Правдивый сказ о русском Икаре. Часть 2

Начало "Правдивого сказа..." – http://www.stihi.ru/2015/06/02/6170



Ч А С Т Ь   В Т О Р А Я


Вот, с хозяином простившись
и в деревню воротившись,
Емельян не спал всю ночь.
Вспоминая Саввы дочь, –
так и эдак думал… Думал:
что такое бы придумать,
чтоб дивилась вся Москва
от макушки до носка;
чтобы все, как увидали –
так и рты б пораскрывали!
Чтобы Пётр Великий царь,
сам державный государь,
распотешился в забаву,
а потом умельцу славу
царской милостью воздал:
бить челом не отказал.
…Ночь апрельская темнела,
за окном звездой горела;
свет луны сочился в дом
равнодушным серебром...
Емельян лежал и думал:
уж чего не напридумал, –
да не нравилось ему!
И вот, глядя на луну
да на звёзды в небе синем,
он придумал... сделать крылья:
чтоб на руки их надеть
и, как птица, полететь
над златыми куполами,
лишь взмахнув двумя крылами!..

Рано утром он назад
заспешил в столичный град.
Стал закладывать он лошадь;
на телегу сунув пОжить*;
попрощался пред крыльцом
с заспанным ещё отцом, –
поклонился низко Богу
и отправился в дорогу:
поспешал да погонял, –
и Гнедок, храпя, бежал...

Вот приехал он в столицу.
Знамо дело: лица, лица...
“А не знаешь ли, земляк, –
скромно кашлянув в кулак,
Емельян спросил мужчину,
проходившего с корзиной, –
где царь-батюшка?.. В Кремле?” –
“А зачем то знать тебе?” –
сдержанно спросил прохожий
и взглянул уже построже.
“Бить хочу ему челом”. –
“А-а... Понятно. Дело в том,
что царь-батюшка изволил...
э-э... дня три назад, не боле,
по Москве-реке отплыть”. –
“А почто, позволь спросить?” –
“Да в поход под АзОв-город”. –
“Экое какое горе!..” –
“Нет тут горя и на час:
челобитную в приказ*
ты подай свою, – раз нужен
суд-расправа… Там не хуже”. –
“Мне нельзя туда, земляк:
дело – вовсе не пустяк...” –
“Ну так ждать тогда придётся:
скоро царь с войны вернётся.
Как  с о л т А н а  победит,
так в Москву поворотит…
Да пора уж мне, дружище:
чай, меня поди уж ищут.
Закалякался с тобой...
Что ж, прощай, любезный мой!”
И прохожий удалился.

...Емельян воды напился,
почему-то вдруг икнул,
горестно потом вздохнул
и размеренно, без спеха
в постоялый двор поехал;
двор тот был не далеко,
и Гнедок шагал легко...
Там свою оставив лошадь,-
пеший, – он пришёл на площадь.
Поначалу оробев,
вправо-влево поглядев, –
“Караул!.. – он крикнул смело. –
Караул!.. СлОво и дЕло!..”

...Окружил его народ:
все глядят, разинув рот.
“Ну? Чего ты тут горланишь?” –
в сером форменном кафтане
и с рогатиной в руке
подошёл тотчас к толпе
человек. “…А что тебе-то?
Где мне надо – дам ответ я”. –
“Да ты дай ему алтын*, –
закричали из толпы. –
Караульщик он, вестимо!
Дай алтын, – и топай мимо.
А не то – ступай в приказ!
Он-то вмиг сведёт и сдаст!” –
“Так мне ж этого и надо!
Я б пошёл и без догляда,
да не знал, куда идти...” –
“Ты тут много не галди, –
оборвал его  алЕша*. –
Раз “кричал” – знать, дело спешно.
Я тебя доставлю враз!
Следуй-ка за мной в приказ!.. ”
И пошёл он за алешей
быстро так, что употевши
был, когда вошёл в тот дом,
где приказ был размещён.

