Багаутдин Аджиев - От Дербента до Парижа

Из кумыкской поэзии:

Багаутдин АДЖИЕВ

ОТ ДЕРБЕНТА ДО ПАРИЖА

(Поэма)

Путешествие – сильнейшая после любви страсть.

Теодор Драйзер


Вступление

С рождения на свет ищу дороги.
Которые весь мир откроют мне!
В пути лишь забываю я тревоги,
Что спрятаны в душевной глубине.

День без дороги для меня потерян,
Горячим сердцем устремляюсь в путь.
И лишь тогда в успехе я уверен,
Когда свободно дышит моя грудь.

Опять дорога – дали и просторы!
Просёлки и асфальта серпантин... 
Но где же та дорога, о которой,
Мечтаю я, наверное, один?

Заветная моя, в которой скрыты
Секреты жизни, смысл бытия?..
И вновь деревья золотом залиты – 
Вернулась осень, спутница моя.

И вместе с ней негаданно-нежданно
Во Францию путёвка мне пришла,
Как будто бы узор золототканый,
Её мне осень в дар преподнесла.

Дорожная приятна суматоха –
Всё кверху дном и в доме, и в душе,
Которая от отчего порога
В фантазиях отправилась уже.

И только мать с отцом невозмутимы,
Хоть знаю я, что это всё не так...
Сердца их беззащитны и ранимы –
Обидеть может их любой пустяк.

Но от меня печаль свою скрывая,
Ведь горевать мужчине не к лицу,
Меня перед дорогой обнимает
Отец, как и положено отцу.

И говорит: «Коль в дальний путь собрался,
Поводья ты из рук не выпускай
И так держись в седле, как я держался,
И край отцов своих не забывай!»

А я, лишь жаждой странствия томимый,
Ему ответил что-то на ходу
И в путь пустился неисповедимый,
На серебристо-элегантном «Ту».

А в самолете, словно в фильме старом
Про старика Хоттабыча , друг мой,
Я вдруг себя почувствовал Икаром ,
Взлетающим над бренною землёй.   

Со мною рядом верная супруга
В иллюминатор устремила взгляд,
А с ней сидела давняя подруга –
Прекрасная кумычка Аминат.

И муж её Далгат – наш друг старинный
О чём-то оживленно говорил
С весёлой собеседницей Мариной...
Возвышенности дух над всем парил!

Салон огромный, как пчелиный улей,
От разговоров радостных гудел,
Пока наш серебристый лайнер пулей
В прекраснейшую Францию летел.

Народ был разный – умный и учёный:
Писатели и гендиректора...
Одни спешат в старинную Сорбонну,
Другие в Лувр или в Гранд-Опера.

Одни хотят набраться впечатлений
Другие – своих близких повидать,
Сбежавших от репрессий и гонений,
Чтоб вечно по России тосковать.

На пьесы своей собственной премьеру
Торопится московский драматург.
А бизнесмен скорее на Ривьеру
Спешит попасть, чтоб воплотить мечту.

Мой друг Далгат из древнего Дербента
На выставку всемирную летит –
С волнением он ждёт того момента,
Когда Париж огнями заблестит.

Ах, люди, люди, в поисках вы вечно –
Природа ваша, к счастью, такова,
Что в дальний путь стремитесь вы беспечно,
Чтоб страны открывать и острова.

Хрустит в карманах новая валюта,
И греют душу загранпаспорта...
Настала долгожданная минута –
В салоне снова смех и суета.

Шасси коснулись серого бетона,
Закончился трёхчасовой полет.
Припал к иллюминаторам влюблённо
Уставший, но восторженный народ.

Земля Марселя – жёлтая равнина –
Как наша дагестанская земля.
Здесь море голубей аквамарина –
И возглас по-французски: – О-ля-ля!

Далёкие и близкие дороги,
Они зовут нас в призрачную даль.
Но почему-то грустно мне немного,
Как будто бы чего-то очень жаль.

Марсель

Марсельский полдень яркий и весёлый
У трапа встретил добродушно нас.
И мы ступили, словно новосёлы
На землю эту в самый первый раз.

Вдали тянулись небольшие горы
И белый храм виднелся на холме.
И моря Средиземного просторы
О Каспии напомнили вдруг мне.

И как хрустальный замок перед взором
Предстал Марсель, волнуя разум мой –
Раскинулись причудливым узором
Его дома и порт его морской.

Приятно пахло морем и цветами,
Как будто в бело-розовом саду
Вдруг рядом очутился я с друзьями
И восхищённо замер на ходу.

И женщина по имени Милиса
Нас встретила улыбкой неземной –
И сразу просветлели наши лица,
Как будто бы вернулись мы домой.

Родная речь приятно зазвучала,
И чистою такой она была,
Что даже мы опешили сначала,
Ведь так она нас за душу взяла!

Милиса эмигранткой оказалась:
Во время революции она
Ещё ребенком с родиной рассталась
В жестокие и злые времена.

И всё-таки француженкой не стала,
Хоть и жила полвека тут уже,
А, птицею отбившейся от стаи,
Осталась она русскою в душе.

Наш добрый гид, милейшая Милиса,
В автобус, как на сцену, поднялась
И, словно знаменитая актриса,
 Вдруг речью вдохновенной залилась.

И монологу яркому внимая,
Мы ехали по серому шоссе
Туда, где кромка моря голубая
Предстала нам во всей своей красе.

Марсель, Марсель – портовый город южный,
Свидетель поражений и побед,
Роскошным ожерельем он жемчужным
Сбежал с холмов, дивя весь белый свет.

В его тенистых призрачных аллеях
Влюблённые целуются тайком,
И гроздья виноградные алеют               
В зелёных виноградниках кругом.

На улочках его крутых и узких
Слышны разноязыкие слова:
От греческих, арабских до французских –
Смешала всё народная молва.

И марокканцы здесь и итальянцы,
Индусы и японцы – разный люд...
Как будто в зажигательном их танце
Причудливая жизнь столкнула тут.

Ларьки, базары, бутики и лавки
Открыты здесь до самого утра.
И, кажется, их жизнь покрыта лаком –
Легка, как пух, опасна, как игра.

Заморские купцы и чужестранцы
Сюда товары разные везут.
И черные монахи-францисканцы,
Как тени, тут по улицам снуют.

Марсель, Марсель – причудливый, как сказка.
Где чудеса творятся наяву:
Персидские ковры и сталь Дамаска
Здесь возникают как по волшебству.

Недаром в этом городе чудесном
Гостил подолгу Александр Дюма.
Он здесь творил и создал, как известно.
Свои великолепные тома.

И замок Ив на островке прибрежном
Привлек не зря его глубокий взор –
Граф Монте-Кристо, мстительный и нежный,
Читателей волнует до сих пор.

И в дни войны тот остров был в осаде –
И бросив вызов собственной судьбе.
Держался до последнего снаряда
Там генерал французский Монсабер.

Марсель, Марсель – ветра эпох минувших
Насквозь продули стены крепостей…
Но он врагов простил великодушно
И распахнул объятья для друзей.

И день, и ночь звучит в порту марсельском
Задорная и смешанная речь.
Неприхотлив рыбацкий люд и сельский –
И дружбу научился он беречь.

Здесь внукам от их дедов переходит
Рыбацкое простое ремесло.
И каждый свое счастье в нём находит,
Жизнь рассекая золотым веслом.

Синеет море, брызжа белой пеной,
Накатывает за волной волна...
И в этой жизни суетной и бренной
По существу бессмертна лишь она.

Огромно море – не окинешь взглядом,
Бездонно море, как моя любовь,
Которая всегда со мною рядом –
Тревожит сердце и волнует кровь.

Я снова беспокойство ощущаю.
Когда на волны синие гляжу,
И сам себя порой не понимаю –
Ну, что я в них всё время нахожу?

Наверно, то, что вырос я у моря
И так же неуёмен, как оно.
Когда спешу я от родных нагорий
В тот край, что опьяняет, как вино.

Марсель, Марсель, как лермонтовский парус,
Ворвался я в безбрежный твой простор
И по твоим каштановым бульварам
Прошёл победоносно, как линкор.

Пускай к мечте трудна была дорога,
Но поговорка старая верна:
Не тот учён, кто прожил слишком много.    
А тот, кто эту жизнь познал сполна.   

Нотр-Дам де ля Гард

Стоит на видном отовсюду месте
Поэтами воспетый чудный храм.
Подобен он стеснительной невесте,
Весь кружевной и белый Нотр-Дам.

Крестами возвышаясь горделиво
Над пёстрою марсельской суетой,
Он источает свет благочестивый
На город золотистою струёй.

Как и собор парижский знаменитый.
Он совершенен и неотразим...
Притягивает он сильней магнита
Всех, кто готов склониться перед ним.

И люди оторвать не в силах взора
От серебристых этих куполов
И всех его причудливых узоров.
Которые красноречивей слов.

