Любовь, из песней пороков Танкред

Любовь — нет в мире боле слов,
Не писанных и не воспевших,
Не проклявших и... не сумевших
Её постичь, пересказать;
Любовь она и есть любовь,
И в узел гордого связать,
Свободного тюрьмой утешить,
Богатого сумой опешить,
Скупого сундуки открыть,
Неверующего — гадать,
Ленивого усердным быть,
Жестокого — вдруг милосердным,
Последнего — нежданно первым,
И также, но — наоборот, —
Ей пальцем лишь пошевелить.
Нет счастья, боли и невзгод,
Величественней и страшнее,
Чем от нее, и чем нежнее,
О, тем суровее она...
Так, мантия, что ждал Георг,
Американке отдана,
Ревнивый мавр губил умело
Ему восторженное тело,
Арсеньевой светлейший князь
Должал, а с ним и вся страна,
И горький гений проклял связь
(Да поздно!) с милой Жозефиной,
Великий душевед Полиной,
Как оспою, переболел,
И короля свела на казнь
Маркиза, коей не владел,
Сильнейшего в подлунном мире
Сгубила вера к Деянире,
В ночах египетских страстей
Антония настиг удел,
И сор встревоженных костей,
Улыбкой Шлимана играя,
Всё о Елене вспоминает.
Взаимным чувствам нет преград
Лишь там, где остров без людей,
И души пьют нектар услад
Открыты звездам и планетам,
А не интригам и наветам,
Разлукам, сплетням, подлецам,
Упрекам с кафедр и эстрад,
Указам, родичам, дворцам
И искушеньям, липким взорам,
Несходству крови и раздорам...
Но не открыть тех островов
И самым быстрым парусам,
И тем трагичнее любовь...
Так, пали юные веронцы,
Ее достойные питомцы,
За честь жены вписал поэт
На снег неотомщенну кровь,
С улыбкой леди Джейн монет
Чеканить так и не поспели,
Сменивших роскошь на метели
Ждала Сибирь декабрьских дам,
А кто отринул этот свет,
Под поезд бросясь, что к ногам
Седого мужа иль измены?
И не помог кувшин Бранжьены
Соединиться двум сердцам,
И, впрочем, Ева и Адам
Могущественнейшим истцам
Ответ раскаянный держали...
Но буду справедлив едва ли,
Коль не скажу, что лишь любовь
Не дав себя, дала творцам
Среди страданий и долгов,
Смертей, предательств и прощений
Их терпкой славе поклонений...
Так, слабой Беатриче тень
Вела изгоя в край Богов,
Ночь без рассвета, словно день,
Зажглась на жизнь и смерть Лауры,
Презрев чуму, неслись амуры
Декамероновых новелл
К Фьямметте, и цвела сирень
В сонетах чудных, и робел,
И бунтовал пред дамой смуглой
Поэт поэтов страстью хрупкой...
И буду всем несправедлив,
Коль не скажу — любви удел,
Кого вдруг счастьем одарив,
Союз тот воздвигал на благо!
Так, Анна с византийским флагом
И Господом в душе пришла, -
Стал славен князь, народ крестив,
И Божья милость к нам сошла;
В трудах кромсая шведску карту,
Скавронскую увидел Марту
Великий царь, и в бездне дел
До гроба, верная, с ним шла;
И мудрый Шахрияр стерпел,
Не обезглавив дочь визиря,
И сказки сказок спас для мира.
И Натали мне помогла,
Чтоб «Танкреда» я одолел...
И всё же ласкова и зла,
Сжигающа и равнодушна,
Кому земна, кому воздушна,
Печальна, тягостна и вновь —
Всё то же — ласкова и зла,
Жестока (в рифму слово — кровь!),
Хитра, коварна и подкупна,
Кому горда, кому доступна, —
Любой эпитет равен ей, —
Любовьv она и есть любовь,
Порочна в пламени страстей,
Порочна в безответном взоре.
Порочна в радости и горе,
Далека от мирских забот,
Чужда не про нее вестей,
И искренняя смотрит в рот
Лишь милому себе предмету,
И, как царица, всему свету
Простит, укажет, отомстит.
Блажен, кто знал наоборот!
Блажен, кто с ней покорно спит!
Блажен, кто с ней терял свободы!
Блажен, кто не писал ей оды!
Блажен и критик, что привык
Искать в ней, что в стихах узрит!
И здесь он бедный мой язык,
Потея, высмеет изрядно —
Кому в какой любви приятно...
И ей, великой и дрянной,
Я шлю какой ни есть, но крик,
Исторгнутый моей душой.

Ерусалим, YII песнь