Сказка. Часть 25

                Предыдущая  часть: http://www.stihi.ru/2015/05/12/5913


                Снегогон*  близился  к  середине. Снег  на  пригорках  растаял, обнажив  ждущую  тепла  землю, покрытую  бурой  прошлогодней  травой. В  лесу    и  оврагах  сугробы  лежали  сырыми  рыхлыми  перинами, но  уже  начали   сереть  и  оседать, разливаясь  в  низинах  маленькими озерцами.

                С  утра  Дан  с  Беляном  даже  не  поев,  отправились  по  дороге  в  сторону  села. Далеко  не  ушли. Зачем-то  сойдя  на  луговину, отделяющую  дом  знахаря  от  последних  домов  улицы, медленно  пошли  по  прихваченной  ночным  морозцем  земле. Щенок  забегая  вперёд, подпрыгивал  и  пытался  ухватить  за  короткие  колья  в  руках  у  Дана. Унялся  только  когда  прикрикнули  и  пригрозили  отправить  обратно. 
 В  нескольких  местах  останавливались. Затем  зачем-то  вбили  в  ещё  мёрзлую  землю  четыре  кола  предусмотрительно  захваченным  топором.
Пришли  домой  голодные  и  оживлённые.
Заждавшаяся  Малуша, наблюдавшая  за  ними  со  двора, как  только  увидела, что  идут  назад, споро  выставила  на  стол  немудрёный  завтрак. Сидела  и  тихо  радовалась, умилённо  глядя  с  каким  аппетитом  жуёт  задумавшийся  Дан.
Это  был  он, тот  Дан, которого  она  знала  –  уверенный, немного  насмешливый  и  немногословный. Заметив  пристальный  взгляд  девушки,  тот  вдруг  озорно  подмигнул  и, когда  она,  смутившись,  метнулась  к  полке, отворачивая  порозовевшее лицо:
– Ой, кажется  я  нож  забыла  положить! –    тихонько  засмеялся  и  начал  отрезать  себе  ещё  кусок  этим  самым  ножом, лежавшим  на  доске  рядом  с  ковригой.

  –  Ну, что… пожалуй, надо  звать  на  по’мочи  людей. Сейчас  с  тобой  едём  в  лес. А  завтра  уж, пока  время  не  ушло  и  начнём. –  обратился  к  Дану  Белян, выйдя  на  улицу.

–  Хотя  вот  что… Ты  что  думаешь  со  своим  табуном  делать? Жеребцы  мне  скоро  весь  сарай  разнесут. Дармоеды! Да  и  овёс  нынче  кусается…  –

– Оставляем  Гнедуху. Ну, про Воронка и говорить  нечего. –

–  Хорош конь, сказать  нечего… Впору  князю. Да  только  понадобится  ли, если  станешь  жить, как  надумал… Тебе  теперь, если  уж  так, то  вон  тот, соловый  больше  подходит,  Ладно, ладно, это  я  так… А  то  ишь, глазами  молнии мечет… Привыкай  среди  простых  людей  простым  быть, коли  путь  такой  выбрал…
А  может  передумаешь  ещё, поборешься  за  отцово  наследство? –

–  Хватит  с  меня  борьбы, крови  и  смертей. Даже  если  скину  братьев, что  потом? Сидеть  и  ждать  ножа  в  спину  или  отравы? Нет. Нахлебался  досыта  и  предательства  и  лицемерия… Восемь  лет  жизни  сжёг  на  этом  костре...
Что  же  ты  меня  отговариваешь, а  сам… –

–  Молод  ещё  меня  учить. Ты  лучше  думай, где  лошадей  продать. Здесь  цены’  не  дадут. А  поезжай-ка  ты  в  Городище! Заодно  и  Малуша  прокатится, а  то  за  этот  месяц  замучилась  девка. Заодно  и  одежонки  прикупишь  и  ей  и  себе. Вам  скоро  понадобится. Не  спрашивай  ничего, после  поговорим. –

– А  как  же  дом? –

–  Припоздали  мы  немного  с  заготовкой  леса… По  хорошему  надо  бы  недели  три  назад. Ну, ничего,  весна  поздняя, дерева  ещё  не  проснулись… Дам  знать  сегодня  кое-кому  в  селе, а  они  уж  и  остальных  позовут  на  помочь*. А  мы  с  тобой  –  в  лес. Всё, пойдём, некогда  рассиживаться.
Эй, Малуша, где  ты  там? Бросай  все  дела, доставай  закваску*  и  ставь  опару. С  утра  надо  успеть  побольше  напечь. –

