Лель

Там, где сосны глядятся в озёра,
Где и эхо ответит нескоро,
Там звучит колдовская свирель.
Это бродит средь дикого бора
Озорной и насмешливый Лель.

Заиграет – и слышно в лесу нам,
Будто дождик по солнечным струнам
Ударяет, задирист и тощ,
Водопада звенящая мощь
Отзывается в гуле чугунном.
Сквозь него донесётся слегка
Торопливая речь родника.

И откроется в звуках свирели
Всё, что ветры о странствиях пели:
О дорогах неведомых стран,
Где закат, как из золота ткан,
О морях незнакомых доселе.
И ещё в эту песнь вплетены
Восклицания быстрой волны.

К небу звёздному песня взлетала,
Где гроза затихает устало,
Где хрустальный сияющий свод
Сокровенные тайны несет.
Но свирели и этого мало,
И небесных сокровищ покров
Перед ней опуститься готов.

В мире нет той свирели чудесней,
Потому что не страшно в беде с ней:
Если вдруг лиходей надоест,
То она чародейскою песней
Всех врагов изгоняет окрест.

Слушать песни волшебного мая
Собиралась вся живность лесная,
Даже лютый прожорливый зверь,
Только тихий и смирный теперь,
Приходил, осторожно ступая.
И леса становились светлей
От белеющих стай лебедей.

Всех зовет волшебство, и любого
Силой жизни наполнить готово,
Но наука такая хитра,
Потому-то заветное слово
Произносит для Леля сестра.

Звали Леля её. Зеленели
При одном приближении Лели
Чахлый кустик и тополь сухой,
Оживая под нежной рукой.
Если в поле растёт что, в воде ли,
Леля силы отдаст им сполна,
И не может иначе она.

Кличет дождик: “А ну, поработай!”,
Перед сотой березкой, двухсотой
Взгляд задержит, колдует над ней,
Чтобы та распускалась пышней,
И волнуется сердце заботой.
А тем временем в чащу проник
Злой и жадный болотный старик.

Весь облепленный грязью и тиной,
Пробирался он тропкой звериной,
Был и чёрен старик, и космат,
А глаза – точно угли горят.
Повстречаться с такой образиной
Для прохожего – просто беда,
Сразу станешь заикой тогда.

Вроде ёлки хвоей не кололи,
Да и сам бородищей зарос,
Но старик (позавидовал что ли?)
Только морщился, словно от боли,
И бурчал недовольно под нос:

“Как тепло и уютно на диво,
Вот живут!– повторял он сварливо.–
А в холодном болоте моём
Лишь лягушки легки на подъём,
Так лягушка глупа и плешива.
Ух, испорчу такую игру,
И девчонку себе заберу.

Так запрячу – нигде не найдёте,
Не сбежит, не вернется назад,
И тогда в комарином болоте
Будет, нечисти всей напогляд,
Не трясина, а сказочный сад.

Не беда, что волшебной свирели
Не услышат живущие. Мне ли,
Да оплакивать гибнущий край?
Нет, пускай пропадает, пускай!
Разве нас хоть когда-то жалели?
Если так и случится потом,
Я со смехом скажу: “Поделом!”

Вот не ждали коварства такого
Ни сестра (нет дороже улова),
Ни её легкомысленный брат,
А ведь всё, что болота таят,
Для обоих, конечно, не ново.
Как могли не заметить они,
Чьи глаза полыхают в тени?

Ну, сестра призадумалась вроде –
Все заботы её о природе,
А вот Лель заскучал оттого,
Что дела утомляют его-де,
На уме же – одно баловство.

Птиц собрал, и подняться велел им
В синь небесную сонмищем целым,
Сам на птицах летит, хохоча,
А потом он снимает с плеча
Лук волшебный. Чарующим стрелам
Приказать, не дано никому,
Только Лелю, ему одному.

Вновь к свирели чудесной: потешь-де,
И она, благодарно звеня,
Из воды сотворяет коня.
Конь брыкается в тщетной надежде
Заструиться водой, как и прежде,
Прыгнет Лель на коня и на нём
Лихо мчится по лесу верхом.

Хлещет брызгами легкая грива,
Озирается конь торопливо:
Как увидит, что речка близка,
Тут же сбросит с себя седока,
Да и грянется в воду с обрыва.
И рассыплется. Нету нигде.
Лишь круги побегут по воде.

Только Лелю опять не сидится,
И готовит он шалость скорей,
А живущая в гуще ветвей
Самовила (она ж древяница)
Головой покачает подчас,
Не в восторге от этих проказ.

Что стряслось? Отчего потемнело?
И мороз, поначалу несмело,
Возвратился, потом осмелел.
Кто-то был и румян, и дебел,
Да мертвеет от холода тело.
А на землю, на травы из туч
Падал снег, молчалив и колюч.