И как венец творения – мадонна
Прижала непорочное дитя...
И, не скрывая криков восхищённых,
На них туристы пристально глядят.

Младенца дорогого на коленях
С любовью нежной держит Божья мать
И всё же ради нашего спасенья
Она готова нам его отдать.

И каждый, кто под своды храма входит
И свечку ставит перед алтарем,
Тотчас успокоение находит
И радость в сердце горестном своем.

Индусы, и арабы, и японцы,
Хоть к верам и относятся другим
Окутаны лучами его солнца,
Ведь братья они здесь, а не враги!

И я, как все, свечу свою поставил
Во имя совершенства и добра...
И сразу же на сердце легче стало,
Как будто бы свалилась с плеч гора.

Вдруг громко зазвучал орган соборный,
В хрустальную врываясь тишину
Стремительной тональностью мажорной,
Похожей на высокую волну.

И проповедь свою епископ начал,
На кафедру поднявшись, как на трон...
И верующие, радуясь и плача.
Молились вместе с падре  в унисон.

Он говорил о святости и рае,
Он говорил об аде и грехе...
Как все, его я слушал, замирая,
Не чувствуя свечи в своей руке.

И пусть не понимал я слов значенье,
К религии иной принадлежа...
И всё-таки таинственным в них чем-то
Была покорена моя душа.

Наверно, потому, что человеку
Так мало надо для души его...
Для христиан стал храм марсельский Меккой,
Где воцарилось веры торжество!

А для меня, туриста и поэта,
Он был лишь воплощением мечты
И жаждою увидеть чудо света   
Необычайно редкой красоты.

Ещё он первым стал прикосновеньем
К прекрасной и загадочной стране,
Которую, как чудное мгновенье,
Я раньше видел разве лишь во сне.

Марсель, Марсель – и древний он и юный.
Любимый всеми, он для всех открыт –
И море изумрудное, и дюны,
И белый храм, сияющий с горы.

Столетья друг за другом незаметно
Над ним летят, как будто облака.
А он стоит, продутый свежим ветром,
И будет здесь стоять ещё века.

Жерар

Читатель мой, с водителем-французом
Желаю познакомить я тебя.
Мы стали для него бесценным грузом –   
Он к каждому относится, любя.

Марсельский парень, звать его Жераром –
Он молод, белозуб, черноволос,
И всем туристам нравится недаром,
Ведь на любой ответит он вопрос.

Он дагестанца мне напоминает –
Такой же смуглый, крепкий и простой…
Как будто бы свои пять пальцев знает
Он досконально город свой родной.

Гостеприимен он и добродушен,
И помыслами он и сердцем чист.
Мне нравится его рассказы слушать,
К тому ж он – классный автомобилист.

Автобус наш ведёт он так умело,
Что всем приятная быстрая езда.
Рассказывает нам он между делом
Истории занятные всегда.

Мне кажется, его рассказы слушать
О городе родном я б вечно мог...
По правде говоря, запал мне в душу
Марсельский этот славный паренёк.

Таких парней, как он, не так уж много,
Доверчивых и искренних всегда.
С такими лёгкой кажется дорога
И не страшна внезапная беда.

Своих симпатий чистых не скрывая,
Свой сборник я Жерару подарил.
Хоть по-кумыкски он не понимает,
Но за стихи меня благодарил.

И с той поры мы стали с ним друзьями
Он о своей стране поведал мне,
А я ему не прозой, а стихами
О горной рассказал своей стране.

И так мы, время не теряя даром.
По Франции катились с ветерком
С улыбчивым водителем Жераром,
Доверчивым марсельским пареньком.

Мост через Гаронну

Юг Франции по осени прекрасен –
Весь в золотой и радужной листве.
Мы едим по горам, наш путь опасен,
Но мысли так прозрачны в голове.

А в сердце лишь восторг один и только
Дорога отливает серебром...
И вдруг река прекрасная, как Волга,
Негаданно сверкает за холмом.

Гаронна... Я в краю своём родимом
До этого не слышал про неё…
Но вот она бежит невозмутимо
И этим сердце радует моё.

Хоть, говорят, что раннею весною
Она непредсказуема порой,
И умиляться ей совсем не стоит –
Она ещё покажет норов свой.      

Мы едим вдоль реки, любуясь страстно
Октябрьским пейзажем из окна...
И кажется, нам снится сон прекрасный.
Хоть эта явь, друзья, прекрасней сна!

Мост каменный над речкой нависает –
Трёхъярусный, узорчатый, большой...
Мы на пологий берег выбегаем
Из нашего автобуса гурьбой.

И детский свой восторг мы скрыть не в силах
От вида, что пред нами вдруг предстал.
Ведь акведуков  нет таких в России,
Да и мостов таких я не видал.

Овеян мост тот легендарной славой,
И всё о нем давно известно тут –
Недаром: «через время переправой» –
Его французы здешние зовут.

Ему две тыщи лет уже минуло,
А он стоит, как будто монумент.
Чтобы река своим могучим гулом    
Не заглушила эхо давних лет.      

Здесь больше тонны весит каждый камень,
И арки так причудливы, что я
До них хочу дотронуться руками,
От спутниц дрожь волненья не тая.

А бурная река течет так быстро.
Что даже утки дикие и те
Не могут сесть здесь на воду без риска,
Чтоб плавно покачаться на воде.

От изумленья не сказав ни слова,
Взираю на осеннюю красу
И почему-то вспоминаю снова
Я нашу своенравную Койсу* ...

Мой Дагестан и Каспий синеокий,
С которым попрощаться не успел,
Когда я отправлялся в край далёкий
Навстречу своей будущей судьбе.

Зато теперь стою и удивляюсь,
Как строен и затейлив этот мост!
И, кажется, его я опасаюсь,
Как будто бы трёхъярусный он монстр.

Мостов я в этой жизни видел много,
И всё ж нигде подобных не встречал...
Кем создан был он – дьяволом иль Богом,
Чтобы потом мне сниться по ночам?

Похож он был на сказочного Нарта**
И на верблюда тоже был похож,
Трёхгорбого, который от азарта
Встал на дыбы, чтоб всех нас бросить в дрожь.

От древних римлян до суровых галлов,
Кого он только в жизни не видал...
И хоть его эпоха потрепала –
Не сдался он, не рухнул, не пропал.

Он стал – через эпоху переправой
И выдержал все натиски судьбы.
И свою славу заслужил по праву,
Не выйдя из игры и из борьбы.

И для потомков вновь оберегают
Его уже другие времена...
Течет река под ним, волной играя,
Но с ним не состязается она.

Ведь вечен он, как истина, которой,
Так в этой жизни не хватает нам...
И потому, наверное, так дорог,
Как будто ключ к минувшим временам.

Дорога из Арля в Авиньон

Из Арля в Авиньон автобус мчится,
Рассвет алеет маком за окном,
И будущее кажется жар-птицей,
Что разноцветным машет нам крылом.

Жерар машиной ловко управляет,
Французский парень с доброю душой,
Дорогу эту назубок он знает
И делает работу хорошо.

С Милисой нашей стал он очень дружен,
Ей помогает радостно всегда –
Он и водитель наш, и гид к тому же,
Которого пленяет красота.

Да и Милиса хвалит его часто:
Мол, лучшего, чем он, шофёра нет...
А он, сияя от такого счастья,
Ей только улыбается в ответ.

Автобус наш несётся всё быстрее,
Дорога, как расплавленная сталь.
А море Средиземное синеет    
И манит нас в неведомую даль.

Парит орёл над жёлтою равниной,
Раскинув крылья, словно паруса...
Быть может, Дагестан он мой покинул,
Чтоб увидать чужие небеса.

Как этот мне пейзаж напоминает
Далекие отцовские края,
Где золотом осенних гор сверкает
Любимая Кумыкия моя.

Слежу глазами за полётом птицы,
Страшась её из виду потерять –
А вдруг она назад не возвратится,
Не прилетит на родину опять?

Ах, если б крылья я имел такие,
Что поднимают в небо высоко,
Над Францией взлетел и над Россией
И воспарил бы выше облаков.

Чтоб с высоты космической увидеть
Тебя, мой драгоценный Дагестан!..
Края другие не хочу обидеть,
Но только ты навек судьбой мне дан.

Мой солнечный, где осень айволика,
А свадьбы так размашисто щедры...
Где радостно вода журчит в арыках
И дарит Каспий рыбные дары.

Где тянутся машины с урожаем,
Как караваны полные, с полей.
Где дружат верно, обнимают жарко
И не жалеют сердца для друзей.

Где мой отец Анвар, поэт известный,
Чьи песни распевает мой народ,
Меня из продолжительной поездки
С достоинством мужским спокойно ждёт.

Он мне твердил: «Коль в дальний путь собрался,
Поводья ты из рук не выпускай
И так держись в седле, как я держался,
И край отцов своих не забывай!»

