В глуши

Она смотрела на проплывающую внизу планету и улыбалась. Планета была чудо как хороша – с зелеными густыми лесами, с извилистыми, сверкающими, как серебряные нити реками. А если сделать еще половинку витка и заглянуть за флуоресцирующий сиреневый край дневной стороны, то можно увидеть бисерные россыпи бессонных городов и редкие тлеющие искорки деревушек, а еще в морях и океанах полюбоваться своим отражением и порадоваться своей красоте.
Великий Космос неприятно холодил затылок. Он был бесконечен, гулок и полон яркими могучими звездами, куда более жаркими, чем эта, вокруг которой обращалась ее планета, и совсем не интересовал ее. Разве что из вон той туманности мог бы получиться неплохой шарфик, но и эту мысль она пугливо отбросила. Бескрайнее пространство никому не прощало шуток и легкомыслия – даже ей. 
…Где-то в лесу, в экспедиции, возле наспех разведенного от зверей и холода костра, человек достал безделушку – маленький самодельный раек с вставленной туда фотокарточкой и, направив в сторону света костра, приложил к глазу. А она нежно дотронулась до его посеребренных волос. Это была работа не ее, а бури, правда, и она чувствовала свою вину перед ним – хотя в ту грозовую ночь она покраснела, и долго висела над горизонтом – неживая и пугающая, но люди не поняли ее знаков и явившийся следом ураган, словно папиросную бумагу скомкал жилище, в котором тогда ждала возвращения его семья.
С человеком ее роднило  то, что Космос был так же чужд ей, как  лес  для него, сидящего у костра. И как он вглядывался сквозь стекляшку райка в лица его погибшей семьи, так и она вглядывалась в Землю. Безвоздушное пространство Космоса не впускало и не выпускало ни одного звука Земли, и она решилась приблизиться к вращающейся, словно клубок облачной пряжи планете. Боль от встречи со старым знакомым прошла так же легко, как и появилась. Внизу плескалось море – сперва в берегах- фиордах, а потом и в желтых добрых ладонях песчаных пляжей. А еще был город, изрезанный каналами-улицами, где в лодках стройные черноволосые люди пели о ней – и она, тронутая и очарованная, помогала им, касаясь струн мандолин и дрожа на них, скользила дальше, обволакивая серебром длинные шпили зданий.
Так же мерно и ритмично, как колыхались волны, как дышал соленый средиземный ветер и двигались над деками пальцы гондольеров запела она, и плыла, окутанная в фату рассвета, все более бледнеющая на просыпающемся, гасящем звезды небе. И, вот уже, под ее взглядом были пробуждающиеся лесные равнины и уже уходящая ночь над лесом, в котором двигалась экспедиция.   Теперь  времени повидаться с седым геологом у нее было совсем мало – она слишком задержалась над теплым морем той ночью, заслушавшись серенадами…
- Прости меня… прости…
Вздохом ей ответила бескрайняя дикая тайга, да зелеными огоньками волчьих глаз и звериными криками.
Но, откуда же здесь этот тонкий и ни с чем не сравнимый запах йода и водорослей?
Сорванец средиземный ветер бежал за ней по земле, плененный ее пением  той ночью. И вот уже ритмично, как струны, гладил он вершины сосен и кедров. Разве можно было оставаться безучастной, слыша такую музыку?
Все бледнее было предрассветное небо и ее лицо.
 Человек улыбнулся ей и направил раек в ее сторону. Он рассматривал фотокарточку не в свете костра, а в ее живом и любящем свете – свете огромной полной Луны!
 А на луговинах зарождалась уже первая роса, как и лунные капельки слез радости на его щетине.