Правдивый сказ о русском Икаре. Поэтическ. повесть

                ПРАВДИВЫЙ  СКАЗ  О  РУССКОМ  ИКАРЕ

                (по мотивам исторической повести К.П.Масальского "Русский Икар")



П р е д и с л о в и е   от   А в т о р а

"Правдивый сказ о русском Икаре" написан мною в период с марта по июль 2002 года по мотивам исторической повести Константина Петровича Масальского (1802 –1861)"Русский Икар", впервые опубликованной в 1833 году в альманахе "Новоселье" (ч.1).

В основе описываемых событий лежит действительный исторический факт, отражённый в записках Желябужского: "Того ж месяца апреля в 30 день (1695 г.) закричал мужик караул, и расспрашиван, а в расспросе сказал, что он, сделав крыло, станет летать, как журавль. И по указу великих государей сделал себе крылья слюдные (т.е. слюдяные. - О.Н.Ш.), а стали те крыле в 18 рублёв, из государевой казны. И боярин князь Иван Борисович Троекуров, с товарищи, и с иными прочими, вышед стал смотреть; и тот мужик те крыле устроя, по своей обыкновенности перекрестился, и стал, мехи надымать, и хотел лететь, да не поднялся, и тот мужик бил челом, чтоб ему сделать другие крыле пршеные из прхи (т.е. выделанной наподобие замши овечьей или козлиной шкуры.- О.Н.Ш.), и на тех не полетел, а другие крыле стали в 5 рублёв. И за это ему учинено наказанье: бит батоги снем рубашку, и те деньги велено доправить на нем и продать животы его и остатки".  (Записки Желябужского с 1682 по 2 июля 1709. Спб.1840, с.46-47).


Настоящая публикация приурочена к празднованию Дня России 12 июня 2015 года.


                ********************************************



ПРОЛОГ

...Кто ж не знает про Икара,
сына зодчего Дедала!
Как из воска и пера
мастер сделал два крыла
и приладил их Икару, –
а затем себе уж пару.
Как, покинув остров Крит,
где сам Минос-царь царит, –
улетели "аки птицы"
через критские границы;
как луч солнца растопил
воск, и пара дивных крыл
вся по пёрышку распалась…  –
а внизу волной плескалось
море... Стал бессилен взмах,  –
и погиб Икар в волнах...

Впрочем, есть другие мненья.
Кой-кого берут сомненья.
Утверждают, что "оне
убежали по волне";
что упал Икар не с неба, –
где он вовсе-то и не был! –
а, бежавши от царя,
утонул, вишь, с корабля...

Век наш полон скептицизма
и других там всяких "измов".
Есть сомненья даже в том,
что, прикинувшись быком,
Зевс украл Европу в жёны...
Миф, на карте отражённый,
объясняет нам одно:
раз "прорублено окно"
в эту самую Европу, –
то... к чему сомнений ропот?
Всё здесь ясно: был Икар,
были перья, воск и жар...

Только то – у древних греков.

...Не петух прокукарекал,
а в народе говорят,
что в Москве и кур доят!..
Вот историю какую
я пером Вам обрисую.
(Если ж   ч т о..,  то  я  –  не я,
да и шапка не моя!..)




ЧАСТЬ  ПЕРВАЯ

…Пусть давно всё это было, –
быль веками-то не смыло:
шёл-был тысяча шестьсот
девяносто пятый год.
Правил Русью многоликой
государь-царь Пётр Великий;
и народ, молясь о нём,
перед Богом бил челом*...

От Москвы ж неподалёку, –
может, в центре – может, сбоку, –
в деревеньке Лопухи
жил да был старик Архип.
Было у него три сына,
под окном цвела калина,
хлопал крыльями петух...
Только вот однажды двух
старших сыновей не стало:
было много – стало мало...
Да и младший Емельян
средь столичных жил мирян*.
Был удалым и тверёзым,
промышлял себе извозом
и в недальний монастырь
хлеб возил, крупу, имбирь.
Лошадей имел две тройки,
шесть телег да голос бойкий.
Грамоте в Москве учён
кое-как, но...   всё же он,
по складам читая святцы*,
мог считать и расписаться.
(В те поры, – к словцу сказать, –
вместо "е" писалось "я т ь").