–  Так  там  ещё  непочатая  коврига  осталась! –


– Не  спорь. Завтра  придётся  кормить  полсела. И  пирогов  ставь  побольше.  Да  не  тяни,  работы  у  нас    невпроворот.
Доставай  всё  из  кладовых, а  мы  с  Даном  немного  позже  ещё  подвезём  что  тебе  нужно. Давай, милая, начинай  пока. –

Малуше  было  велено  печь  и  простой  хлеб, и  боярский*  – с  мёдом, маком, да  душистыми  заморскими  приправами, узелок  которых  Белян  кряхтя  вытащил  откуда-то  из  ларей  в  сенях.
Сами   мужчины  оседлали  лошадей  и  поехали  по  дороге, углубляясь  в  лес.
Вернулись  как  раз  к  обеду. В  доме  пахло  пирогами,  тушёным  мясом  и  ещё  чем-то  вкусным.
В  печи  уже  доходила  новая  порция  пирогов.
Быстро  поели  и  на  санях  отправились  в  село. Белян  на  торг  не  пошёл, а  вышел  около  постоялого  двора.
Когда  через  пару  часов  сани, загруженные  корзинами  яиц,  двумя  десятками  кур  со  связанными  лапами, тушей  свиньи  и  ещё  кучей  коробов  и  мешков, остановились  у  трактира, дед  уже  поджидал  на  крыльце, коротая  время  за  разговором  с  тремя  мужиками.

–  Поехали. Завтра  народец  утречком  соберётся. –
                Пару  кур  и  красного  красавца-петуха  девушка  отстояла,  спрятала  в  дальний  сарайчик  и  не  дала  рубить  головы. А  ещё  одного, чёрного, оставил  в  живых  Белян.

–  Нужен  будет. – А  зачем  не  сказал. Перед  сном  ушёл  в  темноте  на  луг  и  долго  там  пробыл. Вернулся  довольный  и,  не  отвечая  на  вопросы,  лёг. Только  пробормотал:
– Спите, а  то  рано  вставать.–

Весь  день  Малуша  пекла, варила  и  готовила. Устала  до  смерти, но  не  жаловалась. Надо, значит  надо. Легли  далеко  за  полночь.

                Утром  Дан, вышедший  во  двор  первым,  ахнул  –  всё  вокруг  сияло  первозданной  белизной. Ночью  прошёл  сильный  снегопад  и  подморозило.
Чуть  свет  с  утра  к  дому  колдуна  стал  собираться  народ  на  дровнях*.
Длинным  караваном  потянулись  по  лесной  дороге. Впереди  –  сани  Дана, за  которыми  бежал  увязавшийся  следом  щенок, который  через  часок   устал  и  начал  отставать. Дан  похлопал  рядом  с  собой  по  соломе  и  тот, не  ожидая  второго  приглашения, радостно  запрыгнул  в  сани. Подозрительно  покосившись  на  мешок,  в  котором  кто-то  шевелился, принюхался… и  успокоившись  устроился  поближе  к  хозяину.
                До  места  добрались, когда  взошедшее  солнце  уже  окрасило  небо  на  востоке  в  нежный  оранжевый  цвет.
Дед  Белян, миновав  огромные  деревья, стоящие  ближе  к  дороге,  подошёл  к  помеченной  накануне  сосне  на  краю  поляны. Пошептал  что-то, возложив  руки  на  ствол.   Отошёл  на  несколько  шагов,  поклонился   дереву  и, оставив  на  земле  кусочек  хлеба, махнул  рукой  Дану:
– Иди, тебе  начинать. –

Остальные  мужики  благоговейно  наблюдали  поодаль. Поплевав  на  руки, Дан  сделал  первый  удар  на  уровне  колен  с  южной  стороны  ствола.
Дерево  содрогнулось  и  отозвалось  долгим  низким  звуком.... По  лесу  лавиной  покатилось  эхо, дробясь  и  отскакивая  от  возносящихся  к  самым  облакам  крон…
Знахарь, воздев  руки  к  небу, крикнул  что-то  непонятное  и  гул  мгновенно  утих.

