Случай из детства

Рассказ из семи глав, с прологом.

                Моим камызякским друзьям Бахмутовым посвящаю.


ПРОЛОГ.

         Интересная это штука - память. Я вот недавно совсем открыл для себя, что у каждого человека она своя. После долгого отсутствия, я приехал в феврале этого года на встречу с одноклассниками. И не виделся я с ними аж более тридцати лет. Встреча была незабываемо тёплая и ужасно интересная. Но стоило мне обратиться к кому либо с вопросом: "А помнишь?...", как частенько получал в ответ удивлённое: "Нет". В свою очередь, когда и ко мне обращались с таким вопросом, я тоже в смятении вынужден был чаще всего говорить: "Нет". Конечно, были и общие воспоминания, но вот эти нестыковки в памяти меня очень удивили и...как бы... зацепили, что ли.
   
         В конце апреля я вновь рванул в места моего детства. Друзья мои Бахмутовы тепло встретили меня и дали приют. О них разговор отдельный, как нибудь в другой раз. Сейчас о другом.
   
         Я бродил по городку и с удивлением замечал, что время здесь как бы остановилось. В маленьком провинциальном городке почти ничего не изменилось с тех давних лет. Всё было узнаваемо. И память моя широко распахнула свои двери, даря мне счастливые мгновения встречи с детством.
   
        Ночами, на диване моих друзей, меня стали посещать странные сны, связанные с прошлым. И вот эта история возникла в моём воображении так легко и ясно, будто в старом чёрно-белом кино. Произошла она в 70-е годы, когда я учился в седьмом классе. Какое же это было прекрасное время! Учебный год подходил к концу. Природа низовьев Волги была в том весеннем состоянии, когда казалось всё вокруг поёт славу вечной жизни. Мы с пацанами уже съездили за маками для 9-го Мая. Уже открыли сезон купания и футбола. Уроки в школе проходили весело и непринуждённо. Девчонки наши стали гораздо более смешливыми и вызывающе красивыми. Душа ликовала в преддверии летних каникул!
   
         И вдруг всё это исчезло и перестало существовать для меня. Почему? Да просто потому, что меня решили убить.


ГЛАВА  ПЕРВАЯ.

        В ту ночь я решился на ПОСТУПОК. Мне было просто необходимо доказать себе самому, что я не трус. Накануне днём мы с пацанами купались под нашим мостом.У правого, противоположного для меня, берега стоял старый железный понтон. В это время года вода почти накрывала его верхнюю часть. Мы любили прыгать с него в прохладные воды Таболы, выдумывая всякий раз новые забавы. От более старших ребят мы знали, что в подводной части понтона есть перегородка с небольшой, рваной по краям, дырой. Из нашей кампании ещё никто не рискнул проплыть в эту дыру. Но, рано или поздно, мы должны были пройти через это испытание.
       
        Не помню точно, кто первый предложил нырять именно в тот день. Я осторожно возразил, говоря, что мы ведь купаемся в трусах. Можно нечаянно зацепиться ими за рваные края дыры. Тогда всё - кранты! Но моих друзей уже захватил азарт пацанского подвига. Один за другим они стали проныривать из одного отсека в другой. Я с волнением ожидал каждого нырнувшего. Воображение рисовало жуткую картину зацепа трусов и захлёбывающегося одноклассника. Однако все друзья мои благополучно пронырнули сквозь дыру и вот уже возбуждённо делились впечатлениями.
 
         -Ну а ты чё, боишься?,- обратился наконец ко мне Илюшка.
 
         -Да не боюсь я. Просто это глупо - так рисковать.
 
         -Боишься, боишься! - подзадорил меня Воша.
 
         Все засмеялись.
 
         -Ну и пусть! - зло прошипел я сквозь зубы и, подхватив одежду, полез по насыпи на мост. А во след мне неслись насмешки моих друзей.

   
        Дома я никак не мог успокоиться. Неужели я и правда трус? Ведь все ребята прошли это испытание без всяких видимых последствий. Что же меня удержало? Рациональная осторожность или всё же трусость? Я в сотый раз убеждал себя:"Глупо, глупо это - так рисковать." Но мысль эта не приносила мне облегчения.
   
        И вдруг, в какой-то момент, я подумал:"А нырнул бы я без трусов, голышом?"... "Да запросто!!" И моё воображение уже рисовало мне картину нырка в голом виде. Но как это сделать днём? Ведь по мосту и машины ездят, и люди ходят.
   
        Значит, надо нырнуть ночью! Вот это будет СВЕРХПОСТУПОК!!!
   
        Сказано-сделано. Дождавшись, когда уснула мама, я тихонько выскользнул из дома. Сунул кусок сахара Гранату, чтоб он не вздумал скулить. И  бросился в переулок. Через пару минут я был уже на берегу, около нашей шлюпки. Подумав, я решил одежду оставить здесь, а к понтону плыть в одних трусах. Пока плыву - разогреюсь. Я разделся и вошёл медленно в чёрную воду. Лунная дорожка тихо покачивалась на поверхности Таболы. Стояла ночная тревожная тишина. Я глубоко вздохнул и нырнул с головой в направлении моста.Вынырнув через несколько метров на поверхность, я выбросил с силой обе руки вперёд и ногами помог телу взметнуться над водой. Уже год, как я освоил технику плавания баттерфляем. И гордился этим, так как никто из моих друзей не мог плавать таким образом.
   
        Где-то после тридцатого взмаха я остановился, успокоил дыхание и дальше поплыл вразмашку. На мосту горело лишь два фонаря, но вместе с диском луны освещение получалось вполне приличное. Очертания моста чётко прорисовывались в темноте. А вот под мостом меня встретила настоящая темнота. Понтона не было видно и я лишь по памяти нашёл его. Взобравшись на прохладный металл, я сел на край и задумался.
   