…Как-то в месяце апреле
на исход страстной* недели
он, деньжат поднакопив
и гостинцев прикупив,
на Гнедке, косящем оком,
подъезжал уже к воротам:
повидать хотел отца.
И старик Архип  с крыльца
уж бежит навстречу сыну,
руки вширь свои раскинув!..

...Так Архип был сыну рад,
что часов пять-шесть подряд
всё расспрашивал и слушал
Емельяна… Тот же – кушал,
на вопросы отвечал,
кошку лаской привечал...

…Вот прошло три дня. И в среду
к именинному обеду
пригласил их пономарь*
из села  Большой Сухарь.
Поздно утром завтрак съевши,
праздничный кафтан надевши, –
едут уж… Под скрип колёс
их Гнедок в село и вёз…

Пономарь же их заждался!
Уж в избе народ собрался,
стынет праздничный обед, –
а Архипа с сыном нет...
Всем за стол уже охота.
Вот хозяин за ворота
вышел...  Вдруг залаял пёс
на тележный скрип колёс.
"Наконец-таки!.. Здорово! –
закричал он. – Право слово,
уж я думал, не придёшь
ты, Архип Иваныч!.. Всё ж… " –
"Как так можно, Савва Силыч!
Как не быть, коль Бог дал силы!.. –
перебил его Архип.
И Гнедка тут осадив,
по обычаю обнялся
с Саввой и расцеловался. –
…Чай, всего один раз в год
именинный* день!.. И вот,
не прогневайся, возьми-ко
наш гостинец невеликой!" –
"Ах, Архип Иваныч мой!
Ты же мне, как брат родной:
понапрасну эти траты...
Ну, спасибо, коль богаты!.. " –
отвечал им пономарь.
И, открыв в чулане ларь, 
он с усердьем наклонился... –
да чуть было не свалился:
небольшой мешок зерна
был увесист, и… весьма!

...Не скрывая, что доволен,
пономарь радушно вскоре
стал усаживать гостей...
А их было – вот ей-ей! –
может, с дюжину, иль больше.
Пять минут, а может, дольше, –
продолжая разговор,
а кой-кто и праздный спор, –
все рассаживались чинно
за столом большим и длинным...
Вот уж, – искренен и прост, –
прозвучал заздравный тост...

Но, Читатель, Вас жалея,
я, конечно же, не смею
описать Вам, сколько блюд
на столе и там и тут!
А старалась всё – Анютка:
ясноокая голубка!..
И считать не стану я
за столом пономаря,
сколько пито кружек пива
и вина, хмельна на диво;
сколько кланяться пришлось
Савве: каждый добрый гость,
почитая первым долгом
пожелать всего и много,
Савве здравицу творил!..
Пономарь усердно пил, –
и сказать довольно будет,
что уже на третьем блюде
у хозяина стола
разболелась голова...

