Учительница французского языка

                Учительница французского языка

     В один осенний теплый день пришла я в свой Александровский сад. Сижу так и безмолвно беседую со своими друзьями – вековыми деревьями моего детства; всплески фонтана и шелест листьев нашептывают мне свои мысли. Что происходит здесь, когда меня нет? Покой нарушается пожилой дамой, присевшей отдохнуть на соседней скумейке. Её я вижу в одни и те же дни, в одно и то же время; зимой и летом, ранней весной и поздней осенью. Она, как и я, влюблена в Александровский сад и чувствует особое очароварие в сменах погоды. Часами, вот так, сидит она, не двигаясь, погруженная в раздумье, провожая взглядом каждый опавший лист, сидит тихо-тихо и шепчет что-то по-французски, устремив взгляд , мечтательный и неподвижный...
     Сегодня осень. Листья опадают, золотым ковром  покрывая аллеи. Терпким, сизым дымом «плачет» опад , причиняя сердцу щемящую боль. Дрожа от волнения я подсела к ней.
    - Извините, мне так хочется с Вами побеседовать, если можно... Кто Вы?
    - Да-да, пожалуйста. Кто я?
     От неё веяло спокойствием и аристократичной сдержанностью. Она как-то нерешительно посмотрела на меня  ясными серыми глазами и начала  свой рассказ.
     - Зовут меня Сюзен-Антуанет Оцхели. В шестилетнем возрасте меня отправили во Францию, в Лурдовский монастырь , католическая церковь так помогала обедневшим дворянским семьям, а я была шестым, самым малым ребенком...
      Она рассказывала сердечно и мягко, своим спокойным ровным голосом с французским акцентом, и  грусть сквозила в каждом её слове. Лицо озарялось трепетной неповторимой красотой (такой она видно была в молодости), сияло ясной тихой радостью.Взгляд  такой, будто она возвращается откуда-то издалека. Меня охватило волнение, точно я соприкоснулась с чем-то необычным, светлым, добрым; в её чувства я сопережевала с ней вместе. Ласково, немного печально смотрит она на меня, её взор – «с той стороны зеруального стекла» -  будто ушел в себя, сосредоточившись на своих мыслях. Я была ей благодарна за то, что она впустила меня в свой мир воспоминаний, печалей и радостей. Какой  заманчивой была  для меня далекая Франция, Лурдовский монастырь, чья прелесть и сакральность будоражила многих!..
      - Ничего, никуда не ушло. Ничего не изгладилось из памяти, - тихо продолжает она и её память  оживает в медленном  темпе «вальса», её голос  наполняется музыкальностью, вкрадчивой мягкостью, обволакивает меня и магической силой втягивает в свой мир воспоминаний.
     - Ничего никуда не ушло... Только нет со мной людей с кем я общалась и сейчас, оставшись  наедине со своей памятью, беседую с последней, как с живой субстанцией. А разве память не живая субстанция? Разве нельзя её спросить:”Помнишь? ” Ведь она, как гикто другой, все помнит, это она меня увлекает в путешествие по далекому прошлому, останавливает на до боли знакомых местах, всплескивает радужным потоком...
       Её речь текла легко и мелодично, будто музыкант виртуозно перебирает клавиши рояля.  Далекие воспоминания нахлынули  в этот короткий  миг и прервали рассказ, а я любовалась ею: голубовато-серыми глазами, отточенным, чуть с горбинкой носом, охристо-пепельным шарфом, укрывающем её открытую шею, за который она ухватилась обеими руками, и который как ей кажется, помогает  ей  удержаться в этой реальности.
          - Знаете ли Вы, как там красиво весной?! Среди гор и лесов возвышается Лурдовский монастырь; деревья, кустарники , подснежники и первоцветы. Я любила гулять одна, собираяцветы по обочинам дороги и вдоль изгородей, открывая удивительное удовольствие в мечтательном одиночестве, - улыбаясь,- как сейчас. А знаете какая там была жизнь? Как и в каждом монастыре день начинался с молитвы и чтением Библии, раз заведенный распорядок никогда не менялся, рукоделие, уход за цветником и т.д. , и лишь по вечерам приходил час отдыха – ощущение желанной свободы. Я часто вижу  себя подростком, наивной, доброй, чистой и прячусь сегодняшняя за этим ушедшим образом. Между ней, тогдашней , и мной, сегодняшной  -  пропасть, бездна и шрам на сердце...  Я помню изяшные барельефы, лепнины на фасадах домов, увитых глицинией, такой свежей и благоухающей. Многое забывается, но не запах, хотите,  аромат, вот чего никогда не забыть. Не забыть вкус воды из источника, особенный, ледяной. Память, она,  не только  в уме.  Это память   вкуса, запаха. Это сердце помнит холод и шероховатость монастырских стен, благовоние сакрального ладана, церковных свечей.  А когда мне исполнилось  17 лет, - она  усмехнулась и лицо её чуть омрачила грустная улыбка.
          Далекие воспоминания нахлынули в этот короткий миг и прервали рассказ.
        -  А когда мне исполнилось  17 лет, - она  усмехнулась и лицо её чуть омрачила грустная улыбка, - я должна была постричься в монахини, но перед тем меня отправили на Родину, попрощаться со своей семьей. Я плыла на корабле; морской  воздух, доносимый береговым ветром, давал ощущение легкости и свободы, необъяснимый трепет слегка мучил меня  -  какая будет встреча с близкими, которых я помнила смутно. У меня сложилось какое-то свое представление о городе моего детства (а может это была подсказка генетической памяти),  что-то  неясное, забытое,  смутно помнящееся и неизменно  волнующее: запах залатанных, красно-коричневых, отполированных дождем, просушенных солнцем жестяных крыш моего родного города...
              Её голос то напрягался, а то плавно  светился кружевными оттенками тона.  Какое бережное отношение к своей памяти!
    -  И вот я приехала, - продолжает  она,  - моих родителей уже не было в живых; меня приютила замужняя сестра, здесь я бросила якорь на всю оставшуюся жизнь, т.к. начиналась революция и мне объяснили, что уехав, я никогда не вернусь на свою родину. И я  тогда  ясно почувствовала, что все отошло  куда-то далеко-далеко и, которое было потеряно навсегда... Но не для меня! Я дорожу своими воспоминаниями, Здесь, в этом  сквере, такие же высокие кипарисы и раскидистые каштаны как там...
         Грустная улыбка пробежала  по её лицу , но она тут же оправилась:
     -  У меня есть черный чемодан. Там я храню все что мне дорого; часто перебираю свои пожитки. И когда прибегает из школы моя внучатая племянница, вбегает ко мне в комнату и с ужасом в глазах спрашивает: «Ты уезжаешь? Куда?» А я подшучиваю :»В Пвриж!». Она то меня и вправду любит, то я чувствую сердцем, а чемодан у неё ассоцируется с поездкой (её семья часто путешествует). В тот момент моя память сердца и вправду влечет меня в Париж,  в город моей юности...
          С удивительной непринужденностью, учтиво, но решительно она обрывает разговор и попрощавшись  медленно и степенно продожает свою прогулку по осыпанной листвой аллее.
Ида Оцхели
май 2012 года