...В первой комнате приказа
был  подъячий*. Тут же сразу
всё алеша доложил.
На слова он краток был:
человек, мол, этот смело
“Караул! Слово и дело!”
государево кричал.
Тот, немедля постучав
в дверь другого кабинета,
доложил всё дьяку* это.
Дьяк сим озабочен был, –
и  начальству доложил.
Был начальником боярин
князь Иван Ильич Гагарин:
“Позови его сюда.
Видно, медлить тут нельзя”.
И без лишних разговоров
Емельяна, – взяв за ворот, –
дюжий сторож в кабинет
вмиг привёл держать ответ.
Сам, – приказ исполнив, – вышел...

…Дьяк сидит и что-то пишет,
лишь перо в тиши скрипит...
“Ну-с, как звать-то? говори, –
князь спросил у Емельяна,
глядя строго. – Истуканом
не молчи… Измена, что ль?
Да подробнее изволь”. –
“Нет, боярин! Не измена, –
поклонясь ему в колена
отвечает Емельян, –
нет такого средь крестьян”. –
“Может, на царя иль думу
кто недоброе задумал?..
Да скорей же говори!..
Недосуг мне! Не тяни!” –
“Это дело ...тоже важно, –
Емельян взглянул отважно. –
Я придумал, светлый князь… –
мысль такая родилась…
Я придумал… сделать крылья:
журавлиные чтоб были,
и летать на них весной
по-над самою Москвой...
Не оставь меня, кормилец!
Помоги мне, милостивец!
Помоги, отец родной!..” –
“Что-что-что?.. Летаааать?!. Весноооой? –
и боярин князь Гагарин
со скамьи привстал: “Ну, парень!..
Да в своём ли ты уме?!.
Да здоров ли ты вполне?
Журавлём летать!?. Как можно!
Да такое ли возможно?..
Ты, Федот Фомич, слыхал?..
Ты слыхал,  ч т о  он сказал?..” –
обратился князь к мужчине,
что сидел с ним рядом. В чине
был окольничего* он;
был кафтан его зелён,
был прижимист по натуре,
сам был круглый по фигуре,
глаз был светел, волос – рус
и похож был на арбуз.
“Да как я-то не слыхал бы!
Не слыхал бы, кабы спал бы!” –
“Как же быть, Федот Фомич?” –
“Как всегда, Иван Ильич!” –
“Что ж ты думаешь по делу?”...

(А вот здесь я между делом
Вам, читатель, поясню,
что Федот Фомич на дню
был рассееяяян – чрезвычайно:
он  не слушал   и з н а ч а л ь н о:
и не слышал всё подряд,
что в приказе говорят).

...“А что думать тут?” – “А всё же?” –
Что и ты, князь: точно то же”. –
“А вот я, Федот Фомич,
не могу никак постичь.
Ни в одном приказе, верно,
даже схожего примерно
дела нет, как свет стоит!” –
“ПОлно, князь! Статья гласит...
Э-э-э... короче, в Уложеньи*
есть статья, что без сомненья
это дело ...раз-ре-шит.
Спор тот – ниткой белой шит!..” –
“Да ты, верно, не расслушал:
заложило ль, что-ли уши?
Ну-к, скажи о чём просил
челобитчик?” – “Он просил...
он просил... у нас управы
на обидчика”. – “Нет! Право,
ты совсем не отгадал.
Он нам только что сказал...  –
журавлём летать он хочет!
Вот об этом и хлопочет”. –
“Полно, князь, шутить со мной!” –
“Челобитчик – пред тобой.
Сам спроси, чего он хочет”.

...Дьяк всё время что-то строчит.
Емельян вновь повторил
просьбу… Очень удивил, –
и Федот Фомич, воздевши
руки вверх, оторопевши,
с вопросительным лицом
и, блеснув златым кольцом,
повернулся молча к князю:
“Что, Федот Фомич! В приказах
не было ещё того:
ни у нас, ни у кого.
...Поищи-ка – в Уложеньи –
ты статьи для разрешенья
челобитной... Я ж пока
съезжу в думу: мне – пора”, –
князь сказал и тут же вышел:
уж и шум шагов не слышен...