        Зачем я это делаю? Ведь никто не увидит моего поступка. И не поверит, если я даже расскажу кому нибудь. А я ведь никому не расскажу. Такой уж у меня характер, не хвастливый. И всё таки мне хотелось бы, чтобы узнал об этом один человек - Тоня. А ещё лучше, чтобы она видела, как я ныряю в чёрный провал люка! И чтобы с восторгом и тревогой ждала бы меня у другого люка, финишного.
   
        Но, ёлы-палы! Я ведь голышом буду нырять. Как же она смотрела бы? Эта мысль развеселила меня и я тихонько рассмеялся. Потом решительно встал, стянул трусы, положил их у люка, из которого должен был вынырнуть, и подошёл к стартовому. Глаза уже привыкли к темноте и я отчётливо видел его овал. Несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь успокоить трепещущее сердце... И, наконец, опустился в темноту понтонного чрева. Перед тем, как уйти под воду, я набрал полные лёгкие воздуха и закрыл глаза.
   
        На ощупь я поплыл в сторону неведомой мне дыры. Главное - не паниковать. Всё будет хорошо. Левая рука первая наткнулась на перегородку. Я начал ощупывать её. По словам моих друзей, дыра была ближе к днищу понтона. Воздух в лёгких мешал мне погружаться глубже. И я стал медленно выдавливать его из себя. Наконец, я нащупал дыру, несколькими движениями определил её ширину и сунул голову в пасть железному льву. Стараясь не задеть телом края этой пасти, я протащил туловище, затем - ноги. Воздуха в лёгких уже не было. Теперь надо было всплывать. Я легонько оттолкнулся ногами от склизкого, противного желудка льва и руками стал искать финишный люк. Нашёл! Ухватился за края и, сдерживая себя, медленно высунул голову из люка. С облегчением и диким удовольствием я втянул в себя живительный ночной воздух и открыл глаза.
   
        И в тот же миг я понял смысл фразы, слышанной мной от старшего брата. Я всем нутром ощутил этот пресловутый "щенячий восторг"!  Я СДЕЛАЛ ЭТО!!! Я не трус!
   
        Чувства переполняли меня. Я грациозно(как мне показалось) выпрыгнул из люка и вскинул руки вверх.
 
- Люди! Человеки! Я сделал это!
   
        Я кричал громко-громко, но мысленно, без единого звука. И чувствовал себя всемогущим, как греческие боги!
   
        Постепенно эйфория ликования сходила на нет. Но я чувствовал такое единение с природой, что не торопился надевать трусы. Усевшись на край понтона, я поболтал ногами в воде и стал слагать стихи.
   
        Это новое увлечение пришло ко мне с пол года назад. У меня уже было несколько готовых стихотворений, три песни и масса набросков, никуда пока не годных. Мне самому очень нравилось подражание Пушкину:
               
                Люблю я нА море волненье,
                Когда огромные валЫ
                КатЯтся нА берег пустой,
                Могучи, словно львы.

                Когда скалистые брегА
                Со стоном падая в пучину,
                В последний раз клянут врага,
                Предчувствуя свою кончину...

        И не важно, что я никогда не был на море. Только на Каспийских Раскатах. Главное, что мне стали подчиняться слова. Я с удовольствием ворошил свой словарный запас и радовался, когда обычные слова вдруг занимали именно то место, которое я им указывал. И происходило чудо - рождались настоящие, всамделишные стихи.
   
        Вот и сейчас мне захотелось сочинить что-нибудь этакое... Погрузившись в мир слов и рифм, я не сразу услышал гул моторной лодки. А когда встрепенулся, то она уже была близко. Я хотел вскочить, но вспомнил, что я гол. Тогда я тихо соскользнул в воду и осторожно , держась за край понтона, переместился на другую его сторону. Трусы остались у люка.
   
        А мотор внезапно сбавил обороты и затих. Силуэт шлюпки наплыл из темноты и процарапался об понтон.
 
        -Тихо ты, чёрт рыжий, - услышал я приглушённый, хриплый мужской голос.


ГЛАВА  ВТОРАЯ.

        Этот голос я запомнил на всю оставшуюся жизнь. Я и в старости своей не спутал бы его ни с каким другим.

        А вот в ответ раздался ехидный смешок и приятный баритон промолвил:

       -Да не трясись, Барон. Всё уже позади. Щас загрузимся и ...привет. Давай, дуй к машине, тащи носилки.

       -Ага, нашёл верблюда. Пошли вместе, неча тут прохлаждаться.

       -Я тебя умаляю... Ты чё, пустые носилки принести не можешь? Ну да ладно, пошли, коли хочешь.

        Из шлюпки поочерёдно выбрались два силуэта и, слегка погромыхав по понтону, ступили на гравий. Шаги их зашуршали всё невнятнее и, наконец, пропали в ночи. В неподвижной позе, по плечи в воде, я уже здорово замёрз. "Хорошо, что ушли оба" - подумал я и с удовольствием выскочил на понтон. Так, где мои трусы? А-а, вот они! Я начал торопливо одевать их, чтобы пуститься в обратный путь, домой. Но вдруг я отчётливо услышал шуршание гальки. Кто-то возвращался к шлюпке. Быстрей, быстрей! Я лихорадочно запрыгал на правой ноге, стараясь скорее попасть левой в непослушные некстати мокрые трусы. Я так торопился, что в какой-то момент потерял равновесие, стал судорожно искать его с помощью невероятных прыжков и изгибов тела,но предательская влажная поверхность понтона сыграла со мной злую шутку. Итогом  этой шутки стало моё падение. И ни куда нибудь, а прямо в шлюпку. Я сначала ничего не понял, а лишь ощутил страх и смятение. Но шлюпка приняла меня неестественно мягко и безболезненно. Я как бы провалился в пушистую перину. Поэтому первое, что я сделал после падения, это - замер. Но тот, кто возвращался, видимо, услышал всё же что-то подозрительное и сначала остановился, потом тихо прохрипел:

       -Эй, кто там?

