – и похвала
из уст батюшки-царя
лучшею была наградой!..
Были все, конечно, рады
и дарёным соболям,
и полученным деньгам...

Вот черёд и Емельяну
получать награду. Стал он
на колена пред царём
да и стал… просить о том,
чтобы вместо награжденья
дал о том царь повеленье,
чтобы Савва-пономарь
из села Большой Сухарь
был дьячком до самой смерти
при дворцовой царской церкви.
Царь нахмурил брови: “Чтооо?!.
Встань с колен!.. Как звать его?” –
обратился он к ГордОну*,
так как генерал был оный
сам Бутырского полка.
“Иванов это: капрал,
государь: это – тот самый:
совершивший подвиг славный:
из семёновцев-солдат,
что устроил туркам ад;
что зажёг подкоп, мгновенно
подорвавший крепость-стену;
и капралом в мой он полк
за поджог и за подкоп
переведен был”... – “А-а.., знаю.
…Просьба странная какая.
Ты подумал, Иванов,
прежде рот раскрыть для слов,
у  к о г О   и   ч т О   ты просишь?
Ты ж мундир капральский носишь!..”

...Емельян и рассказал
всё как есть: как он летал…
Правду всю и откровенно:
как лишился он именья,
как попал в солдаты он,
до копейки разорён.
Иногда царь улыбался,
а порой до слёз смеялся,
слушая его рассказ,
не сводя с капрала глаз:
“Кто ж велел продать именье?
Уж не ты ли, князь?..”  С почтеньем
князь Гагарин отвечал:
“Нет, не я, Великий царь.
По приказу Лихачёва.
Я в то время, право слово,
болен был. Не уследил.
Главным ОН в приказе был”. –
“Кто ж  велел-то… деньги выдать?” –
“Да всё он же. – (Надо видеть
было строгого царя!
Не любил он трат зазря). –
Иоанн-царь-Алексеич
повелел не брать сих денег”. –
“Так зачем взыскали их?
Лихачёв, я вижу, лих!..
А позвать мне Лихачёва.
Разберём-ка дело снова!..”

Повеление царя
было грозным. И земля –
...из-под ног ушла, качаясь...
И Федот Фомич, отчаясь,
подошёл… Царю поклон
до земли отвесил он.
Гневно царь сверкнул очами:
“Как посмел, скажи боярин,
самовольно отпускать, –
а потом ещё взыскать!? –
вопреки царёвой воле
деньги из казны?.. Ты, что ли,
всех умней?!.” – “Помилуй, царь
Пётр Великий государь!” –
Лихачёв упал мгновенно
в страхе тут же на колена.
“Сколько денег, говори,
было взято из казны?” –
“Восемнадцать рублёв.” – “Что же,
всё имущество за тО же
было продано тобой?” –
“Нет, – мотнул он головой. –
Нет. Имущество за двадцать
было продано. – (Скрываться
от царя нельзя никак:
за неправду взгреет  тааак!..) –
Я, однако ж, бедность видя,
не посмел его обидеть:
на вторые крылья – я –
пять рублей дал. Три рубля
челобитчик дОси* должен.
Но не взял я: разве ж можно!” –
“Впредь осмелься у меня
самовольничать зазря!
Эти деньги, год от года,
собираются с народа.
Я за эти деньги вот
Богу должен дать отчёт!..
Лишь на пользу государства
их потратить можно, ясно?..
Только ради торжества
я тебя прощаю. Встань!..
За вину ж тебя, однако,
накажу, боярин, так я:
из мошны тугой своей
заплати... сОрок рублей
Иванову”.   Лихачёва -
после царского-то слова! –
и в хлад бросило, и в жар.
Он с земли насилу встал
и, не медля ни минуты, –
жаленный пчелой как будто, –
поспешая, шёл домой,
повторяя: “Боже мой!..”