...Встав, окольничий сказал:
“…Я смешнее – не слыхал!
Да с приказом шутки плохи!” –
“Нет, боярин! Вот ни крохи
не шучу я!.. – видит Бог!
Крылья сделать я бы смог,
из казны мне кабы дали
восемнадцать рублёв. В дали
я б такие залетел,
что никто б  не углядел”. –
“Ну, а коль обманешь, что же?” –
“На меня тогда положишь
ты сей долг, боярин… Вот.
У меня есть и  живот*:
лошадей две тройки добрых:
чистокровных, не хворобых;
да полдюжины телег.
Да отцовский оберег...” –
он добавил еле слышно.
“Кабы тут чего не вышло, –
бормотал Федот Фомич, –
своего бы не отстричь...
Это надобно проверить,
нА слово нельзя-то верить!..”

И подъячий послан был,
чтоб проверить. Тот сходил
очень быстро, – поспешая, –
важным видом страх внушая,
в постоялый самый двор,
где короткий разговор
он имел с купцом Поповым,
подтвердившим слово в слово
всё наличие добра.
С постоялого двора
поспешая, он вернулся:
в полчаса и обернулся.
(Говорят, что этот двор
существует до сих пор,
и ничто не изменилось, –
только вывеска сменилась.
Верь-не верь, а хоть – проверь:
да что выяснишь теперь!..)

Получивши подтвержденье,
что и вправду есть именье,
что мужик ни в чём не врал,
правду-истину сказал, –
стал окольничий вслух думать:
“Скоро князь придёт из Думы.
А велел мне – как тут быть? –
челобитную решить
до его же возвращенья...
Да какие тут сомненья!
П А м я т ь   надобно послать!.. –
(кстати, к слову тут сказать,
что фамилию носил он
Лихачёв.  Дай бог нам силы
что-нибудь уразуметь
в логике его и впредь!) –
Да. Немедля  п а м я т ь  выслать:
из Большой Казны чтоб быстро
челобитчику сейчас
выдать деньги…”   (Вот те раз!.. –
Дьяк хотел сказать тут что-то,
даже рот раскрыл... Не вот-то!)
“Делай молча, что велят.
…Ох, умны же все подряд! –
закричал боярин строго. –
Понимаешь больно много!..”
Дьяк тотчас же, взяв перо,
стал в приказ писать письмо
от Стрелецкого приказа,
чтоб “немедленно и сразу
выдать деньги мужику,
обещавшего Москву
удивить и сделать крылья,
журавлиные чтоб были,
и вот этой же весной
пролететь по-над Москвой.
Если ж слово он не сдержит,
то тогда уж все издержки
возместит своим добром,
расплатившись животом”.

Память тут же подписавши,
с нею сторожа пославши,
Лихачёв смотрел в окно,
поджидая князя...   Но
через полчаса явился
дьяк, – никто не удивился, –
вынул деньги и просил
(уж таков порядок был)
расписаться на ответе.
(Ничего глупей на свете
нет, когда ты сам себе
ставишь подпись на письме!
Дело в том, заметить нужно,
что Федот Фомич по службе
сам заведовал казной.
Но не то, чтоб был главой:
он заведовал лишь только
кто, кому, куда и сколько).

...Гусь-перо на слоге  “ха”, –
вспрыгнув, точно как блоха, –
росчерк быстро учинило
и в чернильнице застыло...
Сумма выдана, и вот
Емельян к себе идёт.
Для надзора – и всего лишь! –
был к нему приставлен сторож...

Между тем вернулся князь.
Он вошёл – не торопясь;
и, размеренно шагая,
глянул, взглядом вопрошая:
что, мол, дело? решено?
Чем закончилось оно?..
Лихачёв тут доложился.
Князь за голову схватился:
“Ну и дел наделал ты!..
Как же можно  из казны
без Указа деньги выдать!?.”
Стал Федот Фомич, как рыба,
рот беззвучно раскрывать
и не зная  ч т о  сказать.
Он, встревоженный так сильно, –
будь неладны эти крылья! –
челобитчика догнать
предложил и отобрать
у него назад всю сумму!..
“Это будет неразумно, –
помолчав, сказал тут князь. –
Выпрошу, – авось, – Указ.
Иоанн-царь-Алексеич*
(для него-то это мелочь!)
посмеётся и  – как знать? –
повелит вдруг деньги дать”.
Так на том и порешили:
будь, что будет: или – или.