        Я не шевелился. Но тут прямо над моей головой стремительно пролетел яркий луч света. Я невольно рванулся, стараясь вскочить и выпрыгнуть из шлюпки в воду, но напрягшиеся ноги мои безвольно разъехались в чём-то мокром и склизком. Я опять потерял равновесие и плюхнулся на дно. Далее я уже в ужасе стал барахтаться в какой-то скользкой жиже и никак не мог справиться со своим телом. Оно не слушалось меня, словно марионетка с порванными нитями управления. А луч фонаря бесстыдно фиксировал все мои ужимки и прыжки, как бесстрастный свидетель преступления.

        И хотя я барахтался таким вот безумным способом, зрение моё было обращено к источнику света. А он стремительно приближался и изрыгал несусветные ругательства. "Всё, мне - кранты!"- мелькнуло у меня в голове. Наконец я понял, что не надо пытаться встать, а надо как-то избежать встречи с тем, кого называли Бароном. Я лихорадочно стал шарить руками вдоль шлюпки и нашёл  таки фал, удерживающий малое судно у понтона. Руки мои работали так быстро, что я и сам удивился, когда почувствовал, что шлюпку медленно уносит течением от понтона. С неимоверным облегчением я взглянул в сторону приближающегося Барона и увидел, как он, на подобии меня, поскользнулся на краю понтона и грохнулся. Луч фонаря взметнулся и на какое-то мгновение осветил вытаращенные глаза и густые усы. Картинка эта запечатлелась в моей памяти, как мгновенная фотография.

       -А-а-а! - раздалось в следующий момент.  И затем, - Я запомнил тебя, пацан! Вернись немедленно! Хуже будет!

        А я уже полз к корме  в этой невероятной каше. Добравшись до мотора, я нащупал ремень стартера и рванул его что есть сил.  К моей неописуемой радости, мотор взревел и я  перевёл реверс в переднее положение. В полулежачем положении я стал выправлять ход шлюпки вниз по течению. С понтона мне что-то кричали ещё, но я уже не слышал. Сердце моё стучало не слабее "Вихря".

        Уходя всё дальше от опасности, я, конечно, уже осознавал, во что я вляпался. И в прямом, и в переносном смысле. Жижа, в которой я весь перепачкался, была осетровой икрой. А бывшие обладатели её - браконьеры. Ну и дела! Если этот Барон действительно успел меня разглядеть и запомнил, то мне каюк! Я не раз слышал истории о жестокости браконьеров.

        Тут я сообразил, что уже проехал мимо своего переулка. Тогда я заглушил мотор и перевалился через борт. Сначала я резкими жестами освободил руки, плечи и грудь от склизких икринок,потом с головой ушёл под воду, потеребил ладонями волосы, а затем мощными гребками направил своё тело к родному берегу.

        Лишь один раз я обернулся на шлюпку. Силуэт её уходил в темноту. Минут через десять я вышел на берег.  Достал одежду из своей шлюпки,  оделся, тревожно оглядываясь на мост. И что есть сил побежал домой.


ГЛАВА  ТРЕТЬЯ.

        Прежде, чем продолжить своё повествование, хочу с прискорбием отметить, что сегодня ушёл из жизни Бахмутов Ахияр. Я не успел показать ему этот рассказ. Не успел увидеть его, хотя до встречи оставалось всего две недели. У меня уже и билеты лежат купленные. Буквально несколько дней назад мы перезванивались. Я, смеясь, говорил ему:

        -Скоро будем рыбачить вместе. Я и морозильную камеру купил под рыбу.
   
        Он тоже смеялся:

        -Ну ты молодец! Давай, давай, приезжай скорей! Я уже всё, что надо для рыбалки, приготовил. Таких сазанов надёргаем...

        А вчера часов в пять вечера раздался странный звонок. Ахияр позвонил мне, но понять его я не мог. И вообще, было впечатление, что телефон лежит где-то рядом с ним, а не находится у него в руке. Были слышны какие-то посторонние голоса. Ахияр что-то бормотал, но разобрать что либо я не смог. Ничего не понимая, я кричал в трубку:

        -Ахияр! Что случилось! Плохо слышно!    

        Через некоторое время он отключился. Я стал названивать Альфие, его супруге. Её телефон оказался недоступен. Позвонил на домашний, там шли длинные гудки, а трубку никто не брал. Ничего не добившись, я вернулся к прерванной работе. И вот сегодня позвонила Алина:

        - Дядя Наиль, дедушка умер,- сквозь слёзы проговорила она.

        У него был рак. Несколько лет он держался на каких-то дорогих лекарствах, которые присылали ему родственники из Москвы. В мае, когда я гостил у Бахмутовых, я слышал, как Ахияр ругался с женой, упрекая её, что все они переводят деньги на "всякую ерунду". "Всё равно умру, что толку от ваших таблеток,"-горячась, говорил он. И, не смотря на такие высказывания, был он энергичен и жизнерадостен. Затеял строительство нового забора. Он был вдохновителем проекта, а я - исполнителем. Проехавшись с ним по магазинам, я накупил все необходимые инструменты и работа закипела. Жара стояла неимоверная. Но я так увлёкся работой, что упрямо отказывался от дневного сна(в самую жару). Ахияр переживал, ему было неудобно передо мной, что вот, мол, приехал человек на рыбалку, а тут его припахали. "Не переживай,- отвечал я ему,- съездим в Астрахань, поменяем билет на более позднее время. Успеем и забор сделать, и порыбачить."

        Соседи по улице, проходя мимо, цокали языками:"Вот это забор! Красивый, дорогущий, наверное?"  Ахияр смеялся:"Ещё какой дорогущий! Вон, каменщика из самой Казани выписал. Без штанов меня оставляет уже."  В другой раз, здороваясь с очередным соседом, уже я шутил:"Внебрачный сын, приехал вот помочь отцу". Видели бы вы глаза соседа!