Отец, я помню наставленье это
И в самом сердце бережно храню
И Дагестан, в твоих стихах воспетый,
Как честь, я никогда не уроню.

И в этом путешествии прекрасном
На мысли я одной себя ловлю,
Что втайне размышляю ежечасно
Лишь о земле, которую люблю.

В деревне художников и долине цветов

Мы ехали вдоль моря и немного
Расслабились и к окнам приросли...
Сперва была пустынною дорога,
Но что-то показалось вдруг вдали.

Навстречу аккуратные старушки
Нам стали попадаться по пути,
И к средиземноморской деревушке
Автобус наш тихонько подкатил.

Местечко под названием Валорис
Нас встретило приветливо, как друг...
И запах с моря, терпкий, как цикорий,
Витал повсюду, кажется, вокруг.               

На узких улочках теснились лавки
С керамикой, что выстроилась в ряд –
Расписанная красками и лаком,
Она невольно радовала взгляд.

Огромные тарелки и кувшины
Заманивали росписью своей,               
И мастерства гончарного вершины –
Фигурки фантастических зверей.

И вспомнил я балхарские поделки
Работы лучших лакских мастеров,
Что с глиной так справляются умело,
Как будто кубачинцы с серебром.   

Мы все купили в лавках сувениры,
Которые нам были по душе...
Да и до нас не меньше, чем пол-мира
Приобрело их, кажется, уже.

Туристы – любознательные люди:
Всё хочется на свете им познать...
И странствия, которые так любят,
Покою предпочтут они опять.

В Валорисе художников немало –
И знаменитый Пабло Пикассо
На этих узких улочках, бывало,
Бродил один по несколько часов.

Здесь он творил, и многие полотна
В музее местном бережно хранят...
И посмотреть их может, кто угодно –
От старцев и до маленьких ребят.

И мы в музее этом побывали,
Восторженно дыханье затаив...
Тот чудный миг забудется едва ли,
Ведь быль была прекраснее, чем миф.

Слегка устав от этих впечатлений,
Мы в долгий путь отправились опять,
И плавно, как корабль по теченью,
Автобус наш стал скорость набирать.

В долину Грасс автобус направлялся,
Прекрасную, как Франция сама...
Приветливо Жерар нам улыбался,
И от него мы были без ума.

Весёлый парень, смуглый и красивый,
Он не пытался радость свою скрыть –
Ведь группу из писателей России
Не каждый день приходится возить.

И потому-то он везти старался
По самым заповедным нас местам,
Порой с прямой сворачивая трассы
И дивный вид показывая нам.

И после утомительной и длиной
Дороги, что все время вверх ползла,
Вдруг перед взором чудная долина,
Как будто сад весенний расцвела.

Долина Грасс... Нигде на белом свете,
Наверное, прекрасней места нет...
Мое лицо ласкал душистый ветер,
И воздух был здесь сладок, как щербет.

И вспомнил я стихи отца родного,
Что в душу с малых лет запали мне,
О девушках, сельчанках чернобровых,
Каких немало в нашей стороне.

«И эта подруга цветы собирает,
И та у душистого бродит цветка –
Она о возлюбленном тайно мечтает,
Сдувая губами пыльцу с лепестка.

Подруга, пусть белый цветок будет белым,
Пусть синим останется синий цветок...
Без встречи душа одинока, а тело
Завянет, как будто осенний листок».

Я эту песню тоже пел когда-то
На празднике цветов в селе у нас,
И снова моё сердце вспомнить радо
Отцовские стихи в долине Грасс.

Здесь ароматы дивные витают
И радужные, словно лепестки,
Нас девушки французские встречают,
Изящно поднимаясь на носки.

Наивные, в стремлении высоком
Понравиться они желают нам...
А мы им машем радостно из окон
И щёлкаем на фото тут и там...

Здесь свежестью пропахла вся округа
И собран весь цветочный урожай...
С ним поздравляют девушки друг друга,
Хоть расставаться им немного жаль.

Но впереди зима... А дух цветочный,
Что послан людям как небесный дар,
Томиться будет в колбах днём и ночью,
Чтоб вскоре стать духами Фрагонар.

От имени художника, который
Запечатлел их на своем холсте,
Они так знамениты станут скоро,
Что будут раскупаемы везде.

О, красота цветка и человека!
Одна ты только можешь мир спасти
От войн и разрушительного века,
И жала равнодушия в груди.

Ты можешь оградить нас от террора,
От ненависти чёрной и слепой.
А без тебя мы справимся не скоро
С напастью человечества такой.

Авиньон

Долина Грасс растаяла в тумане,
Как будто фантастический мираж...
Я снова думать стал о Дагестане,
Взирая на октябрьский пейзаж.

И золото платанов придорожных
Звенело, от порывов ветерка,
И было отчего-то мне тревожно,
Какая-то нахлынула тоска.

И вспомнил я Дербент в осенней дымке,
И дом Далгата, друга моего –
Янтарные и сахарные дыни
И виноград особенный его.

И зёрна перезревшего граната,
И жёлтую душистую айву,
Чей пряный запах нас пьянил когда-то
Не в сновидениях, а наяву.

И запах шашлыка из осетрины,
И баклажанов сизые бока...
Ах, в этот миг приятнее картины
Не мог представить я, наверняка.

Но все мечты мои пропали даром,
Воспоминанья я стряхнул, как сон,
Ведь за окном автобуса Жерара
Был не Дербент, а древний Авиньон.

Тот знаменитый город провансальский,
Где папский возвышается дворец,
Который много раз бывал в осаде,
Пока не стал музеем, наконец.

Он помнит римлян доблестных и галлов
И горькие лихие времена,
Которых было здесь, увы, немало,
Когда царила в городе война.

И все междоусобицы он помнит –
Династий беспощадную борьбу.
Мне кажется, я душу его понял
И избранную ощутил судьбу.   

И медленно по улицам мощённым
Бродил я, чистым воздухом дыша.
Как в юности, была раскрепощённой
И романтической моя душа.

Навстречу мне французские мальчишки
Спешили в школу или по домам,
Засунув в ранцы порванные книжки,
Чтоб спрятать их от взоров строгих мам.

Задорные, смешливые ребята
Вдруг увлеклись нехитрою игрой...
И я таким же точно был когда-то
В другой стране, на улице другой.

Ах, где теперь тот давний адрес детства,
Где жил я, начинающий поэт?..
Мне никуда теперь уже не деться
От золотых тех юных моих лет.

Там каждый шаг мой трепетен и гулок,
Особенно в вечерней тишине,
Там мой родной Гвардейский переулок,
Где старый дом вздыхает обо мне.

И здесь на берегу могучей Роны,
Мне родина моя еще милей,
Хотя порой красоты Авиньона
И заставляют позабыть о ней.

А жизнь течёт, и тем она прекрасна,
Что не однообразна и пуста.
И, может быть, печалюсь я напрасно,
Ведь мир спасёт не грусть, а красота.

И, думой этой умиротворённый,
Я в свой отель вернулся ночью лишь,
Чтобы с первою зарей из Авиньона
Отправиться в блистательный Париж.

Дождь в Париже

В Париже дождь идёт, не умолкая,
Звенит струя, как тонкая струна.
Я раньше думал – Сена голубая,
Но оказалась серою она.

Поникли кроны клёнов и каштанов,
Как будто бы не радуясь гостям,
И струи восхитительных фонтанов
Переплелись со струями дождя.

И Нотр Дам в величественной позе
Над Сеною продрогшею застыл...
Хоть для прогулок было слишком поздно,
Не смог унять я любопытства пыл.

И вместе с другом вышел из отеля
По улочкам парижским побродить –
Сквозь серый сумрак фонари горели,
Выстраиваясь в призрачную нить.

Сияли магазинчиков витрины,
Как будто вспышки среди серой мглы...
Парижский дождь не портил их картины,
Врываясь в потаённые углы.

Мы быстро шли по мокрому бульвару,
И Эйфелева башня вдалеке
Сияла нам, а девушка из бара
Протягивала маленький букет.

Навстречу нам спешили парижане,
Не замечая этого дождя,
Хотя по лицам капельки бежали,
Глубокие морщинки бороздя.

Но о причудах ветреной погоды
Не думает веселая толпа...
И странно видеть столько здесь народа,
Идущего куда-то невпопад.

Здесь суета людская безгранична.
И столько наций здесь, и столько рас...
Но все они друг другу симпатичны –
И это видно по сиянью глаз.

И чем погода хуже, тем прекрасней
Волнующий и радостный Париж.
Осенний дождь пугает нас напрасно,
Для парижан он – развлеченье лишь.

Его капризы всем давно привычны –
Не только людям, но и голубям,
Что чувствуют себя вполне отлично
На мокрых мостовых и площадях.