Ночь прошла. Федот Фомич
всю-то ночь не спал, как сыч:
то вздыхал он, то молился,
то вставал и вновь ложился,
то опять он вдруг вставал, –
и жене спать не давал...

На другой день всё решилось.
Будто  с плеч гора свалилась!
Князь сказал, что царь, смеясь,
выдал нужный им Указ,
но велел, чтоб проследили
и ему бы доложили,
полетит ли Емельян.
Поднося ко рту стакан,
чтоб хлебнуть глоток водицы,
он добавил: “Не сгодится,
если ж он не полетит:
ведь затея-то влетит
в личную твою копейку.
Ну-к, ещё воды подлей-ка...”
(К слову, надобно сказать,
князь хотел лишь попугать:
и улыбка появилась
на его лице, да скрылась.
Пошутил, конечно, он:
сразу ж был вопрос решён
и понятно, и приятно:
сумму дали... безвозвратно!)
“Как же так!.. За что же, князь?
Хоть из кожи тут вылазь, –
а что сделаешь, коль если
не взлетит: хоть плачь, хоть тресни!..” –
восклицал Федот Фомич,
ставший красным, как кирпич.
(Был рассеян он: то – верно;
скуп же был - неимоверно!)
...Еле сдерживая смех,
князь, взглянув куда-то вверх,
отвечал: “Царёва воля!..
Уж твоя такая доля”.

Так с Федотом Фомичём,
хоть и был он “ни при чём”,
жизнь коварно подшутила
и свой суд, смеясь, вершила.
Две недели день за днём
беспокойство ныло в нём.
Ежедневно из приказа
без чьего-либо указа
приезжал он, чтоб взглянуть
на труды: хоть чем-нибудь
каждый день себя утешить!
И к его обширной плеши
постоялый двор привык...

...Емельян же ни на миг
от трудов не отрывался:
крылья ладил и старался,
чтоб Москву всю удивить
и царю тем угодить...
Лишь одна в мечтах Анютка –
синеглазой незабудкой;
да тревожит Филимон:
чай, к Анюте ближе он!..

...Наконец, готовы крылья:
не из перьев журавлиных:
он их ладил – из слюды.
И нисколько за труды
Емельян не опасался
и ни в чём не сомневался:
головой ручался он,
что по небу журавлём
полетит по-над Москвою,
над самой Москва-рекою, –
лишь наденет два крыла
да взмахнёт разочка два!..

...Убедившись, что уж точно
труд готов, крепленья прочны, –
Лихачёв в приказ донёс,
что велел срубить помост:
чтоб на площади на Красной, –
благо, день стоит прекрасный, –
челобитчик журавлём
в небо взмыл, взмахнув крылом.
Отклик князя был коротким:
“Хорошо, пойдём посмотрим”.

…А на площади – толпа:
многие стоят с утра!..
Люди думали сначала, –
топоры когда стучали, –
что кого-то здесь казнить
будут: голову рубить.
Но когда взошёл крестьянин
на помост с двумя крылами,
то помост со всех сторон
стал толпою окружён.
Собралось народу столько,
и пол-столько, и треть-столько,
что к помосту не попасть:
негде яблоку упасть!

…На толпищу глядя эту,
им пришлось сойти с кареты, –
и окольничий вперёд, –
пробиваясь сквозь народ, –
шёл с большим трудом к помосту.
Князь – за ним: и то не просто!
“Ну гляди же мне, гляди:
попроворнее лети!..” –
ужасаясь чёрной мысли,
что ему весь долг начислят
(восемнадцать-то рублёв!)
громко крикнул Лихачёв...