...Шёл обед лишь к середине:
гости пьют и хвалят вина.
От вина и от забот
со лба Саввы каплет пот!..
"Анна Саввишна, откушай
ты хмельна вина. Нет лучше
утешенья для души!
Да с веселья-т попляши", –
пожилой сказал крестьянин
в синем праздничном кафтане.
Ремеслом был плотник он.
Филимоном был крещён.
С бородой был и с усами.
Родом был из-под Рязани.
А Анютка бряк в ответ:
"Лучше кваса – хмеля нет!" –
"И я тоже так считаю", –
Емельян тут добавляет,
наливая в кружку квас:
"Анна Саввишна!.. – за  в а с,
за всех девушек прекрасных,
словно день погожий, ясных.
Пусть нас радует всегда
ваше здравье-красота!.."
А крестьянин рассмеялся
и – сквозь смех – не удержался:
"Квас за  здравие  ли пить:
только жажду утолить!"
Емельян не долго думал:
он с плеча пушинку сдунул, –
да потом с того ж  плеча
Филимону отвечал:
"Квасом ум пропить не можно.
От вина же счастье – ложно.
Вот за то квасок люблю,
потому его и пью.
Счастья с квасу не убудет!
Про меня не скажут люди,
что, мол, бЫло ремесло –
да хмелём всё заросло!" –
"Вишь ты что!.. Не бойсь, родимый.
Нет и ржавчинки единой:
мой топор как жар горит,
как литой в руке сидит!
У тебя ж, я чай, на поле
лебеда одна, не боле!" –
"Нет-ста, разлюбезный мой!
Мимо палишь: стороной:
метил ты в ежа под лубом*,
а попал в свинью под дубом;
ты хотел не в бровь, а в глаз,
да попал-то...  в медный таз!
…За меня ты, брат, не бойся:
не пашу я землю вовсе:
у меня – лошадки есть,
всё на них возможно свезть!
Добрых я людей катаю.
А случится, поднимаю
пьяных с улиц. Их вожу.
И тебе, брат, услужу,
коли вдруг авось случится
до беспамятства напиться".
Филимон...  позеленел!
Сыра вилкою поддел:
"Да ты что ж, – на самом деле!.. –
словно банный лист на теле!
Привязался!..  Вот нахал!
Что такого я сказал?!.
Не хочу мрачить обеда
да смущать честнОй беседы:
а не то бы… – Враз, сверчок,
прикусил бы язычок!.."
Пономарь решил вмешаться,
а то могут и… подраться:
"Коли я велю – мирись,
меж собою не дерись!..
…ПОлно, гости дорогие!
Вот вам яйца расписные..." –
"И тО правда: мир так мир!
Здесь хозяин правит пир.
Не взыщи, ФилимОн Фирсыч!
Взять бы нас с тобой да высечь", –
Емельян, смеясь, сказал
и краснО-яичко взял.
"Я до ссоры не охотник, –
отвечал ему в тон плотник. –
Ну-к, давай по мировой:
наливай – и брань долой!.."
И запили ссору разом, –
пивом чокнувшись и квасом...

…Гости ж  всё на них глядят,
и не пьют, и не едят.
И никто не вразумеет:
ч т О  из них к кому имеет?!.
Вроде, ссора ни с чего!..
Но никто не знал того,
что любовь вдруг улыбнулась, –
и обоим приглянулась
им Анюта: тут, гляди,
своего не упусти!
Оба сразу же влюбились, –
что хоть завтра б и женились!
Думал каждый так из них:
«Чем же я-то не жених!?.»
Не уступит сердце глазу, –
и соперник… виден сразу.
Оттого и ссора вдруг:
каждый был, как тот петух!..

После сытного обеда,
угощений всех отведав, –
все тогда ложились спать:
на ногах-то устоять… –
кой-кому бывало сложно,
а кому – и невозможно!..

Подкрепивши силы сном,
говоря о том о сём,
сам хозяин и все гости
за ворота вышли... После
гость один достал рожок,
что был спрятан в сапожок,
а другой взял балалайку.
И девчата, бывши стайкой,
взялись за руки подруг,
небольшой составив круг,
и запели, как умели:
про весенние капели,
про журчанье вешних вод,
про девичий хоровод...
Как дошли они до места,
где про пляс выводит песня:
"Красна девка веселА,
во кругу плясать пошла..." –
подбоченилась Анюта
и, глаза потупив, будто
вовсе нехотя, она
в круг лебёдушкой вплыла...
А потом развеселилась,
ножкой топая, кружилась,
восхищая всех гостей
ладной пляскою своей!..
А потом по слову песни
стала звать отца: хоть тресни,
выходи да с ней пляши!
"Что ты, дочка! Не смеши! –
замахал руками Савва. –
Емельян Архипыч славно
пляшет!.." – и втолкнул его
в круг. Не видя никого
пред собою, кроме Анны,
взгляд поймал он долгожданный
и, притопывая в такт,
приподнял плечо, и  кааак
хлопнет с удалью в ладоши!..
Разошёлся: дальше – больше:
вкруг Анюты – вьюн-вьюном!..
Не стерпел и Филимон:
он поправил рукавицы
и пустился пред девицей
прям в присядку!..  "Эка-ста!
Мне присядочка проста!" –
Емельян сказал и сходу
доказал всему народу,
что танцор он – хоть куда!..
Не известно нам, куда
завело бы то сраженье,
если б не иссякло пенье.
Потому что нет конца
лишь у круглого кольца!
"Знатно, знатно вы плясали", –
долго гости повторяли,
продолжая восклицать
им обоим "исполать!"*
А потом  пошли проделки*,
началАсь игра в горелки.
А как начали играть,
удалось-таки поймать, –
как хотелось Емельяну, –
убегающую Анну.
И потом уж всю игру, –
разомкнуть не в силах рук, –
Емельян и Анна – вместе:
глянь на них: жених с невестой!..