В Париже дождь, но радостные лица
Печалиться нам с другом не дают –
Встречает нас французская столица   
Улыбками, что, как цветы, цветут.

И дождь другой, и осень здесь другая,    
Не та, что в нашей южной стороне...
И всё же мне чего-то не хватает,
Хоть, кажется, что счастлив я вполне.

Когда, как все, дождя не замечая,
Улыбки собираю я в букет...
Но всё равно по родине скучаю,   
Которую оставил вдалеке.   
                        
Мои дербентские друзья

На миг хочу к друзьям своим вернуться,
Которых я из виду потерял,
В свои воспоминанья окунуться,
Безумным нетерпением горя.

Они не из писательского круга.
Мой друг Далгат с красавицей женой.
Но выбрал он надёжную подругу –
Ему бы позавидовал любой.

Их сам Аллах соединил навеки...
И Аминат всей жар своей души,
То пылкой, то стремительной, как ветер,
Отдать супругу верному спешит.

Ну, а Далгат делами занят вечно:
И даже заграницей, как всегда,
Взвалил он ношу тяжкую на плечи –
Всего себя работе он отдал.

С проблемами дербентского завода
Не может он расстаться даже тут…
А их, увы, всё больше год от года,
Ведь, как грибы, сейчас они растут.

Но не таков Далгат наш Мирзабеков
Чтоб от проблем скрываться и бежать:
Всё лучшее есть в этом человеке,
Не обо всём смогу лишь рассказать.

И здесь, в Париже, он, как и в Дербенте,
Вновь говорит мне с пламенем в глазах
О новом дорогом эксперименте,
О старых комплектующих узлах.

О телевизорах и кофеварках,
О сборке новой линии в цеху
Он может говорить мне так же жарко.
Как о стихах я говорить могу.

И Аминат с таким же точно пылом
Во всех делах помочь ему спешит...
На плечи она многое взвалила,
Как будто секретарь его души.

Хотя она в отличие от мужа
Везде уже успела побывать...
Он быстротой её обезоружен,
Но только усмехается опять.

Ведь Аминат по улицам Парижа,
Как по Дербенту, ходит день-деньской..
И необъятный город стал ей ближе –
Такой знакомый и почти родной.

В его объятьях Аминат с Далгатом
Немало уже время провели...
И оба несказанно они рады,
Что вместе оказаться здесь смогли.

Как будто бы их тут соединила
Еще сильней французская земля,
А, может быть, – таинственная сила –
Монмартр и Елисейские поля?..

Их суета Парижа не пугает,
Они полмира видели уже...
Любовь друг к другу их оберегает,
Она одна – как бриллиант в душе.

Дом Александра Дюма

В полдневный час мы, затаив дыханье,
Пришли сюда, в старинный этот дом...
Под сводами таинственного зданья
Портрет Дюма я разглядел с трудом.

Ведь смуглое лицо его сливалось
С простенком тёмным, чопорно застыв...
И, кажется, невольно выдавало
Всех предков африканские черты.

– Салам алейкум, классик знаменитый,
Я пол-Европы пролетел почти,
Чтоб в этот дом, густым плющом обвитый,
Как будто в замок сказочный войти.

Здесь ты творил, задёрнув ночью шторы,
Чтоб не мешал свет призрачной звезды
Тебе увидеть лица мушкетёров
И королеву редкой красоты.

А, может быть, при свете золотистом
Своей, всегда недремлющей свечи.
Ты видел профиль графа Монте-Кристо,
Такой незабываемый в ночи.

Как твой герой, и ты мечтал о доме,
Чтоб бросить якорь на родной земле.
Ведь верил ты, корабль не утонет,
Коль светит для него маяк во мгле.

И пригласил ты мастеров умелых
Воздвигнуть это зданье поскорей...
А вышел из-под пальцев огрубелых
Прекрасный замок для души твоей.

И ты, от восхищения сияя,
Как вкопанный, вдруг замер перед ним...
На камне надпись выбита такая:
«Люблю того лишь, кем я сам любим».

Ах, Александр Дюма, любим ты всеми –
Поклонников твоих давно не счесть...
И дух твой романтической над Сеной
Ещё витает, оставаясь здесь...

В Париже... И в рабочем кабинете,
Что для меня святее всех святых.
И я хочу сказать тебе об этом
У рукописей царственных твоих.

Они, слегка поддёрнутые пылью,
Хранятся на столе твоём большом...
Как вымысел в них переплелся с былью,
Ведь не пером писал ты, а душой!

За кабинетом, комната другая –
Её «Турецкой» называл Дюма,
Где на тахте порой за чашкой чая
Листал свои бессмертные тома.

На той тахте аляповато-странной,
Ещё хранящей прошлого следы,
Теперь – лишь том священного Корана
Да азиатских мудрецов труды.

На пыльных стенах в рамах золоченных
Висят портреты, и из них один –
На месте самом, кажется, почётном:
На нем написан важный господин.

Отец Дюма... А далее пейзажи
И натюрморты разные висят...
Я, засмотревшись, не заметил даже,
Что многие уйти уже хотят.

А я ещё брожу по тихим залам,
Ищу эпохи канувшей следы
И чувствую её пьянящий запах,
Который так любил, наверно, ты.

Как и друзей – и шумных и приятных.
Что заполняли смехом этот дом...
То время нам нельзя вернуть обратно,
Зато мы можем прочитать о нём.

Недаром же в наследство нам оставил
Свои неповторимые тома
(Что уже частью жизни нашей стали)
Французский классик Александр Дюма.

Весь мир объездил он, великий странник,
Моря и реки он переплывал.
Да и в моём любимом Дагестане
Однажды он случайно побывал.

Он крепостью в Дербенте любовался,
И, может, ещё помнит цитадель,
Как он пейзажем горным восхищался.
Хоть сакля горца – вовсе не отель.

И там, срывая спелый плод граната,
Быть может, новый замышлял сюжет,
Что станет книгой будущей когда-то
По истеченью некоторых лет.

Мне кажется, что связаны мы чем-то,
И пусть для всех незрима эта связь,
Но всё равно волнуюсь я зачем-то,
Чтобы она вдруг не оборвалась.

Встреча с друзьями и чудо инженера Эйфеля

Париж столицей мира называют –
И это правда, честно говоря...
Я тоже восхищенья не скрываю.
За всё судьбу свою благодаря.

Отель «Бержер», где мы живём с супругой,
Мне полюбился, как родимый дом...
И вдруг звонок... Я слышу голос друга,
Волнение угадывая в нём.

Далгат наш, мирзабековской породы,
Всегда живёт с размахом и с душой…
И изменить его не смогут годы –
В Париже ли, в Дербенте – всем он свой.

И мы с женою слышать его рады,
Ведь он так вдохновенно говорит
Про все свои удачные контракты,
Которые он скоро заключит.

Про выставку Всемирную в Марселе,
Про Авиньон и свой завод родной.
В командировке, как на карусели,
Он гонится за собственной мечтой.

Директор славный «Электросигнала»,
Гордиться хочет детищем своим.
И здесь, в Париже, доброе начало
Положено уже, конечно, им.

За стопкою французского абсента 
Он не скрывает радостный свой пыл
И пьёт за телевизор из Дербента,
Чтоб «Элекс» наш не хуже прочих был.

И, вдохновлённый сделкою успешной,
Он тут же приглашает нас с женой
Отметить (вместе с Аминат, конечно).
На Эйфелевой башне подвиг свой.

С восторгом приглашенье принимая,
Без промедленья едим мы туда,
Где высится громадина стальная –
Столицы мира символ и звезда.

Ах, Эйфелева башня – чудо света!
Озарена ты тысячью огней...
И замирает сердце у поэта,
Когда вдруг прикасается он к ней.

И звёзды, что мерцают над тобою,
Не в силах красоты твоей затмить...
Неужто чудо дивное такое
Мог смертный человек соорудить?!

Был инженером Эйфель знаменитый
И с высшей математикой дружил.
В идею, что влекла его магнитом,   
Не только ум, и душу он вложил.

И вскоре, видимое отовсюду,
Вдруг вознеслось над грешною землёй
Железное и кружевное чудо
В триста тринадцать метров высотой.

А сверху весь Париж, как на ладони –
И улицы прямые, и дворы...
И даже слышен в близлежащем доме
Весёлый смех и топот детворы.

Ах, Эйфелева башня, чудо света –
Такая в целом мире ты одна.
И кажется, огромная планета
С твоей площадки смотровой видна!

Вокруг светло, хоть ночь уже настала,
Но тут иллюминации не счесть.
И сердце восхищаться не устало
Всем тем бесценным, что узнало здесь.

В уютном ресторанчике высотном
Мы пьём вино, любуясь красотой,
Столицы, что кружится беззаботно
В осеннем вальсе плавном, как прибой.