        Так, с шутками и прибаутками, закончили мы забор за пять дней. И началась настоящая, астраханская рыбалка! К этому времени вода в Кизани поднялась и вся вобла подалась в ерики. Там мы её и удили. Вытягивая сразу по две-три воблы, Ахияр приговаривал:"О-о, таких мы берём, берём. Таких мы всегда берём". Самую мелочь выкидывал обратно в ерик, говоря:"Плыви, плыви. Подрасти ещё". Ахияр - заядлый рыбак был. Всевозможная рыба не переводилась у него дома круглый год. "Не ленись, тогда всегда с рыбой будешь",-говаривал он. А уж его супруга чего только из рыбы не готовила! Я с трудом отрывался от стола, так было всё вкусно! Крупную воблу Ахияр солил, а что помельче - шла на "жарёху". А уж строганина под водочку - это вообще что-то божественное. Правда, Ахияр уже не пил, компанию мне составляла Альфия, выпивая рюмочку за несколько присестов. Мне было приятно беседовать с ними по вечерам, наблюдая их милые словесные перепалки. Шутили по всякому поводу и без повода! Вспоминали, как они познакомились. Ахияр такой порывистый и горячий, Альфия - спокойная и умиротворённая. Не могу себе представить их дом без вездесущего, неугомонного Ахияра. Хотя его мучили сильные боли, он не мог долго отлёживаться на диване. Глядишь, уже вскочил, побежал топить баню или осматривать огромный орех, который замёрз прошлой холодной зимой - авось отойдёт ещё?

         Много чего ещё хочется вспомнить об этом хорошем человеке. И обязательно вернусь я к воспоминаниям о нём. Но сейчас, так и не подступив к своему рассказу, пора делать отбой - завтра опять много дел, надо выспаться. Третья глава осталась не напечатанной сегодня. Но до отъезда в Камызяк надо обязательно всё допечатать.  (6.08. 12г.)


        Итак, возвращаюсь к рассказу.

        Утро развеяло мои тревоги. Ни рассмотреть, ни, тем более, запомнить меня ночью, в течении каких-то мгновений, Барон не мог. Я вспомнил, как барахтался в склизкой икре и постарался представить это со стороны.  Вот умора!

        Сегодня было воскресение. Значит, надо везти маму к причалу. За неделю скапливалось много яиц от наших кур. И по воскресениям мама торговала ими на базарчике  у причала. Постоянные торговки не любили мою маму. Она сбивала им цены, так как продавала яйца гораздо дешевле их. При появлении мамы все тётки-торгашки начинали ворчать и искоса поглядывать на неё. На колкие выпады с их стороны мама отвечала, что ей некогда сидеть здесь по целым дням, что дома и без этого много работы. И таким вот образом она в течении часа-полтора распродавала все яйца  и уезжала со мной домой.

        Соскочив с кровати, я взял полотенце и побежал на берег. Это вошло уже в привычку - утренний туалет на реке. После лёгкой разминки я нырнул в воду, побарахтался, отфыркиваясь, в волю. Несколько раз невольно поглядывал в сторону моста, но в свете дня там не было ничего тревожного.  Спустя пол часа я уже был дома.

        Совсем недавно мой брат ушёл на службу в армию. И весь водный транспорт перешёл в моё распоряжение. Это и шлюпка самодельная, клеёная, и лодка килевая, и маленькая плоскодонка для ближних походов. Восьмисильный "Ветерок" вполне соответствовал моим потребностям. Впереди маячило астраханское лето и я уже предвкушал жизнь на воде. Попив на завтрак обязательный калмыцкий чай, мы с мамой отправились на причал. Мой "Ветерок" урчал весело и заразительно. Лицо мне обдувал свежий утренний воздух. Ощущение свободного полёта над водой бодрило не хуже ночного ныряния. Мамина испуганная улыбка вселяла в душу уверенность в собственном взрослении. Я сейчас был её рыцарем, готовым в любой момент придти ей на помощь. Ведь она так и не привыкла к водной среде дельты и боялась воды, как девчонка. Хотя, в нашем городке обитают такие девчонки, которые не уступят в плавании даже мне. Я невольно подумал о Тоне, моей однокласснице и хорошем друге в наших общих походах по островам и ерикам.

        Когда мы подходили к причалу, от него медленно отвалил "Метеор", первый утренний рейс которого был самым популярным в народе. Нос моей шлюпки мягко ткнулся в берег и мама привычно охнула:

       -Осторожней, сынок!

       -Всё в порядке, мама,- ответил я и помог ей соскочить на берег. Устроив её под навесом базарчика, я пошёл побродить по набережной. Несколько рыбаков с усердием закидывали удочки прямо с берега. Такая рыбалка не по мне. Я решил, что лучше поудить со шлюпки и направился к ней. Вдруг с причала кто-то меня окликнул:

       -Эй, пацан! Поди-ка сюда.

        Я поднял голову и увидел Абая в окружении его свиты. Этот паренёк-казах появился у нас недавно, но уже прославился своей бесшабашной удалью, граничащей с уголовщиной. Однако, приводов в милицию он пока ещё избегал, хотя числился в неблагополучных. Поговаривали, что у него есть связи с осуждёнными в нашей местной зоне.  Я остановился, но на приглашение подойти не отреагировал, больно надо ещё. Двое пацанов, примерно моего возраста, легко спрыгнули на галечный берег и лениво направились в мою сторону. Мне стало тревожно. Я, пытаясь сохранить невозмутимость на лице, небрежно сунул руки в карманы. Этот жест должен был показать Абаю и его шестёркам, что я не боюсь их. Соскочил с причала и сам Абай.

    -Слушай, ты не таболинский случаем? - спросил он, приблизившись ко мне в плотную.

    -Допустим, - осторожно ответил я.

    -Вот видишь,- заулыбался Абай и узкие его глаза почти совсем закрылись,- Я ведь тут практически всех знаю! Смотрю, лицо знакомое. Где-то я тебя видел. И не ошибся.

    -А в чём дело? - я терялся в догадках, что ему надо от меня.