...Емельян перекрестился,
низко Богу поклонился, –
и стал крыльями махать...
А народ… стал хохотать!
Он привскакивать пытался,
журавлём взлететь старался, –
да и крылья опустил,
быстро выбившись из сил...
Уж вся площадь хохотала!
Насмешил он всех немало.
Все смеялись, кроме  двух:
Емельяну – спёрло дух;
а Федот Фомич – от страха:
даже взмокла вся рубаха.
“Да чего же ты стоишь,
окаянный, не летишь!?.” –
закричал он тут с досадой.
“Крылья сделать легче надо.
Эти больно тяжелы.
Сделать надобно из  прхи, –
отвечал “Икар” спокойно
и держал себя – ...достойно.
“И на тех взлетишь... легко:
точно так же высоко!..” –
князь, смеясь, тут слово вставил.
Но... Федот Фомич... поправил
на кафтане то да сё
и сказал: “Здесь надо всё
рассчитать и всё продумать,
да чего-нибудь придумать.
Вдруг взлетит? почём же знать!
Это надо испытать.
...Что такое  прха, скажи-ка:
поподробней разъясни-ка!” –
“Прха, – ответил Емельян, –
шкурка тонкая: баран…”
“Князь, послушай, бога ради:
пусть из прхи он крылья ладит.
Мне сдаётся, что взлетит...
Непременно полетит!..” –
“Хорошо, пусть испытает.
Глянем, как он полетает.
Но на крылья из той прхи
денег сам ему дай… Ты!”
“Сколь же будут крылья стоить?
Рубль? два?.. Али поболе?” –
“Эти – обойдутся в пять”. –
“А-а... нельзя ли меньше дать?” –
Нет, никак нельзя, боярин”.
(Князь Иван Ильич Гагарин
молча слушал этот торг
и… держался, как уж мог).
“Раз нельзя, то… чтО ж тут делать:
крылья – надо – всё же сделать.
ДАм!  тебе я  пять рублей.
Только ж ты гляди: сумей!..
И на этот раз – чтоб верно:
полетел чтоб непременно!” –
продолжал Федот Фомич...

(Нам ли это всё постичь!)
Но Федот Фомич, вздыхая,
на удачу уповая,
думал так, что, может быть,
не придётся долг платить;
и спасёт его от траты
жертва: в пять рублей заплата.

...А народ стоял, глазел,
расходиться не хотел...

Емельян сошёл с помоста.
Сквозь толпу пройти – не просто:
кто с расспросом пристаёт,
кто крыло рукой возьмёт;
а иные всё смеялись,
зубоскаля, издевались!..
Не пролезть и не пройти:
всё заслоны на пути!..

Еле-еле он продрался:
разве что лишь не подрался.
Любопытных разгонял,
кой-как сладить помогал
Лихачёв: и окрик строгий
расчищал ему дорогу...
Но за ними шла толпа
до ворот его двора.

...Миновало две недели.
Крылья новые поспели.
Емельян явился вновь
на помост: лететь готов!
А народу ещё больше
в этот раз пришло на площадь:
все стоят и ждут, глядят,
рассуждают и галдят.
Лихачёв так волновался,
что совсем уж растерялся,
и в рассеянности нёс,
в страхе глядя на помост,
несусветицу такую,
что не снилась... обалдую!
И Гагарина – не в грех! –
разбирал, конечно, смех.
“Да ты что ж стоишь, любезный,
время тратишь бесполезно?
Ждёшь чего?!. Давай: лети!
Шибче крыльями маши! –
закричал он Емельяну. –
Да гляди мне, без обману!”
Емельян и замахал... –
да стоит всё, как стоял.
Сильно он махал и долго,
и усилий тратил много.
Выбился из сил, устал –
но... всё там же, где стоял.
Опустил – без сил уж! – крылья...
...Облака по небу плыли
без усилий и трудов
от невидимых ветров...
Громкий смех из каждой глотки
долетел до околотка*
и разнёсся по весне
и по всей, видать, Москве!
“Не робей, маши сильнее!!!...
Не ленись!.. – кричал, потея,
Лихачёв, и градом пот
лил по шее за ворот. –
...Хорошень махни-ко левым!..
Круче!.. Шибче! Первым делом…” –
“Нет, боярин, не могу.
Правда-истина: не лгу...
Что-то тут неладно дело:
ажно тело заболело!..” –
“Говорю тебе:  л е т и!..
Вот разбойник! Двадцать три (!)
крылья все твои уж стоят!!.” –
“Нет. ...Твоя, боярин воля:
хоть мне голову секи, –
нету силы у руки...”