Лепестки, цвета яшмы и лала,
На ветру осыпаются вяло,
Гибнет листьев живой малахит,
Только снег равнодушно блестит.
Где ты, Леля, неужто пропала?
Брат сбивается с ног и зверьё,
Но нигде не находят её.

…А в болоте, за бурой осокой
Той порой распускались цветы:
Дивны видом, иные просты
И не тонут в трясине глубокой.
Сердце бедное, как ты не ёкай,
Все равно, с колдовством или без,
Мир не видел подобных чудес.

Появляется то-то и то-то,
Хоть садам расцветать неохота,
И растить их в болоте гнилом
Удавалось с огромным трудом –
Не годится для сада болото.
Силы тают, и Леля бледна,
Но иначе не может она.

Да, дела продвигаются туго,
Сад и топь не выносят друг друга,
Но попробуй, скажи поперёк.
Кто крушит моховой потолок?
И старик, подскочив от испуга,
Так и выдохнул разом: “Откель?”
Перед ним был разгневанный Лель.

“Будет хуже, болотник, тебе же,
Поднимайся! – велел он невеже. –
Вероломство у нас не в чести,
Так что Лелю скорей отпусти,
Да потом попадайся пореже!
А иначе, разбойник рябой,
Я за всё рассчитаюсь с тобой!”

Тот со смехом ответствовал: “К слову,
Что-то добрый я нынче, малыш.
Только ты понапрасну грозишь,
Уходи подобру-поздорову,
А иначе отшлёпаю. Кыш!”

Что возьмешь с похитителя? Нелюдь!
Супротивника в Леле не ждал.
“Разве, – думал, – разящий металл
Во врага он сумеет нацелить?
Да и хлипок мальчишка, и мал.
Вот шутом быть его я назначу
И чесать мои пятки, в придачу”

Глянул Лель и нахмурился. В нём
Гнев, разбуженный дерзким отказом,
Вновь взметнулся свирепо, и разом
Полыхнул нестерпимым огнём.
Кто бы мог в малыше синеглазом
(Даже если тот “кто-то” и стар)
Угадать смертоносный пожар.

Вместо Леля, в тумане багровом
Пламя выросло с треском и ревом,
Закипела от жара вода.
Вот старик перетрусил, когда
Удирал (улепётывал, словом).
А безжалостный огненный вал
Гнал его по болоту и гнал.

Сам старик защититься не в силах,
Он сородичей звал и бранил их,
Но подмога прийти не могла –
Далеко раскалённая мгла
Разметала болотников хилых.
И смыкались повсюду тесней
Сотни сотен палящих мечей.

Тут старик не стерпел: “Непременно
Отпущу я девчонку из плена! –
Закричал похититель, дрожа. –
Никакого теперь грабежа,
В этом слово мое неизменно! –
И забившись от ужаса в ил –
Победил ты меня! Победил!”

Скрылась нечисть, пожаром гонима,
Вот и Лель появился из дыма,
Так изволь к малышу на поклон.
“Выходи уж, согрелся, вестимо,
Сколько можно? – насмешничал он. –
Ты не страшен, старик, ты смешон!

Не дрожи, не унижусь до мести,
Но и сами вы в дебри не лезьте,
Ну а нам возвращаться пора”.
Взявшись за руки, брат и сестра
Уходили, как водится, вместе,
И никто не бежал им вдогон –
Лель для нечисти слишком силён.

Пусть вокруг неприютно и стыло,
Да ведь Леле свирель возвратила
И здоровье, и силы вполне,
А что снег выпадал по весне,
Так и раньше подобное было.
Было, да, а теперь, вот, прошло
И на землю вернётся тепло.

Мчатся волки тяжелым намётом,
А за ними на облаке… Кто там?
Лель и Леля увидели мать –
Светлой Ладой её величать.
Здесь, в краю, хоть по счету и сотом,
Нужно Ладе остаться пока,
Но и сила её велика.

Кто несчастным поможет в беде-то?
Вот уже и земля отогрета,
Заиграли по небу лучи.
Зайчик солнечный, выше скачи –
Приближается жаркое лето.
И согреется полдень живой
Огоньками цветов над травой.

Ходит Лада в наряде зелёном
Под весенним цветным небосклоном,
Ходит Лада, всегда молода,
А на небе вечернем звезда
Отзовется волнующим звоном.
Улыбается Лада светлей,
Но журит непослушных детей.

Вам не кажется, будто бы рядом
Кто-то смотрит завистливым взглядом?
Это снова болотный старик.
Он немедленно съёжился, сник
И поспешно попятился задом –
Лада к нечисти, ох, как строга,
Только высунь чумазое рыло.
Вот старик и вздыхает уныло,
Да задумчиво чешет рога.