Памяти М. Ю. Лермонтова. Путь на Голгофу

Не зря сейчас его томили думы.
Он чувствовал нутром своим конец.
И лик его задумчиво - угрюмый
Ваял в себе грядущего рубец.

Не по годам он, зрелостью гонимый,
Поступками отсчитывал свой час.
Сочувствия искал душой ранимой,
Гася в себе бунтарский силы глас.

Цветы разлук терзали его юность.
Катился день в сереющий закат.
Скорбела в чёрном саване невинность,
Как будто жизнь взята им на прокат.

А смерть кружит коварнее абрека,
Оплакивая жертвенную месть.
Она торопит бренность человека
Окутать в опечаленную весть.

И задрожит..."немытая Россия"...
В рыдании зайдётся на века:
Какого сына унесёт стихия -
И как только не дрогнула рука

Того, кто зло вершил, но сам не ведал,
Какую он прольёт бездумно кровь.
Но видно рок ума убийце не дал,
Расстрельному воздав, как долг,любовь.

Поэт не знал, что так близка кончина,
Надеялся запутать вещий рок.
Гнала, ступая по пятам, причина
Последней ссоры, жаждущей оброк.

Хотелось жить, но конь куда-то рвался,
Переходя порой с трусцы на рысь.
Знакомый путь неведомым казался.
Струила зной безоблачная высь.

По горным склонам вился след дороги
Наезженной просёлочной тропой.
Да, обходя Кавказские отроги,
Стада овец плелись на водопой...

Он, наконец, добрался до Карраса
На скоротечный Рашковский привал.
Дышала пятигорская терраса
Упрятанным в ней озером Провал.

Горели шапки у вершин Беш - Тау.
Ждала смиренно участи Машук,
Чтоб в Волчьей балке зреть не по уставу
Разыгранную драму гнусных рук.

Неотвратимость роковой дуэли
Сдавила грудь предчувствием беды.
Июльским жаром пышущие ели
Сморило вдруг от жажды без воды...

Нет, не дуэль обманчивого штофа
Хранит в себе Перкальская скала.
Здесь навсегда Кавказская Голгофа
Святую кровь от сына приняла.
1998 год.