К слову, тут пора сказать:
перестав давно играть,
Филимон – отца Анюты
отозвал в сторонку. Тут-то
прямо в лоб и напрямки
попросил её руки:
"…Не раздумывай ты долго.
У меня достатку много.
Знаешь ты меня давно.
Есть коровы и гумно*;
есть коза, и лошадь справил;
избу новую поставил;
деньги водятся всегда…
…Савва Силыч, и тебя
выведу в большие люди,
коль твоим-то зятем буду". –
"Эка ты загнул: как так?" –
"Я загнул не просто так.
Я-то кое-что задумал...
Только, чур, уж ты не вздумай
рассказать кому-нибудь.
Это – тайна!..  Вот в чём суть.
...Года с три назад случилось:
снизошла мне божья милость
возле озера стоять,
где изволил царь играть.
Царь наш Пётр Алексеич, –
а с ним мой знакомый тверич, –
(от него-то я узнал,
где сам царь во флот играл), –
на корабликах катались
и войною потешались.
Насмотрелся я чудес!..
Ветру он наперерез
по волнам идёт, кораблик!
Волны режет, будто сабля!
Он и так идёт и сяк,
А по ветру – тьфу! – пустяк!
...Диво дивное – и только...
Не упомню даже сколько
я стоял на берегу.
И...  придумал, что смогу
смастерить нырок-гагару.
(Может статься, даже пару).
Сотворить судёнышко
надо с хитрым донышком:
чтоб ныряло под водою
как бы птицею морскою.
Вот потеха для царя!..
Уж кораблик сладил я, –
зашептал на ухо плотник. –
Эх, да я ли не работник!..
Уж стоит он на воде
за горой на озерке.
Я его подальше спрятал,
чтоб не вздумалось ребятам
в нём чего-нибудь сломать,
отвертеть иль отодрать.
Да боюсь, кабы не сглазил
кто его... На первом разе
испытаю сам его,
а потом уж… и… того...
Я челом царю ударю!
Царь меня-то и одарит
милостью своей!.. Тогда
в люди выведу тебя.
Будешь при дворцовой церкви
ты дьячком* до самой смерти.
Иль, глядишь, ещё того...
станешь дьяконом...*" – "Ого!
Эк, хватил ты, Фирсыч, лишку!
Мне и здесь с моим умишком
не худое, вишь, житьё:
Бог даёт еду-питьё...
Можно ль я нырок твой гляну?"
Филимон так и отпрянул:
"У тебя хорош ли глаз?" –
"Не боись: глаз в самый раз!.." –
"…Быть по-твоему, уж ладно.
Незаметно только б надо". –
"Как же брошу я гостей?
Неудобно. Ей же ей!" –
"Да... Вестимо, что неладно". –
"Знаешь, Фирсыч, многократно
порчу я снимал и сглаз:
ты водой солёной раз
окропи нырок, – и будет!
И его не сглазят люди,
коль посмотрят. …Ахнут все!
Ну так что?.. Давай при всех!
Экой ты, брат, боязливый, –
продолжал всё Савва Силыч, –
вот чтО я тебе скажу
(перед всеми подтвержу!), –
сыпал словом Савва бойко, –
пусть лишь   в ы н ы р н е т   –  и только!
Вмиг ударим по рукам –
и... совет с любовью вам!
Уж такую свадьбу справим!..
По рукам, что ль?.. Ну?.. Ударим?" –
"Ой ли?.. Ладно: соль так соль.
Я пойду, а ты изволь
привести гостей всех сразу.
Я ж судёнышко от сглазу
впрямь водою окроплю:
...воду круто посолю!.."
И пошли в избу за солью.