    -Да так, хорошие люди интересуются, а чё там у вас ночью под мостом случилось?

     Я чуть не вздрогнул от этих слов и с силой вцепился пальцами в свои бёдра. Вот это да! Вот это Барон! Лихо работает! Меня уже ищут.

    -Под мостом? Ночью? Понятия не имею. Я ночью сплю, как сурок.

    -А ты порасспрашивай дружков своих, может кто что слышал, может кому-то не спится по ночам. И скажи, что за поступки свои нехорошие придётся кому-то ответить. Ох, как ответить!  Ну, покедова, пацан, я тебя ещё разыщу потом.

     И он, посвистывая, пошёл в сторону парка. Его шобла потянулась за ним. А я стоял, огорошенный, и никак не мог успокоить дрожь в коленках. Если такими темпами они будут искать виновника их неприятностей, то мне точно - кранты. А что, интересно, стало с их шлюпкой и икрой? Я ведь пустил шлюпку в свободное плавание и бог знает, кто её нашёл. Голова шла кругом от всего этого. Я не знал, что мне делать. Эх, и папка, как на зло всё ещё в своей командировке. Я сорвался с места и побежал к базарчику.

    -Мам, мам, а папка когда вернётся? - с надеждой спросил я маму.

    -Ох, не скоро, сынок. У него там сдаточный объект какой-то. Так что куковать нам с тобой вдвоём ещё недели две.

     Две недели! Да за это время меня десять раз рыбам скормят! Что делать то? Что? Маме рассказывать нельзя, только перепугаю её. В милицию - самому страшно. Кто его знает, как они расценят мой поступок. Как ни как, угнал чужую шлюпку. Да и как я объясню, что делал ночью голый на понтоне. Ещё в психушку отправят. С кем же посоветоваться? Вовка к отцу в Астрахань уехал. Илюшка с Вошей на рыбалку собирались, уехали уж, наверное. Остаётся Тоня. Конечно, не в девчачьем совете я нуждался, а просто хотя бы выговориться.  Пока я всё это  переваривал в своих разбухших мозгах, мама распродала яйца и мы пустились в обратный путь.


ГЛАВА  ЧЕТВЁРТАЯ.

    -Ну, и чего ты меня звал? - Тоня нервно повела плечом.

     Я ещё какое-то мгновение сомневался, говорить ли ей всю правду, или...

    -Понимаешь, я стал невольным свидетелем одного преступления. И, как на зло, преступники эти меня видели. Во всяком случае один точно видел. Тогда мне удалось сбежать, ночь помогла. А теперь они ищут меня и...

    -Циферблатов! Хватит морочить мне голову!- порывисто перебила меня Тоня, - Я уже по горло сыта твоими выдумками.

    -Да ты можешь хоть один раз выслушать меня до конца!? - не сдержался и я.

    -А что толку? Кто мне заливал, что у тебя нет ничего общего с этим Абаем?

    -Так это так и есть, - возмутился я.

    -Да!? А что же ты с ним сегодня так любезничал у причала? Думал, никто не увидит? А я видела, видела! - почти выкрикнула Тоня, - Руки в брюки и стоит такой... Тоже мне...

     Ну что я мог ей ответить? Не снимать же штаны и показывать синяки на ногах от собственных пальцев.

    -Что, нечем крыть, Судоплатов? Эх, ты... А как же ты красиво врал на совете Дружины! И про дружбу настоящую, и про комсомол. И про дела настоящие, не формальные. А я, как дура, слушала тебя, раскрыв рот. Вот, думала, настоящий парень! Надёжный, ответственный. Вот с кем можно хоть в огонь, хоть в воду. А-а... - Тоня так резко тряхнула головой, что её косички чуть не чиркнули меня по лицу.

     Наш разговор принимал какую-то непонятную форму. Мы стояли у деревянного моста через Калмыцкий ерик. Именно здесь я назначил встречу Тоне час назад, позвонив ей домой из вестибюля сельхозтехникума (там дежурила мамина сменщица тётя Валя). Я не хотел, чтобы Тоня вот так ушла, ничего не выслушав и ничего не поняв. Поэтому я взял её за плечо и хотел повернуть обратно, лицом к себе. Тоня нервно попыталась сбросить мою руку. И вдруг я почувствовал, как мою другую, левую руку стиснули так , что я вздрогнул и обернулся.  О. ужас! Это был Барон! Я в страхе рванулся от него, невольно толкнув Тоню. Та начала падать, потянула за собой меня и мы с ней кубарем покатились с откоса в ерик. Через мгновение мы уже барахтались в мутной воде.

    -Дурак! - кричала, захлёбываясь, Тоня, - какой же ты дурак!

     Я глянул вверх и увидел, что Барон осторожно спускается к нам, откос был довольно крут. Тогда я схватил Тоню за руку и потянул за собой прямиком через ерик, на другой его  берег.

    -Бежим! Скорее! - только и смог я проговорить.

     Выбравшись из воды, я оглянулся. Барон не бросился вслед за нами, а побежал к мосту. У нас была небольшая фора, но Тоня, ничего не понимая, всё ещё пыталась вырвать свою руку из моей и мешала движению. Но мною овладел такой страх, что я скорее бы вырвал ей руку из плеча, чем отпустил. И кроме дурацкого  "бежим!" ничего не мог ей сказать. Через какое-то время я осознал, что мы бежим по школьной тропе. Я оглянулся. Барон, не очень быстро, но настигал нас. Мельком я увидел и Тонино лицо с лихорадочными глазами и слипшимися волосами на лбу. Меня охватил ужас. Что будет теперь и с ней?

