Заратустра. День 5

     Я увидел Заратустру выходящим из воды.
     – Ты приплыл морем? – спросил я его.
     – Я шел по земле, – ответил Заратустра. – Я поднимался на гору. Понимаешь ли ты, что, по сравнению с морским дном, всякая суша – это гора?
     – Само собой, – сказал я. – Что тут поучительного?
     – Поучительно то, – сказал Заратустра, – что ты живешь на горе и считаешь это обычным делом. Я пришел, чтобы объяснить тебе твое положение, раскрыть тебе глаза.
     – В своем положении на суше я равен всем живым существам, исключая морских. Получается, что все мы – горные жители? – сказал я.
     – Да, – сказал Заратустра, – но остальные, кроме тебя, никогда не узнают об этом.
     – Ты не раскроешь им глаза, как раскрыл мне? – спросил я.
     – Во мне еще много милосердия, – сказал Заратустра, – слишком много. Меня хватит только на одного.

***

     – Мне не достает веры в себя, – пожаловался я Заратустре. – «Что толку во мне? – часто думаю я. – На что я годен?»
     – Когда-то я тоже задавался таким вопросом, – сказал Заратустра. – Тот, кто никогда не сомневался в себе, уж точно ничего не стоит.
     – Но ведь сомнение само по себе ничего не гарантирует.
     – Ты хочешь гарантий?! – рассмеялся Заратустра. – Ты хочешь застраховать свою судьбу?

***

     Вечером Заратустра не ушел, как обычно, а остался со мной. Мы сидели молча и смотрели на море. Тихо плескали набегавшие волны.
     – Есть люди заката и люди полудня, – сказал Заратустра.
     – А утренние люди? – спросил я. – Такие тоже есть?
     – По рождению все мы – утренние люди. Но к тридцати годам остаются только люди полудня, вечера и сиесты.
     – Сиесты?
     – Это те, кто много работает, чтобы в старости отдохнуть. И те, кто вообще не работает.
     – А люди ночи?
     – Есть и такие: люди, ушедшие в ночь. О них нужно говорить в прошедшем времени.
     – Ушедшие в ночь? – переспросил я. – Заратустра, меня утомляет твоя привычка объясняться метафорами. Скажи прямо, какой род людей ты считаешь лучшим и почему?
     – Самый лучший человек еще не родился, – сказал Заратустра. – А из тех, что живут или жили, лучшие – это мы.
     – Но почему же лучшие люди не испытывают радости от того, что они лучше всех?
     – Потому что они оставили свои победы позади себя, – сказал Заратустра.


***

     – Заратустра, – сказал я, – ты прекрасен, как Аполлон!
     – Греки знали все о красоте и ничего – о Заратустре, – сказал Заратустра. – Их статуи прекрасны, но какое дело Заратустре до мраморных истуканов?

***

     – Когда-то мы оба смотрели на мир меланхолически. Я знаю это по своим воспоминаниям и твоим словам.
     – Разве я говорил что-то подобное? Заратустра-меланхолик – невиданная химера! Ты, наверное, неправильно меня понял. Скорее всего, я сказал, что был бы меланхоликом, если бы не был Заратустрой. А так как я – Заратустра с рождения, то никак не могу быть меланхоликом.
     – Сдается мне, что-то здесь не так с логикой.
     – Не произноси при мне этого слова!
     – Хорошо. Теперь это уже не важно. Мы оба давно избавились от меланхолии. По крайней мере, я надеюсь, что оба. Я очень надеюсь на это, Заратустра. Хотя ты и говорил, что надежда – утешение для больных.

***

     – Я помню время, когда мне хотелось, чтобы каждая минута моей жизни была посвящена достижению какой-то великой цели. Я искал эту цель, но не находил. Дни моей жизни протекали впустую. То была великая скорбь – чувствовать, как бесплодно растрачиваешь себя.
     – И в результате ты пришел к мысли, что бесплодно растрачивает себя весь мир?
     – Да. Это было большим облегчением – знать, что участвуешь в общей судьбе.
     – То есть ты придумал что-то вроде подвеса, подъемного крана. Ты решил облегчить себе ношу. А я здесь как раз для того, чтобы возложить тяжесть на плечи тех, кто пытается облегчить жизнь. Я здесь ради всех немощных, ради тех, кто изобретает домкраты, подвесы и подъемные краны.
     И Заратустра положил руку мне на плечо.