…Уж никто в горелки боле
не играет... Емельян, –
возбуждён и словно пьян, –
подошёл к отцу: смиренно
стал просить благословенья
с Анной Саввишной на брак.
"Дело, дело, сын мой, так:
хорошо ты всё придумал.
Я уж сам об этом думал.
Свадьбы все уж заждались.
Рад я этому: женись!
Анна – девушка, что надо:
не ищи златого клада!
Не толста и не худа,
и хозяйка хоть куда.
И скромна, и так красива...
Да что скажет Савва Силыч!
Он в избу, кажись, зашёл…
Ах, как было б хорошо!.."
Подошли они к воротам, –
Филимон – навстречу: что-то
бормоча себе под нос,
он в руках кулёчек нёс...

Сын с отцом – во двор да в избу.

…Пономарь, нагнувшись книзу,
что-то прятал в свой сундук.
Оглянулся, слыша стук.
Из замка ключ вынимая,
разогнулся, пот стирая
и при этом говоря:
"Потеряли, что ль, меня?
Так я вот он: весь к услугам". –
"Савва Силыч!.. Бегать крУгом
по известным нам местам
я не стану. Знаешь сам:
у тебя товар пригожий –
у меня купец хороший.
Савва Силыч! Что же нам
не ударить по рукам?!."  –
"Неужель купец нашёлся?
Ведь она, гляди, и вовсе
обезножела совсем.
Это, брат, известно всем..." –
"Как так?.. Что за ново дело?
Да когда ж она поспела?
Чай, в горелках прытче всех
бегала сейчас... Вот грех..." –
"Что за диво? – Хвора вовсе:
коновал лечил, да бросил.
Кто же хлев-то ей открыл?
Кто ж на волю-то пустил?
И когда здорова стала?
...Чтоб бежала – не видал я!" –
"Савва Силыч! Что за хлев?
Ты меня, не разумев,
слушал: про кого ж си* речи?" –
"Про комолую, конечно.
Я б давно её продал,
да… никто не покупал". –
"Ах, да что ты, Савва Силыч, –
прояснилось всё насилу, –
я о дочке о твоей,
Анне Саввишне!.. О ней!.." –
"Ах, про доооочку!.. Что ж такое?" –
"...Дело, видишь ли, какое:
не отдашь ли ты её
вот: за сына моего?"...
Емельян приободрился, –
Савве в пояс поклонился...
Пономарь же отвечал:
"Жаль, что ты уж опоздал!
Сватовству я рад такому, –
да уж слово дал другому.
Вот в чём, видишь ли, беда.
Жаль, Архип Иваныч... Н-да..." –
и вздыхал виновно-кротко,
и поглаживал бородку...
"Да неужто уж другой
есть жених? Да кто ж такой?" –
"Да почти что так, вот Уж-де!..
Я тебе по старой дружбе, –
только ключ вот положу, –
счас такое! расскажу!" –
пономарь тут оживился...
Пусть рассказ не долго длился, –
он подробно передал
всё, что давеча* слыхал...
"Я его заткну за пояс! –
Емельяна дрогнул голос. –
Что же он-то за жених!
Куча россказней одних!
Коль тебя манИт, что в люди
выводить тебя он будет,
то и я те слово дам.
Царь меня однажды сам
соизволил заприметить
и дубинкою приветить:
я с ним как-то поутру
повстречался на мостку.
Мост был узенький, конечно:
и царь-батюшка сердечно, –
да из собственных-то рук! –
осчастливил царски вдруг!
Видно, был ещё я сонный...
Я с тех пор мосточек оный
больше всех других люблю.
Чай, запомнился царю
я в лицо с тех пор, наверно!
Филимон же непомерно
сочиняет про царя!
А ты веришь!?. Этто зряяя!" –
"Да ведь слово-то уж дал я!" –
"Эка невидаль какая!
...Ну, кораблик... Ну и что?!.
У царя своих полно!.."  –
"Да таких-то не бывало:
чтоб нырял-то, как гагара!" –
"Да морочит он тебя:
в жизнь такого корабля
Филимону не исполнить!..
Ты слова мои запомни:
плюнь потом ты мне в глаза! –
он не вынырнет назад!..
И в Москве-то не бывал он,
и царя-то не видал он!
Про кораблик всё он врёт:
никогда он не всплывёт!.." –
"Наперёд тут знать не можно:
в жизни всё порой возможно, –
возразил ему отец. –
Лишь конец всему венец.
Ну, а ежели и правда,
что не выплывет обратно?" –
"Коль кораблик не всплывёт, –
обещание не в счёт.
Так мы с ним обговорили,
да на том и порешили…
Нам порА уж… к озерцу", –
буркнул сыну и отцу
пономарь, заторопившись,
дверь входную отворивши, –
да и вышел из избы…