Влюблённые всех стран и всех народов
Сюда хоть раз пытаются попасть
На миг один, в любое время года,
Чтоб навсегда отдаться ей во власть.

И мы с друзьями из Дербента тоже
Той власти ощущаем торжество:
Не то, чтоб сердцем, всей своею кожей.
Как будто здесь вершится волшебство.

Ведь башня, как огромная ракета.
Готова вместе с нами к звёздам взмыть.
Пусть это – лишь фантазия поэта,
Что с небом может нас соединить.

Увы, мы на земле, хотя и в башне,
Что никогда не взмоет в небеса...
Мои мечты покажутся лишь блажью
Тем людям, что не верят в чудеса.

Всем... Но не Мирзабекову Далгату,
В душе он – и романтик, и поэт...
По одному его я вижу взгляду,
Что для его мечты предела нет.

Он может мне рассказывать часами
О смелых планах будущих своих...
Ведь верит он, что мы в России сами
В жизнь воплотить однажды сможем их.

Мысль человека всё опережает –
И время, и пространство, и судьбу.
И разум только ищущий не жалок,
Способный на смертельную борьбу.

Таким был разум Эйфеля, конечно.
Который современников сразил
Тем, что назло всем критикам, успешно
Свой дерзкий план в железе воплотил.

И вот стоим мы на площадке ровной
И изумленно смотрим с высоты
На город знаменитый и огромный,
Такой необычайной красоты.

И Сены величавое теченье,
И широта парижских площадей
Рождают вновь любовь и восхищенье
В сердцах моих восторженных друзей.

Роскошный Лувр притягивает взоры,
И – в дымке золотой Булонский лес...
И, кажется, что встану на опору
И дотянусь руками до небес.

Сорбонна

Священное есть что-то в слове этом,
Оно у всех как будто на устах:
Сорбонна, ты – великая планета,
И мы тебя открыли неспроста.

Сюда мы неосознанно стремились,
Как будто бы простые школяры.
Хотя мы от экскурсий утомились,
Но не желали выйти из игры.

И, наконец, пред нами ты предстала
Во всём великолепии своем:
Как зеркало ты чистое блистала –
Века былые отразились в нём.

О, храм науки светлый и лучистый,
Каких людей ты выпустил из стен!
Как будто древо с кроною ветвистой,
Раскинулся ты в буйной красоте.

И радуется взор, когда я вижу,
Студентов юных шумную толпу
И стаю голубей на скользкой крыше
Осенний дождь клюющих, как крупу.

Читатель мой, прекрасная Сорбонна –
Известный в мире университет,
Который столько миру дал учёных,
Оставивших в науке яркий след.

Ведёт нас гид по каменным ступеням:
Мол, заходите в светлый храм, месье...
А создал это чудное строенье
Французский архитектор Лемерсье.

Роберт Сорбонский – инженер учёный.
Строительство успешно завершил.
С тех пор зовётся этот храм Сорбонной
И манит высотой своих вершин.

Святое имя выбито на камне –
Оно не позабудется в веках
И в Лету равнодушную не канет.
Хоть так жестока времени река.

И сохранят истории страницы
Всех деятелей лучших имена,
Что знанья собирали по крупицам,
Чтобы цвела и крепла их страна.

Один из них – известная всем личность
Блистательный и грозный Ришелье.
Он был администратором отличным.
Перекроив удачно весь рельеф.

Его реформы благодатны были,
Ведь храм науки перестроил он,
И по его веленью пригласили
Сюда профессоров со всех сторон.

Из Рима и из Генуи прекрасной –
Ни Запад не забыли, ни восток...
И были те усилья не напрасны,
Ведь храм расцвел, как сказочный цветок.

С тех пор традиционно принимает
Людей ученых он их разных стран:
От Англии с Египтом до Китая –
И вся эта политика мудра.

Ведь дух Сорбонны – дух святого братства,
Где расы все свободны и равны.
Иначе думать – будет святотатством
Для этой замечательной страны.

Нельзя её одним окинуть взглядом,
Ведь всех аудиторий тут не счесть...
Амфитеатры веером нарядным
Раскинулись для слушателей здесь.

Свой планетарий и свои музеи,
И коридоров длинный лабиринт –
На всё я с восхищением глазею
И ощущаю сердца гулкий ритм.

Сорбонна, знаменитая Сорбонна!
Как же унять биенье сердца мне!?
И как благодарить теперь мне Бога
За то, что побывал в твоей стране?

Сорбонна, никого ты не забыла –
Учёные твои наперечет...
Здесь – Ришелье покойного могилу
Часовня небольшая стережёт.

В уютном парке свой приют последний
Твой первый ректор навсегда нашёл...
И в зимний день и в знойный полдень летний
Покоиться ему здесь хорошо.

Сорбонна, знаменитая Сорбонна!
Как все, благодарить тебя готов,
Хотя б за то, что помнишь поименно
Ты лучших всех своих профессоров.

И снова я брожу по коридорам,
Где с любопытством искренним опять
Я слушаю студенческие споры
И сам готов участье в них принять.

Профессор Жак Дюкло меня встречает
В своей лаборатории большой
И на вопросы чётко отвечает,
Причем, всё это делает с душой.

Туристов повидал он здесь немало,
Но новым лицам несказанно рад.
Его я про Коркмасова Джалала***
Спросил, увидев изумлённый взгляд.

О нём Дюкло не слышал, к сожаленью...
И я ему подробно рассказал,
Что этот революционный гений –      
Сын Дагестана, пламенный Джалал.

Что он, кумык, учился здесь, в Сорбонне,
И знания большие получил…
Хоть имени его Дюкло не помнил,
Но просмотреть журналы поручил.

В шкафу, пропахшем кожею старинной
Журналов было множество, но в них
Не отыскался след Джалалутдина...
Я сразу опечалился и стих.

И вдруг Дюкло сказал: – Взгляни на стены…
Здесь фотографий много давних лет.
На старых снимках выцветших и серых
Заметил я знакомый мне портрет.

Конечно, он!.. Джалалутдин Коркмасов!
Из прошлого так пристально глядит...
Среди других его узнал я сразу –
Серьёзное лицо и строгий вид.

И сердце мое трепетно забилось
От этой встречи с личностью большой,
Как будто время вдруг остановилось,
Когда я на стене портрет нашел.

Джалалутдин... Таких, как он кумыков,
Увы, немного в нашей стороне –
Гостеприимной и многоязыкой
И дорогой такой до боли мне.

А если бы таких, как он, рождала
Побольше наша щедрая страна,
То, думаю, чтоб средь зимы настала
Давным-давно бы вечная весна.

Джалалутдин Коркмасов – наша гордость,
Суровый век тебя не пощадил.
Но счастлив я, что мне французский город
С тобою эту встречу подарил.

На улицах Парижа

На улицах Парижа трудно очень
Понять, какое время на часах,
Ведь белый день легко там спутать с ночью –
От множества огней рябит в глазах.

Бульвар Осман... Витрины магазинов
Напичканы какой-то мишурой…
И всё же изобилия картина
Меня своей прельщает новизной.

Вот магазинчик «Берегите время» –
В нём продают прекрасные часы.
Но только жалко мне расстаться с теми,
Которые ношу не для красы.

Их девушка одна мне подарила,
И каждый раз, когда их завожу,
То вспоминаю нежный облик милый,
Который я в душе своей ношу.

Вот и сейчас так сердце бьётся часто,
Как будто хочет выпрыгнуть оно
И отыскать несбывшееся счастье,
Которое догнать мне не дано.

Я время не берёг своё, родная,
И не считал счастливых тех минут
Тогда, когда была ты молодая...
Казалось мне – ты вечно будешь тут.

Но жизнь по-своему переиграла
Моей судьбы запутанный сюжет...
Ведь по Парижу я брожу устало.
А вот тебя со мною рядом нет.

И лишь часы с руки я не снимаю
Ни днем, ни ночью – в общем никогда.
Как будто с циферблата мне сияет
Моей любви закатная звезда.

И одного боюсь я, что однажды
Внезапно остановятся они...               
Зачем душа любви так вечной жаждет,
Ведь быстротечны страсти нашей дни.

Иду я по осеннему бульвару,               
Где пламенеет рыжая листва,
И вспоминаю тихий сад наш старый,
Где я шептал заветные слова.

Но мне назло завистливое эхо
Их унесло в далекие края...
Не поняла ты их, а я уехал,               
Своей душевной боли не тая.               

И только твой подарок драгоценный
Напоминает мне об этих днях
И тех ночах, счастливых и мгновенных.
Которые нам даровал Аллах.

И пусть Париж в объятьях своих страстных.
Как юношу, меня закружит тут,
Но образ твой далёкий и прекрасный
Твои часы забыть мне не дадут.

Пер-Лашез

Ворота знаменитого погоста
Встречают нас унылой тишиной.
Но только мне войти туда непросто:
Там за оградой строгой – мир иной...