Видя, дело - безнадёжно,
и поправить невозможно, –
Лихачёв ....чуть не рыдал:
чудом как-то устоял
на ногах, когда представил,
что он против твёрдых правил
в печку бросил пять рублей,
да теперь ещё казне
восемнадцать целых должен!..
Нет, такое-то не гоже!..

...Возвращаясь, светлый князь
всю дорогу шёл, смеясь...

А Федот Фомич – бранился,
чуть в истерике не бился…
Был таков его указ:
чтоб сейчас! свести в приказ
Емельяна!.. Сторож бравый,
взяв за ворот крепко правой,
Емельяна свёл в приказ,
выполняя сей указ...

...А народ при том смеялся,
“журавлём” вслед обзывался...



Новый день пришёл, лучась.
Занемог Гагарин-князь.
И Федот Фомич, известно,
заступил на княжье место.
Первым делом он велел, –
прежде прочих всяких дел, –
всё именье Емельяна
до последнего стакана
распродать и долг покрыть:
деньги – срочно – возвратить!
Дьяк пытался слово вставить
и советовал оставить
всё как есть, покуда князь
сам решит всё, возвратясь.
Но окольничий и слышать
не хотел об этом. Вышло
точно так, как он велел...

Да-а... Не к месту заболел
князь Иван Ильич Гагарин...
Но как быть? – “хозяин – барин”:
Отдал бедный Емельян –
...всё: свой праздничный кафтан;
лошадей две тройки добрых, –
чистокровных, не хворобых, –
всю «полдюжину» телег...
Лишь отцовский оберег
на груди при нём остался
да тулуп, что уж порвался.
А ещё – что ж больше взять? –
обещанье "не летать!.."
взяли; снова пригрозили
и тогда уж отпустили...

Из приказа выходя,
грустно под ноги глядя,
Емельян вздохнул глубоко:
“Вот как жизнь ко мне жестока!
Ох, головушка моя,
бедная, пропащая!
Кто же знал, что так-то выйдет!
Уж до смерти мне не видеть
ни родимого крыльца,
ни невесты, ни отца!
Как я этаким-то нищим
перед очи-то девичьи
покажусь!.. БЫло добро  –
да в один момент сплыло!
Лишь копеечка на малость
от всего-то и осталась!..”

...Размышляя о судьбе,
глядя под ноги себе,
шёл по улице он прямо…
Поравнялся вдруг нежданно
он с Отдаточным двором.
В старину топили в нём
разнесчастья и кручину
независимо от чина:
все туда, бывало, шли.
Взяв копейку из мошны*,
Емельян пошёл к воротам,
чтоб пропить её:  ...эх, чтО там!..
Выпить с горя – нет греха,
раз судьбинушка лиха!..
Двор уж рядом находился.
Мимо тех ворот тащился
нищий: дряхлый и седой,
с непокрытой головой:
“Сделай милость ХристА ради! –
Емельян услышал сзади.
Был старик на костылях.
И, держа деньгу в руках,
Емельян остановился.
(Не судьба, видать, напиться!)
Посмотрел на старика
и... отдал копейку: “На!.. ”  –
“Благодарствую премного.
Сотворю молитву Богу:
награди тебя Господь!
Сохрани от всех невзгод...” –
прошептал тот еле слышно...

Из души вдруг тяжесть вышла.

...Емельян повеселел,
шёл и в небо всё глядел:
что-то в нём внутри очнулось
и надеждой обернулось:
...слышал он внутри себя:
“Не оставит Бог тебя!..”

Словарь – http://www.stihi.ru/2015/06/08/3663
Продолжение. Часть третья – http://www.stihi.ru/2015/06/07/8622