Замешавшись средь толпы,
к озеру пошли за Саввой
наблюдать нырок-гагару.
Ну, гостям... так им-то что!
Интересно, мол – и всё.
Емельяна ж сердце билось
так, что выпрыгнуть грозилось!
Нетерпение росло.
(И как сердце всё снесло?!.)
Вот толпой пришли на берег.
Видят: парусом белея
и имея странный вид,
неподвижная стоит,
отразясь в воде прозрачной,
небольшая лодка с мачтой.
Сверху палуба была,
а с боков, – вот это да! –
жерла: что-то вроде пушек.
"Изобрёл, язви тя в душу", –
думал, глядя, Емельян,
твёрдо веруя в обман...

Эти жерла закрывались, –
и покрышки те сдвигались,
если дёргали за шнур
от кормы, сказавши "чур!"
("Чур!", конечно, говорился,
чтоб кораблик не сгубился).
В то же время и на дне, –
что не видимо никем, –
открывалось семь отверстий:
сразу все и только вместе:
чтоб судёнышко могло
погрузиться в воду, но
всплыть сейчас же непременно!
Так вверх-вниз попеременно.

...Толстый шнур держа в руке,
Филимон воскликнул: "Всех
приглашаю зрить и видеть,
невниманьем не обидеть,
как кораблик мой нырнёт!..
Савва Силыч, хочешь вот
сам садись!.. Кораблик знатный:
и надёжный, и занятный.
Так его я смастерил,
чтобы он не душным был. –
(И, довольный сам собою,
гордо вскинул головою:
вот, мол, он каков герой
да умелец удалой!) –
Хорошо в нём под водою...
Савва Силыч!.." – "Бог с тобою!
Я и сверху по воде
страх боюсь! Куда уж мне!"
Филимон ему: "Не бойся!
Не опасно это вовсе.
Я готов держать ответ,
коль утонешь". – "Нет и нет!" –
пономарь перекрестился
и к гостям оборотился:
"Может, кто-то из гостей
сядет?.. Что же вы: смелей!
Чай, кажись, кораблик знатный.
Под водою в нём занятно!"
Все молчали... Тут никто
и не думал сесть в него:
ни ответу – ни привету!
"Раз охотника сесть нету…  –
я и сам в него бы сел,
кабы кто-нибудь умел
со шнуром-то управляться:
мне здесь нечего бояться! –
…ладно же: пущу его
просто так, без никого!.."

...Все стояли и смотрели, –
уж во все глаза глядели! –
как, шепнув тихонько "чур!..",
он тянул руками шнур.
Все покрышки тут закрылись.
"Свят-свят!.." – многие крестились.
Эка дивные дела!
Экий чудо-мастер! Да!..
...Судно стало колебаться
и тихонько погружаться...
Вот оно уже совсем
под водой, и видно всем,
как ушла верхушка в воду...
Эко зрелище народу!
Восклицали все подряд:
"Ну и диво!.. Что творят
руки мастера-умельца!
В днище несколько отверстий,
а кораблик из-под вод
тут же вынырнет вот-вот!"
Филимон с довольным видом,
что кораблик уж не виден,
в несколько свернул колец
шнур, и выбросил конец
вслед кораблику на воду:
в доказательство народу,
что всплывёт кораблик сам,
верь-не верь своим глазам!..