    -Скорее, скорее! - чуть не умолял я её. Мы неслись по школьной тропе, которая петляла вдоль берега Калмыцкого ерика, как огромный удав, улёгшийся отдыхать после хорошего обеда. Похоже, Тоня уже заметила, что нас преследуют и безропотно выделывала ногами кренделя, не отвлекая ни меня, ни себя вопросами. Школьный забор был уже совсем недалеко, но я задыхался от бега и страха за Тоню. Рискуя споткнуться, я ещё раз оглянулся. Барон был совсем рядом. Я даже осязал его свистящее дыхание. Сделав усилием воли ещё один рывок, я пропихнул в заветную заборную щель Тоню и сам нырнул следом. Теперь мы неслись порознь  между фруктовыми деревьями нашего пришкольного участка. Но Барон всё не отставал от нас. Краем глаза я видел где-то чуть впереди и сбоку мелькающую между деревьев фигуру девочки в пёстрой юбке и голубой футболке. Я пытался соединиться с ней вновь. Наконец, это мне удалось и я с новой силой ухватил её за руку, увлекая её к уже виднеющейся школе. Мы стремглав выскочили на бетонную дорожку и понеслись к дверям школы. И вдруг Тоня с силой рванулась из моей руки и я услышал её крик. Я резко остановился и увидел, что Тоня лежит на бетонной дорожке. Поднял глаза на преследователя - он тоже остановился, глядя то на меня, то на лежавшую Тоню. Я бросился к Тоне и, схватив её под мышки, попробовал поставить на ноги, но вдруг понял, что она без сознания. На лбу у неё горела красным рваным пятном огромная ссадина. Мне стало страшно. Я неловко подхватил безжизненное тело девочки и, из последних сил заковылял к крыльцу школы. В это время дверь открылась и я увидел удивлённые глаза завуча.

    -Что тут происходит? - звучным своим голосом произнесла она.

     Я бережно положил свою ношу на ступеньки крыльца и сделал несколько глубоких вздохов, чтобы успокоить сердцебиение и внятно объяснить ситуацию. Но в это время я услышал за спиной голос Барона

    -Я всё видел, товарищ педагог! Девочка эта пыталась убежать от этого парня, а он догнал её и подставил ногу. Я не успел даже ничего предпринять, как он схватил её и поволок к школе.

     Я ошалело глядел на Барона.  В ушах у меня пронзительно зазвенело что-то и слов завуча я уже не слышал, а лишь видел двигающиеся её губы. Потом передо мной мелькнуло безжизненное лицо Тони и в следующий миг всё поплыло, завертелось стремительно и я провалился в бездонную чёрную яму.


ГЛАВА  ПЯТАЯ.

     Очнулся я от едкого запаха нашатыря. Это наша школьная медсестра Мария Кузминишна совала мне под нос смоченную вату. Я вяло оттолкнул её руку с тампоном и стал медленно приходить в себя. Сначала я вспомнил сердитые глаза завуча, потом всплыли густые брови Барона. И тут же, с ужасом, я вспомнил о безжизненно лежащей Тоне на ступенях школьного крыльца. Я резко приподнялся на локтях и, как мне показалось, заорал во весь голос:

    -Где Тоня-а-а!

     И лишь через мгновение сообразил, что не кричу я вовсе, а еле шепчу. Но Мария Кузминишна услышала и поняла.

    -Где, где? Увезли её. В больничку. И в выходной от вас спасения нету,- ворчливо проговорила она. -Нешто это хорошо, подножки ставить да толкать девчат? Разве ж так за ними ухаживают? Э-эх, мОлодеж-мОлодеж! Теперича скоко ей в больничке энтой лежать?

     Я пытался сосредоточить своё внимание и понять то, что говорит Мария Кузминишна.

    -Что с ней?- наконец с трудом спросил я.

    -Что, что? Перелом ноги да сотрясение в мозгу. Вот что,- сердито пробурчала она.

     Я нервно передёрнулся, не в силах ещё полностью оценить эту новость. Жива! Это главное. Господи! Перелом!  Сотрясение! Как это всё обойдётся? И обойдётся ли вообще? Надо срочно бежать в больницу! Я рванулся к двери, но она сама отворилась и я с маху  врезался головой в грудь с милицейскими пуговицами.

    -Опаньки! Куда это наш пострел заспешил?- раздался странно знакомый голос сверху.

     Я с ужасом поднял глаза и увидел ярко-рыжие кудри, весело торчащие из-под милицейской фуражки. Сердце моё сорвалось с насиженного места и стремительно полетело в низ живота. "Всё, это конец..."- мелькнуло у меня в голове. А весёлый рыжий клоун уже подталкивал меня обратно к кушетке, приговаривая:

    -Не спеши, дорогой. За свои поступки, сам понимаешь, надо отвечать. А-а? Не так ли?

     Я обречённо опустился на кушетку. Спина моя изогнулась, словно лишилась позвоночника, а руки повисли двумя плетьми, жалкими и безвольными. Я понял, что это был напарник Барона.


     Через пару часов моя мама забрала меня из отделения милиции. Она шла так быстро, что я еле поспевал за ней.

    -ДОжили! - вполголоса  частила моя бедная мамочка,- Мой сын - уголовник! Ну, скажи ты мне, ради бога, зачем ты это сделал? Зачем? Как людям в глаза теперь смотреть? А об отце ты подумал? Ведь его из партии погонят, должности лишат!

     Я, в отчаянии, забежал вперёд и прямо глядя в глаза матери, закричал:

    -Да не делал я этого! Не делал!

    -Так почему ты всё время молчал?! - с какой-то тайной надеждой спросила она.

     Я опустил голову. Мало мне Тони, ещё и мама должна пострадать? Эх! Был бы папка дома!...

    -Сынок, - тихо проговорила мама, словно прочитала мои мысли, - ты не бойся. Если есть что-то такое, что ты можешь доверить только папе, то можешь и мне сказать. Я ведь тоже не дура, понять могу. И помочь.

    -Ладно,- тряхнул я головой,- пошли домой.