О, Пер-Лашез, печальная обитель,
Ты столько тайн в гробницах погребла…
Так много я имён еще не видел
Известных тех людей, чья жизнь прошла.

Здесь каждая могила, как святыня,   
Куда всегда паломников не счесть.
И кажется, что горький дух полыни
Над каждою судьбой витает здесь.

Читатель мой, коль посетишь однажды
Париж, то непременно посети
И этот уголок, где камень каждый
Историю хранит в своей горсти.

Поток людей сюда не убывает,
В молчании струится средь гробниц,
Где имена великие сияют
Холодным светом сумрачных зарниц.

Не только знаменитые французы
Здесь обрели последний свой приют –
Имен испанских, итальянских, русских,
Английских и других немало тут.

Покоится здесь классик знаменитый,
Известный всем Оноре де Бальзак…
А рядом, позабыв свои обиды,
Покоится безвестный Растиньяк .

Лежит Золя здесь и лежит Россини,
Мольер великий тут нашёл покой.
И жёлтенькие листики осины
Струятся с веток медленной рекой.

Лежит Шопен, о Польше не мечтая,
И страстная лежит Эдит Пиаф...
Листвы осенней струйка золотая
Стекает на ковёр плакучих трав.

Могила здесь великого Барбюса,
А рядом с ним лежит Морис Торез...
Рябины гроздья красные, как бусы,
Летят с ветвей, а, кажется – с небес.

И смелые бойцы Сопротивления
Нашли приют на кладбище своём…
О, Франция, не встали на колени
Они перед озлобленным врагом.

Здесь памятник в Освенциме убитым
Стоит, как перебитое крыло –
И белый мрамор с траурным гранитом.
Переплелись в нём, как добро и зло.

Гвоздики мы к подножью положили
И вспомнили погибших имена...
Они за счастье заплатили жизнью
И чашу горя выпили сполна.

И к этой мы стене пришли недаром:
Она – свидетель грозных тех времён,
Когда здесь расстреляли коммунаров,
Ведь беспощаден деспотов закон.

Не пощадили ни детей, ни женщин,
Восставших против бедности своей...
И, кажется, что из глубоких трещин               
Сочится кровь несчастных тех людей.

Не дрогнули они перед расстрелом,
Пощады не просили у врага.
И только мать закрыть пыталась телом      
От пули несмышлёного сынка.    
                                                
И в этот миг я вспомнил почему-то,
Что Уллубий Буйнакский****, как они,
Не задрожал в последнюю минуту.
Достоинство и доблесть сохранив.

Здесь коммунары пели Марсельезу,                               
И Уллубий её, быть может, пел
В тот самый миг, когда затвор железный
Заскрежетал и выстрел прогремел.

И, как они, он бился за свободу
Своей страны, чтобы, в конце концов,
Легко дышалось бедному народу
На горестной земле своих отцов.

О, древний мир, такой неповторимый,
Зачем же своих лучших сыновей
Со времени властительного Рима
Ты губишь в схватке призрачных идей?

Но вряд ли на погосте знаменитом
На свой вопрос я отыщу ответ –   
Нельзя же то услышать от убитых, 
Чего и у живых доселе нет.

О, Пер-Лашез, я голову склоняю
Перед твоим величием немым 
И слёзы благодарности роняю               
На камень, что от боли стал седым.   

Откровенный разговор

Монмартр смеётся и гудит, как улей:
На оживлённых улицах толпа,
И мотоцикл летит быстрее пули,
И девушка выделывает па.

Художник, пишет храм, топчась на месте,
С зелёным попугаем на плече...
А мы с Далгатом и Жераром вместе
Спасаемся от солнечных лучей.

В кафе под кроной старого платана
Полуденный мы заказали ланч ...
И здесь, за сотни вёрст от Дагестана,
Далгат нас угощает, как богач.

Хоть сам он гость, но щедрая натура
Ему опять покоя не даёт:
Паштет из гуся, жареные куры –
Всю это снедь гарсон на стол кладёт.

А вслед за нею – пиво и фисташки,
И лёгкое прованское вино...
Приносит он десерт французский даже,
Какого не едали мы давно.

Далгат газету свежую листая,
Беседует с Жераром и со мной       
О том, что жизнь здесь всё-таки иная,
И далеко ещё нам до такой.

Охоч Жерар до этих разговоров,
Ведь он в России нашей побывал
И перестройку видел, о которой
С большим восторгом вдруг нам рассказа.

И, красное вино едва пригубив,
Он нам признался с детской прямотой,
Что, как Париж, Москву он нашу любит,
Которая становится другой.

Открытой и радушной, и богатой,
Какою прежде вовсе не была.
Он говорит, что все французы рады,
Как в гору там у нас идут дела.

Хотя порядка ещё слишком мало
На некоторых улицах её,
Но всё же жизнь в столице лучше стала
И, кажется, уже берёт своё.

– Даст Бог, и все реформы приживутся, –
Бубнил Жерар, задев в душе струну, –
И люди делом собственным займутся,
Не полагаясь только на страну.

Мы в знак согласья головой кивали,
Внимая речи сбивчивой его,
Хоть, честно, и не всё в ней понимали,
Но, впрочем, нам хватило и того.               

А друг мой, от беседы веселея,
С улыбкою Жерару отвечал,
Что он о прошлом вовсе не жалеет
И деловую жизнь готов начать.

Что и в Дербенте перестройке рады,
Что истинному делу дан почин,
Недаром же успешные контракты
Во Франции он нынче заключил.

С горячностью поддерживая друга,
Я рассказал Жерару в свой черёд,
Что вышли мы из замкнутого круга
И жизнь теперь по-новому пойдёт.

И тут же задал я вопрос Жерару,
Который волновал меня всерьёз,
В России злободневен он недаром –
Национальный, стало быть, вопрос.

Нам честно на него Жерар ответил,
Да, впрочем, правды и не утаишь:
– Все нации, какие есть на свете,
Стремятся в ослепительный Париж.

Давно уже трещит столица мира
От грозного нашествия того...
Ведь даже представителя Памира
Найти здесь можно, пусть хоть одного.

Куда ни бросишь взор, везде арабы,
Индусы и китайцы – всех не счесть...
Пора и перекрыть поток тот, дабы
Во Франции французов не известь.

К тому же эмигранты, к сожаленью,
Ведут себя с годами всё наглей –
Пытаются поставить на колени
Они порою коренных людей.

Всё громче свои правила диктуют,
Закон французский не беря в расчёт –
И этим только ненависть слепую
Они внедряют в добрый наш народ.

Отсюда все несчастья и проблемы, –
В конце тирады заключил Жерар...
Чтоб больше не касаться этой темы,
Решил он махом выпустит весь пар.

А вот Далгат наш был с ним не согласен –
Он выдвинул теорию свою
О том, что, как цветник, Париж прекрасен,
И счастливы здесь люди, как в раю.

Что нация, воспевшая свободу,
Должна свои объятья распахнуть
Для всех людей на свете и народов –
Всевышним ей такой указан путь.

И я, слова Далгата подтверждая,
Жерару о России рассказал:
Она для всех нас – родина большая,
Любой народ в ней маленький не мал.

И в тоже время все мы самобытны:
У всех – свой собственный менталитет.
Хоть есть противоречья и обиды –
Сегодня, у кого их только нет.

Ну, а в моём родимом Дагестане
Давно дан нетерпимости заслон,
И каждый соблюдает неустанно
Там братства и содружества закон.

Далгат кивнул и рассмеялся тут же:
– Друзья мои, ведь здесь не партактив...
Пускай Жерар поведает нам лучше,
Не пьёт ли за рулем аперитив .

И эту шутку оценив, как нужно,
Жерар ответил, что давным-давно
Он за рулём не пьёт, хоть пива кружку
Здесь пропустить бы было не грешно.

А если о спиртном сказать серьёзно,
То с этим делом очень строго тут.
Попался пьяным, никакие слёзы
Тебя от наказанья не спасут.

Лишишься прав, а, может, и работы,
Коль ты водитель-профессионал...
Кому же быть наказанным охота
За лишний пива иль вина бокал?

К тому ж рекомендацию такую
Тебе на фирме собственной дадут,
Что на работу где-нибудь другую
Тебя уже, как видно, не возьмут.

Париж, Арли и Авиньон с Марселем
Живут по этим правилам давно.
Работа предпочтительней веселья,
Ну, а вино – для отдыха оно.

– Известно всем, что Франция прекрасна, –
Сказал вдруг с чувством гордости Жерар. –
И к нам стремятся люди не напрасно,
Ведь этот край, как будто Божий дар.

И так же, как и в вашем Дагестане,
Что славится радушием людей,
Мы принимать вовеки не устанем
Таких, как вы, друзья мои, гостей.