…Вот прошло уж больше часа... –
скоро станет уж смеркаться.
Кто-то на бревно присел,
кто-то на воду глядел…
"Ну что: скоро ли всплывёт он?
Долго ль ждать ещё?" – "Да вот он!" –
"Где?!." – "Да вон туда гляди:
где расходятся круги!.."
Устремив глаза на воду,
не видав "гагары" сроду,
все стоят и чуда ждут:
что вот здесь, сейчас, вот тут
это чудо и свершится:
вдруг из водной глади спицей
выйдет мачта корабля!..
Только… чуда ждали зря:
те круги уж истощились,
разошлись и прекратились.
И кругов уж не видать,
и опять спокойна гладь.
(А пока круги всплывали,
и все это обсуждали, –
Филимон был страшно рад.
Емельяну ж – сущий ад!)
Но, поскольку всё исчезло –
ждать, уж видно, бесполезно:
ничего!.. – лишь гладь воды…
Видно, рыбьи то труды:
верно, рыба встрепенулась
и в глубины вод вернулась.
"Да что ж, сколько же нам ждать?
Скоро ль будет он всплывать?!." –
"Скоро. Подождите малость:
уж не долго-то осталось", –
с виду явно удручён,
отвечает Филимон.
"Да уж солнышко садится, –
ждать-то дальше не годится:
оставаться тут – ...нельзя.
В этом озере, грозя
лютой смертью людям честным, –
это, брат, уж всем известно, –
поселился водяной:
злой, лохматый весь такой, –
произнёс с опаской Савва. –
Уж давно худая слава
разнеслась об озерце…"
Филимон поблёк в лице:
"Водяной?.. Да что ты?!. Полно,
Савва Силыч! И... огромный?" –
"Да-а... Громадный, говорят.
Давеча-то вот ребят
испугал..." – "Чему ж дивиться:
это он в корабль вцепился!
Да и держит-то на дне!
Всё теперь понятно мне". –
"Да, на то оно похоже…
Что-то здесь нечисто всё-же", –
вдруг вполголоса сказал
гость один и замолчал.
И, со страхом глянув в воду,
начал тихо и ...с подходом:
"Я такое! увидал…
Только сразу не сказал:
думал я, что показалось,
мне… Как лодка погружалась, –
будто видел что-то я:
воробья – не воробья:
что-то чёрное... Короче,
мне прикинулося в очи… –
чтО-то  крыльями порх-порх!..
Разглядеть-то я не смог:
из воды оно взлетело
да в кораблик-то и село!.." –
"Да: уж нечего тут ждать, –
Филимон вздохнул опять, –
водяной в него вселился!.. –
Филимон перекрестился. –
Уж пора нам всем домой.
Кабы этот водяной
не надумал что похуже:
напугает аль закружит!
Вот-вот солнце уж зайдёт, –
он-то вдруг… и оживёт..."

Все встревожились, конечно,
и, крестясь, пошли поспешно.