В тот же день вручил он деньги
Емельяну. И мучений
он при этом не скрывал:
будто жизнь он отдавал,
а не деньги!.. Что поделать!
Наказал царь – знать, за дело.
Только с этих самых пор
оборвать он был готов
всех подряд, кто вдруг случайно
иль нарочно и нахально,
с подковыркою в речах,
говорил о журавлях...

…А тем временем пробился
сквозь толпу ФилимОн Фирсыч.
В ноги он упал царю
и “Челом, – воскликнул, – бью!
Государь-отец! Помилуй,
царь-надёжа наш родимый!
Смастерил кораблик я
лишь потехи царской для.
Как гагара он ныряет:
в воду канет – и всплывает!
Я, царь, кланяюсь тебе
сим корабликом. А мне,
государь, пожалуй милость:
я прошу, чтоб так случилось,
чтобы Савва-пономарь
из села Большой Сухарь
был дьячком до самой смерти
при дворцовой царской церкви…”
Пётр был… сильно удивлён,
что уж двое об одном! –
об одном и том же просят.
Подобает ли здесь вовсе!..
И, смеясь, воскликнул царь:
“Это что ж за пономарь?!.
Ты смеёшься, Франц любезный!
Было бы весьма полезно
вразумить обоих так,
чтоб впредь знали  ч т о  и  к а к
у царя просить возможно.
Но... от смеха лопнуть можно!
Счастье их, что весел я!..”
Так Лефорту говоря,
продолжал он: “Ради шутки,
коль уж нам смешно так жутко,
дело это – разрешим.
Что за надобность двоим
пред моей особой царской
печься долей пономарской?”
Филимон решил тут, что
вопрошает царь его,
и ответил: “В околотке
ценят Савву за нрав кроткий.
Савва Силыч – пономарь
из села Большой Сухарь, –
обещал, что зятем будет
у него, лишь кто добудет
для него, пономаря,
место царского дьячка,
распотешив царску милость.
Но… вот так уж получилось,
что служивый Иванов... –
не сдержал своих он слов,
царь: тебя не распотешил,
журавлём-то не взлетевши!..”
Царь немного помолчал,
головою покивал:
“…Говори-ка ты мне правду:
вот кому о н а-то рада?..
За кого из вас идти
замуж хочет?.. Говори”. –
“Емельян Архипыч больше
приглянулся ей. Да всё же... –
Филимон тут замолчал
и затылок почесал, –
он тебя не распотешил:
как и все, остался пешим”. –
“Он меня потешил тем, –
буде слышно это всем! –
распотешил тем отменно,
что взорвал Азова стену!..
Франц любезный! А тебя
я прошу пономаря
разыскать. Да вместе с дочкой.
Разузнай, кого захочет
взять себе она в мужья:
для семьи – любовь важна.
За того пусть и выходит.
Савва ж пусть в своём приходе
остаётся… И скажи,
что отцы искать должны
женихов не в торг да прихоть,
и не ради личных выгод,
а для счастья дочерей;
чтоб вперёд он был умней...
И ещё одно решенье.
Я в твоё распоряженье
отдаю, – устройства для, –
“кораблей строителя”.
Подыщи ему работу,
чтоб была ему в охоту:
пусть на верфи корабли
строит. Сам же осмотри
ты его нырок-гагару.
Журавлю он, верно, в пару:
как взлетел тот высоко,
так нырнёт он глубоко…
…Подойди, капрал, поближе:
я тебя наградой высшей
отмечаю: вот медаль!..
Журавлём ты не летал,
но зато стена взлетела!..
Рук геройских это дело.
За короткий срок журавль
гвардии капралом стал!..

...Он напомнил мне Икара,
сына зодчего Дедала.
С разницей одной, что тот,
знавши небо и полёт,
с высоты – упал. А этот,
не взлетев, изведав беды,
так возвысился... Капрал!
Славно, славно воевал…
Верой–правдой для России
послужил, – и всё осилил!..
…Вот тебе и кубок в дар:
молодЕц, рУсский Икар!..”




Март–июль 2002 года.


СЛОВАРЬ – http://www.stihi.ru/2015/06/08/3663