Вырубив  изрядный  кусок  ствола, Дан   перешел  на  противоположную  сторону, и  уверенно  застучал  топором  немного  повыше  предыдущего  затёса, всё  глубже  вгрызаясь  в  желтоватое  тело  сосны.
Полетели  щепки, в  свежем  морозном  воздухе  разнёсся  горьковатый  запах  сосновой  смолы.

Все  отошли  ещё  дальше, напряженно  ожидая  последнего  удара.
Стук! Сосна  застонала… Дрогнула… Ствол, набирая  скорость,  с  гулом  и  свистом  начал  валиться…
Бум-м-м!!! Ломая  ветки,  дерево   рухнуло  на  свежий  снежок… подскочило  и  замерло  поперёк  поляны  вершиной  к  югу.

Белян  одобрительно  покивал:
 –  Удачно  легло*.–   и  подошёл  к  неровному  пню, держа  в  руке  мешок, откуда  был  извлечён  бьющийся  чёрный  петух  и  положен  шеей  на  пень.

–  Руби! –  что  и  было  незамедлительно  сделано  одним  из  мужиков, собравшихся  вокруг  пня.

Народ, доставая  из-за  поясов  топоры  разбрёлся  по  лесу, отыскивая  помеченные  деревья.
Пока  взрослые  валили  деревья, подростки  сноровисто  обрубали  ветки,    отпиливали  тонкие  верхушки, оставляя  брёвна  нужной  длины, и  сноровисто  ошкуривали  кору.   Мальчишки  стаскивали  все  остатки  в  центр  поляны, и  сжигали.
Работал  народ  быстро,  поторапливались. В  полдень  сделали  передышку   и  перекусили  у  костра. Затем  стали   грузить  подготовленный  лес.
                Постепенно  одни  за  другими  все  сани  двинулись  в  сторону  села. 
Выгрузкой  руководил  сам  знахарь. Штабель  сложили  у  отмеченного  колышками  места.
Во  дворе  дома  Беляна  уже  стояли  вёдра  полные  тёплой  воды  с  плавающими  в  них  черпаками  и  лежали  чистые  полотенца.
Деревянные  столы, наскоро  сколоченные  из  досок  и  накрытые  полотном, быстро  заполнялись  угощением. Жёны  и  сёстры  работников, принёсшие  нарядную  одежду*, пока  ждали  своих  мужчин, перешучиваясь  помогали  Малуше.
                Когда  все  собрались  и  чинно  расселись, столы  ломились  от  снеди. Главное  и  почётное  место  на  столах  заняли, конечно, огромные  пироги  с  начинками. Тут же стояли  широкие  миски, предусмотрительно  захваченные  соседками, а  в  них  исходило  душистым  паром  мясо. Груды  боярского*  хлеба, солёные  грибы, пшённая  каша  с  рыбой, варёные  в  молоке  овощи, печёные  куры, томлёная  в печи  репа  и  редька… Почти  все  женщины  ещё  и  принесли  с  собой  кто  что  мог  –  кто  творог, кто  гороховые  лепёшки, кто  варёные  яйца, кто  мочёные  яблоки, кто  солёные  огурцы  и  квашеную  капусту. Каждый  понимал, что  накормить  столько  народу  не  так-то  и  просто.

                Первый  тост  дружно  подняли  за  будущий  дом. Пустили  от  одного  к  другому  невиданно  огромный  рог  с мёдом, вытащенный откуда-то  дедом  Беляном. Малуше  пришлось  в  него  несколько  раз  доливать, пока  рог  обошёл  всех  по  кругу. На  какое-то  время  разговоры  смолкли. Мужики, наработавшись  на  свежем  воздухе, ели, только  ложки  мелькали,  и  наперебой  нахваливали  Малушину  стряпню:
– Ай, да  хозяюшка! –
– Вот  кому-то  достанется! –
– Эй, парни, вы  что  же  ушами  хлопаете, такая  девка  без  мужа! –