Емельян лишь не струхнул.
С облегчением вздохнув,
подошёл он к Савве ближе,
и, чтоб их никто не слышал,
шёпотом почти спросил:
"Савва Силыч!.. Нет уж сил!
Неизвестность хуже смерти,
Савва Силыч, уж поверь ты.
Что: теперь уж по рукам?" –
"Дай подумать, Емельян.
Надо бы спросить у дочки:
люб ты ей али не очень?
Чай, жизнь нынче-то лиха!
Но такого жениха,
думаю, не обракует..." –
"Чтооо?!. – воскликнул негодуя
Филимон, что сзади шёл
и подслушал разговор. –
Это кто жених? Не   о н   ли?!.
Савва Силыч, слово вспомни!
Не дал слова, так крепись;
коли дал его – держись!
...Это ж ведь совсем не честно!
Где ж то видано: невесту
разве ж можно перебить
да при этом добрым слыть!.." –
"Что коришь ты понапрасну?
Не давал он слова, ясно!?." –
Емельян тут враз вспылил.
"Не с тобой я говорил! –
возразил сердито плотник. –
До чужих невест охотник, –
(Филимон уже кричал!) –
ты бы лучше помолчал!!!.."
Но, вернувшись к разговору
для вернейшего отпору,
Филимон, ещё сердясь
и, как чайник распалясь,
прилагая все усилья,
говорил: "Ты, Савва Силыч,
не спокайся-то потом:
дело видишь ли ты в чём:
я судёнышко другое,
лучше даже, чем былое,
смастерю. И уж потом
батюшке-царю челом
бить за тестя стану шибко!
Не соделай ты ошибку:
в люди выведу тебя,
сельского пономаря!" –
"Чем же выведешь ты в люди?
Тех корабликов-то будет
у царя полным-полно!
И не хуже твоего
тестя выведу я в люди:
при царе дьячком – он будет!.. " –
"Эх, пустая голова!
Где тебе-то до меня!
Где тебе со мной тягаться:
как овце с быком бодаться!
Да не слушай ты его,
Савва Силыч!.. Одного
ты меня держись. Я знаю,
что челом царю ударю!" –
"Коль на то уже пошло, –
Емельяна повело, –
я такое диво жахну*,
что Москва вся так и ахнет!
И за выдумку меня
царь пожалует!.. А я –
за тебя челом бить стану:
выйдешь в люди!.. Без обману!
Спор пустой: пустое – прочь!
Отдаёшь ли мне ты дочь?" –
"Не бывать такому сроду!
Что он сможет? Лишь в подводу
лошадей своих запрячь
да на ней пуститься вскачь!
Ты меня держись. Я знаю,
что челом царю ударю!.."

Савва Силыч, слыша спор,
был растерян до сих пор:
женихи вполне достойны
получить Анюту в жёны.
Да и каждый обещал
Савве место: улещал
псалмопеньем в церкви царской, –
и вскружилось, всем нам ясно,
честолюбие его!
"Полно спорить!.. Ничего
я уже не понимаю.
Истинно, ума не чаю!
С толку сбили вы меня:
все – в избу, а мы в поля
протесали!.. Экой силой
от избы-то нас сносило?
Нас не леший обошёл?
Свят-свят-свят: не хорошо". –
"Да кому ж даёшь ты слово?" –
Емельян спросил, и снова:
"Со мной, что ли по рукам?"
Филимон вскричал: "Обман!
Ты не слушай краснобая!
Ты меня держись: я знаю,
что служИть тебе дьячком,
коль побью царю челом!.."
"Ах ты, господи! Напасть-то!
Кабы с вами не пропасть-то!
Вас и сам царь Соломон
не рассудит: экий звон!..
…Вот: моё такОе слово.
Повторяю вам я снова:
перед Богом не солгать, –
тот из вас мне будет зять,
кто придумать сможет диво,
чтоб в диковинку всем было
и потешило царя,
самого государя!.."
Женихи вскричали: "Ладно!
Вот теперь уж всё понятно!"
Оба рады, что их спор, –
хоть и был не так уж скор, –
только всё же разрешился,
пусть никто и не женился.
Пономарь не меньше рад.
Можно биться об заклад,
что он зрил себя, поверьте,
уж дьячком при царской церкви!
Тут же оба жениха, –
(избежавшие греха:
ссорились хоть разно-всяко,
не подрались же, однако!) –
дружно взяв пономаря
с двух боков почтенья для,
зашагали бойко, быстро,
как две пристяжнЫх рысисто,
позабыв, что "коренной"
лет уж семь, как был хромой.

…Савва шёл в лице рассеян,
и растерян, и потерян, –
хоть в действительности рад
съехать счас же в стольный град.
Он шагал изо всей силы,
бормоча: "Ну, Савва Силыч!
Женихов – так целых два!..
Церковь! Храм! Дворец! Москва!
Чтоб да я – дьячок столичный?!.
Вот так дело!.. Эка притча*!.."
Под собой не чуя ног,
он шагнул через порог...

Словарь – http://www.stihi.ru/2015/06/08/3663
Продолжение: Часть вторая – http://www.stihi.ru/2015/06/05/8825