     Дома я всё подробнейшим образом рассказал маме. Она очень внимательно выслушала меня, ни разу не перебив. Я, ободрённый её вниманием, терпеливо ждал, что же теперь она  скажет. После долгого раздумья, мама хлопнула ладошками по своим коленям и твёрдо сказала:

    -Позвоню отцу. Пусть он принимает необходимое решение. Как ни как - он наш муж и отец. А ты пока ничего не предпринимай, пусть всё идёт своим чередом. Опасность, как таковая, уже прошла. Они теперь постараются от тебя законными способами избавиться, а это значит, что у нас есть время на ответные действия. Да, проведай Тоню завтра же. Девочка из-за тебя пострадала.

     Я тяжело вздохнул и и пошёл спать.

ГЛАВА ШЕСТАЯ.

     На следующий день  в школе только и разговоров было, как обо мне и Тоне. Все поглядывали на меня с тайным любопытством, но всё же сторонились, будто я мог заразить их какой ни будь коклюшью. Правда, Илюшка с Вовкой по-дружески хлопали меня по плечу и приговаривали одинаково сочувственно: "Ничего, держись!" Я в ответ молча кивал, но в разговоры и откровения не вступал.

     Мучительно долго тянулись уроки. Я не мог дождаться, когда же смогу побежать в больницу к Тоне. И вдруг, перед последним уроком, наше школьное радио зашипело, захрипело и противным голосом Шмакиной возвестило всем о внеочередном сборе Совета Дружины, на котором будет разбираться персональное дело Тимербулатова, ученика 7"а" класса. Я окончательно стал знаменитостью в масштабах нашей школы. Правда, с большущим знаком "минус".

     На совете Шмакина с лихостью кавалериста галопом поскакала по моим ещё не совсем умерщвлённым  мощам, обвиняя меня во всех смертных грехах. Она, с энтузиазмом Робеспьера, жаждала моей крови и взывала к возврату гильотины. Члены совета дипломатично жужжали между собой, не мешая, однако, красноречию нашей "Орлеанской девы". Присутствующая, как всегда, Эллочка сидела в президиуме строгая и прямая, как натянутая струна нашей школьной виолончели. Она лишь время от времени слегка кивала одобрительно головой, подзадоривая этим  Шмакину. Наконец, Шмакина выговорилась и тяжело плюхнулась на свой стул. Эллочка тут же подхватила знамя гнева и справедливости и призвала остальных членов Совета поучаствовать в кровавом пиршестве. Все скромно и повинно понурились, оставляя за Эллочкой право главной жрицы.

     Мне было не до Эллочки. Я постарался переключить своё внимание на свои скорбные дела и это мне удалось. Всё остальное собрание прошло без моего участия. Я очнулся лишь когда мне был объявлен приговор - исключение из Совета Дружины и вообще пионерии и ходатайство перед выше стоящими организациями об отправлении меня в колонию для малолетних преступников. Во как!

     По пути в больницу я забежал на рынок и купил на данные мне мамой деньги пару груш и один мандарин, подозрительно мягкий и сморщенный. В вестибюле больницы никого не было. Стояла такая тишина, словно все больные и весь персонал неожиданно  быстро эвакуировались в неизвестном направлении. Я, не зная, где искать Тоню, стал заглядывать во все палаты подряд. И с четвёртой попытки обнаружил её в палате, лежащую одиноко на больничной кровати. Она была укрыта белой простынёю до самого подбородка, а загипсованная нога торчала,  как всплывшая подводная лодка. Я осторожно подошёл к кровати. Тонин лоб был густо замазан зелёнкой. У корней волос выступала обильная испарина. Я с замиранием сердца наблюдал за движением её колышущихся ноздрей.

     Вдруг она открыла глаза и уставилась на меня так, словно я - индийский Будда.

    -Привет,- чуть слышно прошептал я.

    -Привет, Узурпатов,- серьёзным голосом ответила Тоня и добавила,- Садись ближе.

     Я подвинул стул к изголовью кровати и сел. Потом, спохватившись, стряхнул ей на грудь купленные фрукты. Она придержала их руками, чтобы они не раскатились и вновь серьёзно, но уже шёпотом, спросила:

    -Это был один из тех, что хотят тебя убить?

    -Да что ты?!- я беспечно взмахнул рукой,- тебе померещилось.

    -Ты снова врёшь, Горноплатов!- зло прошипела она и фрукты дружно покатились на пол.

    -Ну, знаешь ли...- я развёл руками,- тебе не угодишь!

     Вдруг сзади я услышал возмущённое:

    -А это что такое?! Кто разрешил? А ну, марш отсюда!

     Я стремглав бросился мимо человека в белом халате и выскочил в коридор, так и не объяснившись с Тоней.


ГЛАВА  СЕДЬМАЯ,  ПОСЛЕДНЯЯ.

     Через неделю нас с мамой вызвали на комиссию по делам несовершеннолетних. Меня поставили на учёт. Говорили, что будет суд. Мы с мамой горестно вздыхали, но ничего не говорили. От папы не было пока никаких известий.

     Ещё через пару дней наша классная сообщила, строго поглядывая на меня, что Тоню выписали домой, но гипс будет долго ещё её камнем преткновения. Было не понятно, хотела она так пошутить или говорила серьёзно. Когда зашёл разговор о коллективном посещении больной, девчонки заспорили - брать или не брать меня с собой. В итоге точку поставила классная - пусть идёт. Ну, спасибо, облагодетельствовали!

     Заходя следом за одноклассниками в квартиру Тони, я думал, как встретит меня Тонина мама. Но пока я шаркался в коридоре, Тонина мама уже убежала на кухню.  Я осторожно заглянул в зал. Он был похож на растревоженный улей. Мои одноклассники бесцеремонно захватили всё пространство комнаты, оставив в неприкосновенности лишь потолок. Тоня утонула в этом шуме и гаме окончательно и бесповоротно. "И что мне тут делать?" - уныло подумал я и вышел на площадку.  "А вдруг приехал папа! - подумалось мне. И я стремглав бросился вниз по лестнице. Яркий уличный свет вспыхнул и тут же погас, когда я у подъезда столкнулся с Бароном. Он крепко схватил меня за локоть и улыбнулся во весь свой золотозубый рот:

    -Что же ты сразу не сказал, кто твой папаня? Эх, ты - голова, два уха! И сам ведь страха натерпелся, и нас чуть в грех не ввёл. Ну, иди, иди,- отпустил он мой локоть,- папаньке привет передавай, ладушки?