Дед  Белян  только  одобрительно  крякал, поглядывая  на  порозовевшую  Малушу, смущённо  прячущую  глаза.
А   матери  повнимательнее  приглядывались  к  девушке: может  быть  и  вправду  сватов  заслать?
У  деда,  небось,  денежек  немало  припрятано. Уж  для  внучки-то  единственной  не  пожалеет  приданого… Неплохо  бы  порасспросить  откуда она  сама, кто  родители… Да  у  кого  спросить? Не  у  колдуна  же…Ну, не  велика  беда, даже  если  и  сирота… Крепче  держаться  за  мужа  будет!
А  сами  сыновей  локтями  подталкивали  –  не  зевай, мол!
                Холостая  молодёжь, которой  набралось  предостаточно, посидела  немного, перехватила  кусок-другой, и  понемногу потянулась  из-за  стола. Нарядные  девушки  сбившись  в  кучку, перешёптывались  и  хихикали, поглядывая  на  парней. А  те  выпячивая  грудь, хорохорились, словно  кочеты, и  цепляли  девчонок  шуточками-прибауточками.
Но  вот  самая  смелая  ответила, девчонки  дружно  рассмеялись… Вот  уела, так  уела!
И  пошла  весёлая  перепалка!
Малуша  продолжала  бегать  от  дома  к  гостям,  что-то  приносила, подкладывала  в  миски, подливала  в  кувшины… Бегала  до  тех  пор, пока  Белян  не  погнал  её  от  столов:

–  Да  хватает  здесь  всего. Ступай, хоть  познакомишься  с  местными, а  то  сидишь  дома  клуша  клушей. Закисла  совсем! – а  сам  покосился  на  Дана, сделавшего  вид, что  его  это  никаким  боком  не  касается. Хочет, так  пусть  идёт, никто  не  держит.
 Но  когда  она  вопросительно  уставилась  на  него  своими  голубыми  глазищами, всё  же  улыбнулся  и  утвердительно  кивнул. Иди, мол, что  тут  долго  думать...

Сидящие  за  столами  искоса  посматривая  на  царящее веселье, продолжали  разговоры, но  не  один   из  них  украдкой  вздохнул, косясь  на  сидящих  рядом  супруг  и  супругов…
Эх, где  моя  молодость… где  весёлые  денёчки… где  воля  вольная…

                А  во  дворе  уже  завели  хоровод, и  пошли, пошли  закручивать- раскручивать  спирали  и  кольца… Весело!  За  столами, глядя  на  них,  кто-то  подпел  сильным  голосом… Дружно  подхватили  кто  как  может…  и  полилась  песня, зазвенела  на  всю  округу…
Постепенно  сытый  народ  стал  отваливаться  от  столов  и, невзирая  на  возраст,  присоединяться  к  танцам  и  играм.
Когда  начало  смеркаться  все  уже   наелись,  напились,  напелись  и  натанцевались  вволю. Женщины  быстро  помогли  хозяйке  собрать  со  столов, и,  прихватив  опустевшую  посуду  и  некрепко  стоящих  на  ногах  мужей, отправились  восвояси. На  засыпающих  улицах  села  ещё  долго  слышались  хмельные  голоса  неугомонных гостей, расходящихся  по  домам.
 Малуша  закончила  возиться  совсем  поздно.
Щенка  ей  кормить  было  не  надо, так  как  он  с  круглым  пузом, набитым  у  стола  всякой  всячиной, уже  давно  дрых  в  стойле  у  Воронка, осторожно  переставляющего  копыта, чтобы  ненароком  не  наступить  на  глупыша.
 Курочки  и  петух  тоже  засветло  получили  свою  порцию  зерна.
С  конями  управился  Дан. Лавки  и  столы  разобрали  и  доски  унесли  в  сарай.
Посуда  перемыта, остатки  еды  упрятаны  в  ларь  в  сенях. Всё! О-о-ох… Устала…
Заснула,  даже  не  успев  коснуться  головой  подушки…

                Утром  разбудил  петух, звонко  откликаясь  на  далёкие  голоса  кочетов  из  села.  Дед  Белян  послушал  и  одобрил:
– Повезло  петьке, что  Малуша  заступилась. А  то  бы  уже  и  косточки  Серый  обглодал. Ишь, какой  голосина! –

После  завтрака  Дан, как  всегда  ничего  не  объясняя, велел  Малуше  собираться  в  город. Она  тут  же  засновала  по  дому,  не  спрашивая  надолго  ли.  И  вдруг  столбом  застыла   посреди  избы, так  что  на  неё  чуть  не  налетел  шедший  сзади  Белян,  всплестнула  руками  и   радостно  засмеялась :
– Так  мы  же  к  Желе  заехать  можем! –

–  Конечно, заедете, а  как  же. –  пробурчал  дед, обходя  девку.