Далгат и я тут рассмеялись даже.
Произнеся за братство громкий тост
Ну, и за то, что не обескуражил
Жерара наш двусмысленный вопрос.

Прошли года, но часто вспоминаю
Я этот откровенный разговор...
У нас и впрямь жизнь началась другая,
Но ту я вспоминаю до сих пор.

Монмартр

Тот, кто однажды побывал в Париже,
Его не позабудет никогда...
Глаза закрою я – и вновь увижу
До боли мне знакомые места.

Высокий холм Монмартра над столицей
Дома свои, как крылья, распростер...
И взвился в небо царственною птицей
Величественно-белый Сакрэ-Кёр.

Прекрасный храм, поэтами воспетый,
Над городом божественно парит...
И весь Монмартр – особая планета,
Где свой у каждой улочки есть ритм!

И, кажется, здесь дышит всё богемой –
Мольберты, сцена, музыка, стихи...
Монмартр – неисчерпаемая тема,
Ему простятся все его грехи.

Меня к себе художник зазывает,
Чтоб наскоро мой написать портрет,
Но у меня сегодня цель иная –
Я на один вопрос ищу ответ...

И спрашиваю умницу Милису,
Которая всё знает – почему
Так на портретах всех печальны лица,
Что делается грустно самому?

И отвечает гид мне откровенно:
Монмарт, ведь это – мучеников холм –
И столько здесь невинно убиенных,
Что души их, как бы парят кругом.

И первого епископа Парижа,
Что обезглавлен был когда-то тут,
И коммунаров первых стоны слышат
Все те, что постоянно здесь живут.

И со времен Людовиков французских
Не могут жертвы обрести покой –
Скитаются по переулкам узким,
Как будто ищут горький жребий свой.

Здесь столько крови пролилось когда-то,
Что до сих пор не высохла она...
Но вспоминать об этом нам не надо,
Ведь на дворе другие времена!

Шумит Монмартр – убежище богемы –
И зазывает нас в кафешантан...
И на мгновенье кажется, что все мы
Готовы с ним отплясывать канкан.

Ах, Мулен Руж – фривольный и искристый!
Ты – будто бы шампанского глоток!..
Здесь даже наша строгая Милиса
Плясать готова, не жалея ног.

Недаром же осенние платаны
Ей рукоплещут огненной листвой,
И только мне сегодня, как ни странно,
Не справиться с загадочной тоской.

Я ухожу от шумного веселья
Туда, где храма своды высоки,
И слышу из глухого подземелья
Неведомых мне пленников шаги.

И вдруг, как будто бы из поднебесья,
С каких-то неразгаданных высот
Доносится божественная песня,
Как будто ангел мне её поёт.

Ах, Сакрэ-Кёр, собор мой белоснежный,
Благодарю тебя за этот миг
И голос тот, таинственный и нежный,
Что, может быть, улучшит этот мир.

Тот, кто однажды побывал в Париже,
Его не позабудет никогда...
Глаза закрою я – и снова вижу
До боли мне знакомые места.

В центре Ла Дефанс

Район Дефанс... Мне кажется, как будто
Я вижу сон прекрасный наяву –
Всё целесообразно здесь и мудро
И нравится не мне лишь одному.

Его зовут Манхэттеном Парижа –
Повсюду торжествует тут прогресс,
И прямо к солнцу яркому, всё выше,
Карабкается небоскребов лес.

Прощай навек, Париж патриархальный,
Здесь торжествует Корбюзье теперь –
Его архитектура не банальна,
Она – как будто в будущее дверь!

Не отрицая старых норм и правил,
Центр Ла Дефанс – как будто авангард,
Что гений человеческий направил –
Летит вперёд, не ведая преград.

Всей мировой науки достиженья,
Как будто бы использованы здесь –
Свободной мысли смелое паренье
И точность педантическая есть.

Нью-Йорк на Сене... Статуя Свободы...
Модерн архитектуры городской
Средневековья каменные своды
Раздвинул чудодейственной рукой.

И, как по мановению факира,
Что приоткрыл завесу прошлых лет,
Центр достижений всей науки мира
Расположился в Парке ла Вильетт.

Этот музей теперь известен всюду –
Он мысли человеческой триумф,
Что подтверждает, на какое чудо
Способен гомосапиенса ум.

В стеклянных залах чистых и просторных
Хранятся достиженья всех веков,
Как памятники мысли непокорной,
Не признающей догм и оков.

И интересней всех веков прошедших
Конечно же, двадцатый, золотой –
Век преобразований сумасшедших,
Вращающий быстрее шар земной.

В просторном зале собраны умело
Все достиженья главные его –
Как результат полёта мысли смелой,
Не упустившей в мире ничего.

Компьютеры и лазеры повсюду,
Ракеты, луноходы, катера...
Здесь может явью стать любое чудо,
В реальность превратится здесь игра.

И станет недоступное доступным,
Когда слегка потрогаешь рукой
Какой-нибудь слетавший в космос спутник,
Нашедший здесь заслуженный покой.

Техническую мысль во всеоружии
Представил зрителям двадцатый век,
И, кажется – ему уже не нужен,
Создавший это чудо, человек.

Недаром Робот всех высокомерный
Как бог прогресса привлекает взор,
Хотя немного действует на нервы
Его однообразный разговор.

Нет мысли человеческой предела –
Она над миром птицею парит
Для доброго, а не для злого дела,
И ускоряет жизни нашей ритм.

В пробирке жизнь зачать уже так просто,
Что и не интересно никому...
Поэзию вновь вытеснила проза,
Отдав простор не сердцу, а уму.

Но постигая таинства науки,
Что, кажется, к нам тянется сама,
Не станем ли однажды мы от скуки
Невинной жертвой своего ума?

Как центрифуга, этот мир недружный
Несётся всё быстрее и быстрей,
На атомы дробя сердца и души
Стремящихся лишь к роскоши людей.

Опомнись, человек!.. Не только благо
Несут нам достижения твои...
Забыты честь, достоинство, отвага –
И не поют, как прежде, соловьи.

Не забывай о том, что не заменит
Компьютер человека никогда,
А тех, кто сути собственной изменит,
Ждёт в будущем незваная беда.

Но только здесь, в техническом музее,
Не хочется плохое поминать...
И с детским любопытством мы глазеем
На экспонаты редкие опять.

Центр Ла Дефанс... Мне кажется, как будто
Мне снится наяву прекрасный сон –
Всё целесообразно здесь и мудро,
И не один я этим восхищён!

На Центральном рынке Парижа

Милиса наша каждый день в заботах,
Всем угодить старается она...
Экскурсовод – прекрасная работа,
И для неё, конечно же, важна.

Она всегда приветлива с гостями,
И разогнать осеннюю печаль
Торопится Милиса вместе с нами
Туда, где прежде рынок был Ле Аль.

Мне кажется, воочию я вижу,      
Описанное некогда Золя
То «Чрево» ненасытного Парижа,
Где высятся товаров штабеля.

Мясные туши, рыбные развалы
И горы овощей до потолка,
И запахи индийского сандала,
И фруктов экзотических река.

И пряности Востока, и всё то, что
Летает в небесах или растёт...
Парижский рынок описать несложно –
Его без карты каждый тут найдёт.

И хоть на месте прежнего базара
Теперь гигантский центр торговли здесь...
Но мы сюда отправились недаром –
Всё, что угодно, в этом месте есть!

В осенний день, что отдаёт прохладой,
Здесь жарче, чем на пляже в летний зной –
И апельсинов яркие громады
Нас завлекают сочной красотой.

Бананов и лимонов пирамиды
К себе усталых путников зовут...
Ле Аль, ты – продуктовая коррида,
Хоть побеждённых не бывает тут.

Все лакомства, что только есть на свете,
Все пряности, все в мире чудеса,
На рыночных прилавках можно встретить –
 От них здесь разбегаются глаза!

И радуга, как будто хвост павлина,
Сюда прогнулась трепетным мостом
И засияла лампой Аладдина,
Как будто здесь не Запад, а Восток.

Повсюду речь арабская витает,
В турецкую впадая, как река...
Мне кажется на миг, что понимаю
Я, как родной, два этих языка.

И в многоцветье языка чужого,
Как будто рыба я в речной воде...
Форум де Аль, тобой я околдован:
Ты – словно мост к несбыточной мечте!

Ты – островок исламского Парижа,
Где воздух пахнет тмином и айвой...
Шехеразады сказки я здесь слышу
И чувствую в душе своей покой.

Ты – образец согласия и мира,
Где сотни наций радостно живут,
И чудеса восточного факира
Давно уж стали будничными тут.

Ах, как немного человеку надо
Для маленького праздника души!..
Форум де Аль, для смертных ты – награда,
Здесь никогда не замирает жизнь.

Ведь тут все неурядицы земные
И распри мы готовы позабыть...
Посланник Дагестана и России,
Я всех хочу в объятья заключить.