     Я стоял и никак не мог уразуметь, что сказал этот страшный человек. Смысл сказанного никак не доходил до меня. Или я сам гнал от себя этот чёртов смысл? Что значит "Передавай привет"? Или... Не может быть! Мой отец - фронтовик. Он с фашистами воевал. 

     Мои мысли мешались и перемешивались, а я всё стоял как в оцепенении. Вдруг мне стало тяжело дышать. И я побежал, хватая открытым ртом встречный воздух.  Казалось, что стоит  мне остановиться, как тут же прекратится доступ воздуха в лёгкие. И тогда случится что-то очень страшное и непоправимое. Сам не заметил, как очутился на песчаном берегу Косточки. Дальше бежать было некуда. Кизань лизнула мои уставшие ноги и я повалился прямо в её объятия. Вода, всегда такая приветливая, не принесла мне никакого облегчения. И я разрыдался. Кизань ласково пыталась успокоить меня, но в ответ я бил её руками, будто это она была виновницей всех моих бед. Долго мы барахтались с ней на отмели и никто не хотел уступать. Но река всегда сильнее. Измождённый и опустошённый,  я откатился от тёплых волн и, как волчонок, заполз в прибрежные кусты. Сон, глубокий и всеобъемлющий, накрыл меня с головой.

     Проснулся я от сырости и холода. Были уже сумерки. Я лежал, свернувшись калачиком, и  слушал тихий шелест волн. Голова была пуста, как школьный глобус. Но лежать так вечно было нереально. Нужно было что-то решать. Я несколько раз глубоко вздохнул и с трудом встал на ноги. И тут же пришло решение! Надо уехать. Далеко-далеко! Например, в Среднюю Азию. Там Недялков змей ловит ядовитых. И я буду ловить. А яд буду сдавать в аптеку, пусть делают лекарства и людей лечат. А что, очень даже хорошее дело. Но чтобы уехать туда, нужны деньги, будь они прокляты. И тут я вспомнил о тайнике, который обнаружил в сарае после того, как брат ушёл в армию. Тогда я не позволил себе даже чуть-чуть попользоваться братовыми деньгами. Но сейчас был тот случай, который мог оправдать мой поступок. Пройдёт время и я смогу всё объяснить брату, он поймёт меня.

     Долго я лежал в камышах напротив дома, думая о том, как же моя любимая мамочка будет убиваться о моём исчезновении.  Я уже не плакал, но сердце моё ныло с такой силой, что хотелось просто умереть. Но умереть славной, героической смертью. Чтобы люди говорили: "Смотрите, какой он был хороший! Как он стойко терпел все напраслины, наводимые на него. Никто не понял его пламенного сердца, его честной и чистой души".  Не знаю, сколько бы я так сладко мечтал о своей посмертной славе, но залаял наш Гранат и вернул меня в действительность. Я ещё раз глянул на окна родного дома. Они уже погасли. Тогда я осторожно стал вскарабкиваться на крышу бани, расчитывая проскочить мимо Граната так, чтобы он не учуял меня.  Получилось. Тихонько, стараясь не заскрипеть дверью, вошёл в тёмный сарай. На ощупь двинулся в дальний угол. Вот, где-то здесь должен быть тайник, ещё чуть-чуть. Темно, хоть глаз выколи. Неожиданно рука коснулась чего-то тёплого и живого! Я не успел испугаться, как крепкие руки схватили меня и притянули к себе.

     -Здравствуй, сынок. Я знал, что ты придёшь,- отец говорил тихо и спокойно, словно мы сидели уютно в комнате, на диване.

     Я замер в его объятиях, стараясь утихомирить сердце, которое бухало, как наш отрядный барабан на школьной линейке. Но обнять отца в ответ я не мог себя заставить. Он это понял и тоже убрал руки.

    -Садись. Поговорим. Тут большой чемодан, хватит места на двоих.

     Я покорно сел, радуясь лишь тому, что темнота не позволяет отцу видеть мои глаза, наполненные слезами.

    -Похоже, ты плохо подумал обо мне? - легонько толкнул он меня в бок, - Так слушай, что было после того, как наша мама позвонила мне.  Я не мог сразу приехать из-за работы, но всё, что мне надо было узнать о твоих обидчиках - я узнал. Сегодня с утра я их отыскал и предупредил, что всех их перестреляю, как качкалдаков, если они не оставят тебя в покое. Они наложили в штаны, когда узнали с кем имеют дело. Я ведь на фронте был, а они - обычная шантрапа, браконьеры трусливые.

     Я слушал и чувствовал, как отпускает меня сердечная боль, терзавшая мою мальчишескую душу столько времени. Вот всё и разъяснилось, а я нафантазировал чёрт те что. Стоп!

    -А рыжий милиционер?! - невольно вырвалось у меня.

    -С этим тоже будем разбираться...Но горячку пороть не будем. С умом надо. Трезво всё расценить, взвесить, - медленно, с паузами ответил отец.

    -Самое главное, что все твои неприятности уже позади. Ты понял меня, сын?

     И так он это твёрдо и ясно сказал, что я не выдержал и ткнулся ему куда-то в подмышку и засопел носом, сдерживая слёзы. Отец приобнял меня за плечи и мы на долго замолчали. И наконец я перестал сдерживаться и дал волю слезам. Они текли так обильно, что быстро увлажнили отцовскую рубашку. Но вместе с ними утекало и моё одиночество. Ах, как же хорошо, что у меня есть такой папка!

              ------------------------------------------

     А через несколько месяцев состоялся суд, на котором была осуждена к различным срокам группа браконьеров. Среди них был и мой отец. 

                К О Н Е Ц.


                август 2012г.