Первые причастия - А. Рембо, перевод с фр

I

Они и впрямь нелепы, эти церкви деревень,
Где, пачкая пилястры, семь уродливых детей
Выслушивают праведно святую дребедень
Попа, что кривится от запаха туфлей,
А солнце оживляет сквозь деревьев сень
Увядшие цвета сумбурных витражей.

Как прежде пахнут камни кровною землёй -
Их часто встретишь, этой тусклой гальки горы,
В полях, что изнывают, будто брачною порой;
Там, рядом с рожью, у тропинок цвета охры,
Где наливаются на тёрне сливы синевой
И свиты ежевикой и шиповником заборы.

Облагородят эти стойла раз в сто лет
Раствором синей извести и простокваши;
И коль внимания достоин весь сакральный бред
Вокруг Святого чучела иль Девы Нашей,
То на полу, что светом солнечным согрет,
Зловонные пируют мухи воска кашей.

Дитя обязано, бесспорно, дому своему,
Семье, нехитрым хлопотам, труду до тошноты;
Они выходят медленно, забыв про резь во лбу –
Там, где прикладывал им поп тяжёлые персты.
Тенистый свод воздвигла паства божьему рабу,
А дети не умрут от солнечных лучей и духоты.

Впервые платья чёрные и сладости в избытке
В коробках с барабанщиком и Бонапартом,
Гравюры с детворой, что по страницам прытко
Снуют, дурачась с пылом необъятным,
И ко всему от крёстных в дар по две открытки
Как сувенир о дне столь важном и приятном.

Не пропускают службы девочки в деревне –
Им нравится, как называют их мальчишки дрянью,
Те, что шагают важно после мессы и вечерни, – 
Им стать солдатом есть предел мечтанью –
Они смеются о семействах праведных в таверне –
В рубашках новых с песней всё сидят и с бранью.

А поп меж тем для детворы рисунки выбирает
В саду, закончив службу. В воздухе ж вокруг
От дальних танцев  музыка столь томная рыдает,
Что сводит пальцы на ногах от сладострастных мук,
Трясутся икры, не смотря на схимы, в такт играя.

- А в небе ночь плывёт, как чёрного пирата струг.

II

Священник высмотрел из новых прихожан,
Собравшихся с окраин и богатых вилл,
Чужую девочку. В глазах страданье и туман,
Лоб бледен. Бедная семья, отец портье служил.
«В великий день, что волей нам небесной дан,
Господь сие чело водой святою окропил».

III

В канун святого праздника ребёнок заболел.
Как дрожь, что селит траурный орган, в церквях играя,
В кровати юным телом трепет овладел.
В ознобе шепчут бледные уста: «Я умираю…»

Точно украв любовь у глупеньких сестёр,
Сложив в бессилье руки на груди, она считает
То дев витающих, то ангелов несвязных хор,
И медленно её душа властителя впивает.

Ах, Адонай!.. Здесь в окончании латинских слов
Салатовый муар небес румяное чело купает,
И солнце устилает белый, словно снег, покров,
Чью ткань багровой кровью небо окропляет.

Моля о целомудриях, грядущих и былых,
Она губами к свежести твоей пощады льнёт,
Но стуже мармелада, стуже лилий водяных,
Твоё прощение, Святая Дева, – чистый лёд.

IV

Мария всё же только в книжке дева;
Мистический порыв кончается однажды,
Наскучивают образы, и увядает древо
Безвкусной веры от тлетворной жажды.

Лазурно чистый и невинный детский сон
Неясное желание тревогой наполняет:
Её окутывает вдруг туники синей лён –
Одежды той, что наготу Христа скрывает.

Она подушкой влажной заглушает крик;
Душа измучена, но хочет всё же, хочет
Продлить столь нестерпимо нежный миг,
И изливается…  Дом утопает в мраке ночи.

Нет больше сил. Привстав и выгнув поясницу,
Она рукою силится портьеру распахнуть,
Чтоб свежести спасительной напиться
И остудить огнём пылающую грудь.

V

Развеял сны полночно-белый свет окна,
И пред портьерой синей в отблеске луны
Виденьем чистоты исполнена она;
У ней под носом струйки алые видны.

Лелея чистоту и слабость на душе своей,
Она, желая снова пить властителя любовь,
Ждёт ночь, когда под взором неземных очей,
Взмывает сердце, их узнав, и ниспадает вновь.

Ту ночь, незримая Мария, что купает
Волненье юное в своей свинцовой тишине;
Ту ночь, где сердце, кровью истекая,
Чинит безропотный мятеж с собой наедине.

Звездой ведомая, вид жертвы принимая
И молодой жены, со свечкою в руке,
Пугая тени с крыш, она на двор ступает,
Где будто призрак сохнет блуза на шнурке.

VI

Она святую ночь в отхожем месте провела.
Туман к свече бездвижной из щелей струился,
И виноград, спадая на пол с чёрного угла,
У белых ног её змеёй безумной вился.

Сердечком лился свет на двор, где ставни
Покрыла златом неба сумрачная сень,
И орошённые водой от стирки камни
На сонных стенах в серу наряжали тень.
…………………………………………

VII

Коль лепра сгложет этот стан невинный,
Кто скажет о бессилии и жалости её,
И спазме злобы; о церковные кретины,
Чьё до сих пор калечит мир враньё?
………………………………………….

VIII

Когда утихнет истерия в утренних лучах,
Она в отрадной скорби вдруг увидит
Возлюбленного с тысячью Марий в мечтах,
И болью преисполнится в обиде:

«А знаешь, я позволила тебе ведь умереть?
Взяла твой рот, и сердце, всё, что есть в тебе;
А я больна теперь: ах мне лежать бы впредь
Средь Мёртвых, мокнущих в ночной воде.

«Мне молодой дыханье отравил Христос,
Посеял отвращение во мне и страх.
Ты целовал так нежно прядь моих волос,
И я позволила…  Пустяк вам это, ах…

«Какое дело вам, мужчины, что она,
Которая без меры любит, сон забыв,
Она как проститутка, боли и стыда полна.
Какое дело, что безумен наш порыв.

«Открытки крёстных уж давно под слоем пыли,
Не помню ласк твоих, не жду тебя, тоскуя;
А плоть и сердце, что в твоих объятьях были,
Гниют по-прежнему от грязи поцелуя».

IX

На души так несчастные стекают
Бесчестья и проклятия твои.
Ложась в постель с тобой, они меняют
На гибель свет земной любви.

Ты издревле разбитых в сраме и мигрени,
К земле приникших женщин скорбный взор
Приковывал к своей надменной тени,
Христос, о сил людских извечный вор!