И трёх своих знакомых из Стамбула,
Сирийцев двух и перса одного...
Я счастлив среди рыночного бума
И дагестанца встретить своего.

Давно они живут уже в Париже
И трудятся на рынке круглый год –
Ле Аль для них надёжною стал крышей
И неплохой приносит им доход.

Но и они работают исправно:
Жилье купили, семьи завели.
Все нации в Париже равноправны –
Нет в мире толерантнее земли.

Центральный рынок, классиком воспетый,
Ты – будто бы поднос из серебра,
И шумные торговцы, как поэты,
Поэму жизни пишут здесь с утра.

Мне кажется, внимает ей полмира
И среди прочих я внимаю ей –
Дарю знакомцам новым сувениры
И новых завожу себе друзей.

О, этот мир огромный, многогранный!
Постигну ли тебя я до конца?..
То ноешь ты в душе моей, как рана,
То ободряешь, как совет отца.

Поэты бескорыстны в жизни этой,
Для них бесценна только та строка,
Что жизненным дыханием согрета
И жаждой жить не годы, а века.

Фонтенбло

Поместье Фонтенбло здесь каждый знает –
Мальчишка желторотый и старик...
Над ним сама история витает
И слышен егерей французских крик.

Старинный замок, гордый и прекрасный,
Охотничье поместье королей,
Ты видел столько ситуаций разных –
Интриг коварных, каверзных затей.

Опять под историческою сенью
Добро противоборствует со злом,
Но мирно королевские олени
Пасутся в тёмных чащах Фонтенбло.

Когда-то лишь охотников сторожка
Под древним дубом обитала тут
И трепетную лань лесная кошка
Могла настичь за несколько минут.

И дикий вепрь мог встретиться с медведем,
И пламенем мелькнуть в кустах лиса...
И утки, как сварливые соседи,
От выстрелов взлетали в небеса.

И свита королевская летела
За стаею волков во весь опор...
.. .И вдруг, как будто в сказке, замок белый
Здесь появился с некоторых пор.

Франциск, король французов знаменитый,
В той чаще возвести его велел,
Где он частенько со своею свитой
Охотился, устав от важных дел.

Но был не только воином правитель,
Поддерживать искусство был он рад –
Художников великих покровитель
И самого да Винчи меценат.

И Ренессанса славная эпоха
При нём, как сад весенний, расцвела.
До самого последнего он вздоха
Творил в поместье добрые дела.

Генрих Второй потом дворец достроил,
Являя трудолюбия пример –
Большие королевские покои
Украсил превосходный интерьер.

И бальный зал с камином уникальным,
И тихая часовня, где всегда
Господствовал покой исповедальный
И дни тянулись долго, как года.

И галерея славного Франциска,
Где гениальных фресок дивный ряд
Изысканностью радует туристов,
Надолго завораживая взгляд.

И Тронный зал, и строгий зал Совета,
И королевский шёлковый альков,
Где короли в восторженных поэтов
Преображались страстно и легко.

Здесь Петр Великий в царственной беседке
С Людовиком Четырнадцатым был,
И после занимательной беседы
Петродворец построить он решил.

Недаром царь, объехавший полмира,
Художников во Франции искал –
Недалеко от северной Пальмиры
Он чудо рукотворное создал.

Ах, Фонтенбло, ты помнишь очень многих
И тайны их хранишь во тьме ночной,
Как их хранил когда-то очень строго
Понтифик римский, папа Пий Седьмой.

Людовики и Генрихи, и Карлы –
Не сосчитать всех царственных имен...
И здесь поставил жизнь свою на карту
Когда-то Бонапарт Наполеон.

Здесь, в Фонтенбло, любил он оставаться
С возлюбленной своей наедине.
Сюда пришла с ним Франция прощаться,
Когда он проиграл её в войне.

Отсюда в свое первое изгнанье
Французский император уходил,
И сердце его в горький миг прощанья
Окаменело в царственной груди.

Упал с коня истории позорно
Тот, кто мечтал всем миром овладеть,
Чтоб напоследок колкости придворных
И их насмешки грубые терпеть.

А нынче в замке Фонтенбло хранятся
Реликвии, что украшают зал,
С которыми забыл он попрощаться,
Когда на остров Эльбу уезжал.

О, Фонтенбло, ты лес или поместье,
Иль белый замок гордых королей?..
Нет в этом мире интересней места –
Здесь даже лес – один большой музей.

История всей Франции хранится
В просторных залах, в тихих уголках,
Которые, как книжные страницы,
Расскажут нам о сумрачных веках.

Прошли года, но часто вспоминаю
Я этот откровенный разговор...
У нас и впрямь жизнь началась другая,
Но ту я вспоминаю до сих пор. 

Эпилог

Есть в мире у всего своё начало
И свой конец есть тоже у всего.
Пора уже к родимому причалу
Направиться, ведь лучше нет его.

Душа моя давно обогатилась   
Мечтами и надеждами уже 
И потихоньку с Францией простилась, 
Которая останется в душе.

Сто разных чувств и сто различных мыслей
Я испытал, почувствовал, сберёг
И понял – ничего прекрасней жизни
Не создал на планете этой Бог.

А жизнь везде чудесна и желанна –
В Париже так же, как в Махачкале...
И вот уже в столицу Дагестана
Летит наш «Ту» с звездою на крыле.

Прощай, Париж – всемирная столица,
Я буду помнить долгие года               
Моих друзей взволнованные лица, 
Которые оставил навсегда.       
               
Прощай, гнездо истории великой,
Всех революций в мире колыбель...
Пусть никогда твой образ многоликий
Не заметает времени метель.

Ты помаши мне, Эйфелева башня,
Своим железным кружевом вослед
И помни, что когда-то бесшабашный
Кумыкский воспевал тебя поэт.

Прощай и ты, прекрасная Джоконда,
Которую я в Лувре увидал,
Как будто христианскую икону –
И с той поры покой свой потерял.

И ты прощай, ученая Сорбонна,
Где я нашел Коркмасова следы...
И вы прощайте, Сена и Гаронна,
И мост необычайной красоты.

Прощай, Жерар, наш друг и спутник близкий,
И за вопросы нас не обессудь.
Милиция Борисовна, Милиса,
Прощайте, ведь пора уже нам в путь.

Прощай, Монмартр, и вы, увы, прощайте
Навеки Елисейские поля                               
И новой встречи мне не обещайте,
Ведь под крылом уже моя земля.

Россия, долгожданная Россия!..
Как по тебе соскучилась душа.
И белою зимой и летом синим,
И осенью багряной хороша.

В чужом краю скорей узнаешь цену
Своей любимой и родной стране.
Наш самолет летит к заветной цели,
И путь обратный греет сердце мне.

А Франция теперь уже далече,
Хоть и звучит в душе, как тихий блюз.
Но больше уж не давит мне на плечи
Разлуки с домом непомерный груз.

Пускай страна далёкая прекрасна
И манит многих, словно райский сад,
Но все соблазны Франции напрасны,
Я не вернусь, мой друг, уже назад.

Ведь мне гораздо ближе и дороже
Московские златые купола...
И сердце так сжимается от дрожи
При возгласе: – Смотри, Махачкала!

И кажется, что всё мне это снится,
А, может, впрямь, я вижу под крылом
Махачкалу – любимую столицу,
Где родились мы, трудимся, живём.

Пусть не Париж наш город благодатный,
Ни Лувра в нем и ни Монмартра нет...                                                
Но лишь ему душа и благодарна.
Что появилась здесь на белый свет.

Шасси коснулись серого бетона,
Закончился стремительный полёт.
Припал к иллюминаторам влюблёно
Уставший, но восторженный народ.

Земля родная – жёлтая равнина –
Как будто бы марсельская земля.
Здесь море голубей аквамарина –
И возглас по-кумыкски: – О, Алла!

Вот мы с женой легко сбежали с трапа
Навстречу нашим дочкам и друзьям.
Осенний дождь меланхолично капал,
Но не мешал обняться с ними нам.

И вдруг звонок... Далгат из самолёта,
Летящего в Китай, мне позвонил...
Делам навстречу новым и заботам, 
Неугомонный, он уже спешил.

Я мягкой пожелал ему посадки,
А сам подумал, счастья не тая:
Как хорошо, как боязно, как сладко
Вернуться вновь в отцовские края.

* Койсу - река в Дагестане
** Нарт – мифологическое чудовище у народов Кавказа
*** Джалалутдин Коркмасов – выдающийся дагестанский революционер, государственный и общественный деятель, кумык по национальности. Репрессирован.
**** Уллубий Буйнакский – выдающийся дагестанский революционер, кумык по национальности. Расстрелян белогвардейцами.


Переделкино–Париж–Махачкала

1987-1990 гг.

Перевод с кумыкского Марины АХМЕДОВОЙ-КОЛЮБАКИНОЙ