Пять лет спустя

Дина Мухамедзянова
Пять лет спустя.

1
"Лучше бы ты не видел, лучше б не слышал ты!
Лучше б был искалечен, изуродован, ранен!
Я б всё  равно любила, только б остался ты!
Только б не был тюрьмою этот могильный камень!
Лучше б в голос ревела, крикнула: «Не уходи!».
Лучше б кинулась в ноги. Зачем же я промолчала?
Лучше бы это сердце вырвалось из груди,
Только б об этой смерти вести не получала!
Лучше б ты выбрал море, но ты любил небеса.
Лучше б ты выбрал сушу, но ты не мог без полёта.
Лучше б нас миновала чёрная полоса!
Лучше б ты не добрался до этого вертолёта!"
2
Мне было двадцать четыре. Тридцать один ему.
Старый каток - свидетель нашего расставанья.
Музыка заглушила робкие «почему»,
Сердце сжалось от боли, которой найти названье
Не сумеют поэты. В минувшие времена
Темноволосый отрок, казалось, к этому близок...
Будучи слишком юным, он это испил до дна,
Он же в стихах взлелеял этот бессмертный призрак.
Звали его Густаво. Он покорил Мадрид,
Для особ королевских писал «Историю храмов».
Голуби на балконе, только один погиб,
И в двадцать первом веке иная случилась драма...
3
Мне писать по-испански пришлось, как ему, тогда.
Любимый "не знал по-русски" , и нет ответа
В той «Воробьиной книге» за что такая беда?!
Было тридцать четыре, как и тому поэту....
Было тридцать четыре, мне минуло двадцать семь.
В День Республики нашей толпа на площадь спешила.
Среди шумных гуляний не весело мне совсем:
Осень чёрное платье мне в одночасье сшила...
4
Осень. Чёрное платье. Склонённая голова.
Мне всё равно, что будет: грозы, торнадо, вьюга!
Я иду по Кремлёвской: ни жена, ни вдова...
Пусть о других влюблённых судачит здесь вся округа,
Как когда-то в Мадриде, в милой мне стороне,
Спорили часовые в полночь у той заставы,
Той, что путь преградила вдруг от него ко мне
Так же, как разлучила Хулию и Густаво...
5
"Вечность их разлучила, как меня и тебя!
Новый сюжет для старой оперы написала...
Но для чего, ответьте, щадила Кармен судьба?!
Что б без Хосе оставшись медленно угасала?!"
Звали его Мигелем друзья, меня «воробьём»
На катке называл он, а я в догадках терялась:
" Может, Густаво Беккер писал когда-то о нём?
Неужели тот призрак - всё, что теперь осталось?!"
6
Звали Санта-Мария, говорили: «Везуч,
И таких защищает от смерти Дева Святая»...
Ничего не осталось, кроме мадридских туч.
Внешне почти всё та же, только в душе не та я...
Внешняя оболочка: рыжая, недурна,
Так же голубоглаза,  писал когда-то Густаво
О такой же девице в минувшие времена,
Не имея в кармане ни одного сентаво.
Была, говорят, певицей. Отец её Хоакин,
Говорят, побоялся, отдать её за поэта...
Ну, а я бы, наверно, сбежать решилась с таким
В Африку и иначе сложилась бы песня эта.
7
В Африку я попала два столетья спустя...
Бедный Санта-Мария полгода, как был в могиле!
Зной, удушье, волненье, чей-то плач в «Новостях»,
И орёл расправляет снова в полёте крылья...
Пролетает над полем и видит вдруг воробья.
Птичка с крылом подбитым в комочек от страха сжалась,
И почудился голос: «Гибель близка твоя»!
И проститься с друзьями только теперь осталось...
8
Госпиталь африканский. Меня истерзал орёл,
Но не нанёс  он всё же решающего удара.
И воробьишка крылья снова в бою обрёл,
Видно, крестик нательный он надевал недаром.
Видно, смерть отступила. Остались ещё дела.
Видно, ещё у Бога остались для птички планы.
Ей ведь только за тридцать. Сгорели стихи до тла,
А она захотела быть просто женой и мамой.

9
Ей ведь только за тридцать. Она ещё молода
И стихи переводит ночами того поэта.
Призрак его отступит. Не оставит следа
В её жизни иного, чем эта полоска света,
Что на стене заметить было немудрено.
Может, новые птицы к ней по весне слетятся.
Всё начнётся сначала: любимый, стихи, окно,
И уже не придётся им никогда расстаться!
20.03.2015.