почему цепляет

Заметка - по поводу вот чего:
http://www.stihi.ru/2013/11/08/8701

Еще раз я эти стихи перечитал.

В блог утащил.

Поскольку при бессчетном уже прочтении тех строчек – те же у меня ощущения, что и в первый раз; при чтении строк с шестнадцатой по двадцатую – всё так же озноб (оно ни в коем случае не фигура речи, поверьте; так уж оно и есть),– то с единственной целью порефлексировать тут – вот, открылся.

Порефлексировать не вообще, а вот именно с целью самому ж себе дать ответ на вопрос: почему цепляет.

Но выразить ответ так, чтобы это было не слишком уж банально,– для этого нужна квалификация, и глупо рассчитывать на то, что это у меня и без нее выйдет,– само собой вылезет, на общей начитанности.

Ну давайте тогда хоть предположительно, что ли.

То есть я могу догадываться: цепляет оттого, что звук здесь чистый. Что он опирается на артикуляцию четкую и раскатистую: такую, что она твое слуховое чувство ласкает. Должное соотношение гласных/согласных? Глаголы в нужном месте? Кстати, их много – оттого и динамика. Шут его знает...

Цепляет оттого, что переход – тот, что в строчках одиннадцатой и двенадцатой и несколько раз потом,– он цепляет именно оборотом эдаким, дразняще так ласкающим те участки, что у тебя за непротиворечивость восприятия отвечают: получается изгиб. Свинг. Плавный и одновременно энергичный, потому что всего в нескольких словах, финт. Только обычно этому слову некое сомнительное значение придают, а тут ты чувствуешь, что оборот оказался грациозным, если такое словцо можно к тону этого стихотворения вообще приложить. Если нельзя – значит, вертким. Литым.

Когда же повтор (вроде того, что в последних двух строчках предпоследнего четверостишия) – то получается концентрация удара. Выходит очень результативно, потому что в секунду ощущаешь, что чеканная фраза есть (ты ее засек) – и тут же она повторяется, сделав удар двойным и выверенным, потому что мгновенно же понимаешь, зачем он ее повторил-то,– и тогда озноб. Потому что повтор накладывается на парадоксальность описанной в тех двух строчках ситуации, и когда ты эту парадоксальность ощущаешь – выходит что-то вроде инсайта. А озарение такое – оно озноб и вызывает.

Цепляет парадоксальность вогнанных друг в друга, как в соединение выступ-выемка, слов "смерть" и "сон в обнимку". Цепляет соотношение куда как ощутимого-то, простенького по восприятию комариного жужжания – и осознания, вслед за Серёгиным, того, что жужжание это – оно ж тебя в кровавое месиво, мать твою, ежесекундно может превратить. А через секунду осознаешь, что нет – не может, потому что именно воинское-то мастерство Серёгина и вогнало фоккер тот в Балатон к чертовой матери и превратило в кровавое месиво того, кто в том фоккере летел (и эту чудовищную, абстрактно говоря, вещь – за долю секунды успеваешь ощутить и одновременно с этим осознать, что тебя оно с ума не сводит и не мучает ничуть. Ибо славянский ты человек и при Союзе родился. И на то строчки, видно, и рассчитаны). И в доли секунды ты это ощущение, соединение облегчения, гордости и уважительного такого, характерного такого, кивка,– наслаиваешь на 60-е уже и опять же за доли секунды мастеришь внутри себя вполне четкую и ясную (та констатация, будь алановские строчки бессвязными,– она не то что четкостью не обладала – она и не возникла бы) констатацию того, что люди, сделавшие и на зубах вытащившую войну,– они совсем рядом с тобой, выходит, потому что конец 60-х – он-то вплотную к тебе уже. Тем и цепляет? Вроде выходит, что так. Оно в тебе отзывается, то сродство. Выходит, то, что звякнуло/зазвенело,– оно правильно в тебе стихами задетое. А за это неблагодарным ты быть не можешь. И не цеплять оно тебя, выходит, не может.

Давайте так, наверное. Ничуть не в упрек кому там – но позиция, что стихи, идущие от сердца, способны оправдать любую неряшливость, почти что любую неграмотность и закрыть элементарную неумелость,–  она тут, похоже, у многих в качестве традиционной, позиция-то.

А когда есть и то, и другое? В смысле – искренность – и выверенные средства с нею обращения? Воплощения ее?

Вот только тогда – и цепляет.