Малуша  снова засуетилась, занятая  радостными  мыслями, не  слушая  о  чём  там  разговаривают  у  стола  мужчины.
 А  стоило  бы, ведь  разговор  касался  как  раз  её.

– Надо  ехать. –  настаивал  Белян.

–  Да  зачем, скажи  ты  мне  на  милость! Её  уже  давно  похоронили, и  тут  мы  явимся. Кто? Зачем? И  кто  ей  я? –

– Вот  ты  и  решай, кто  она  тебе  и  кто  ты  ей. И  как  жить  дальше  будешь, тоже  пора  подумать. Только, думай, не  думай, а  никуда  ты  не  денешься. Твоя  это  женщина. С  ней  тебе  и  жить  до  последнего  часа. –
Колдун  отвернул лицо, на  котором  промелькнула  тень… Но  снова  обратился  к  Дану:
– Бабка  её  плоха  совсем. Не  знаю, успеете  ли. Надо   важное  сказать  перед  смертью  внучке…  Мучается. Не  может  уйти  без  этого. Хочешь, ты  или  нет, а  ехать  придётся. И  вот  что… Возьми-ка  ты  с  собой  и  эту  Желю. А  то  вдвоём  оно  как-то  не  очень… Сам  не  маленький, понимаешь… –

                На  следующий  день  неожиданно  резко  потеплело  и  так  кстати  выпавший  накануне  снег  вмиг   растаял. По  дорогам  снова  потекли  весёлые  ручьи, унося  воду  в  овраги  и  речушки, где  паводок  уже  почти  спал.
Погода  стояла  ясная, дул  тёплый  ветерок  и  грязь  быстро  подсохла. Можно  бы  и  ехать, но  дело  за  малым  –  на  чём?  Сани  до  следующего  года  простоят  во  дворе. Верхом  Малуша  ездит  плоховато, да  и  тяжело  ей  будет  осилить  такой  дальний  путь. Разрешилось  всё  очень  просто. На  второй  день  к  дому  подъехал  мужик  и  начал  что-то  доказывать  деду  Беляну.

–  Ничего  с  твоей  коляской  не  сделается. –  миролюбиво  ответил  знахарь. 
 Но  мужик  не  унимался  и  продолжал  жалобно  гудеть, любовно  оглядывая  свою  новенькую  коляску.

– Должок  за  тобой, не  забыл? –  прорезался  металл  в  голосе  Беляна.
На  этом  разговор  закончился. Мужик  почесал  в  затылке, и  ушел, ведя  свою  лошадку  в  поводу. 

                Щенка, всё  утро  ни  на  шаг  не  отходящего  от  Дана, Белян, несмотря  на  громкие  протесты  и  попытки  удрать, изловил  и  запер  в  бане.
 Погрузили  продуктов, запасную  одежду, овса  для  лошадей  и  всякой  мелочи, что  может  пригодиться  в  дороге, и  наконец  тронулись  в  путь. Меланхоличная  гнедая  кобылка  легко  тянула  коляску. Сзади  топали  обленившиеся  гладкие  кони, приведённые  Хортом.
Дан, снова  опоясанный  мечом,  сдерживая  Воронка,  то  заезжал  вперёд, то  двигался  рядом.
               
–  Вы  поосторожнее там! Не  ночуйте  в  лесу. Остановитесь  лучше  в  деревне  какой… – напутствовал  старик
 – Да,  что  это  я… сами  знают. Не  маленькие… –  пробурчал  себе  под  нос  расстроенный  Белян, и  скрылся  в  доме.
 Когда  он   вечером  пошёл  покормить  и  выпустить  щенка, то  обнаружил  дверь  бани  распахнутой  настежь. Серенького  и  след  простыл.
– Кто  мог  открыть? –  вслух  спросил  он  сам  себя.
В  ответ  в  тёмном  углу  кто-то  ехидно  хихикнул, а  с  лавки  грохнулась  деревянная  шайка  и, подкатившись  к  самым  ногам  Беляна,  остановилась…

–  Ну, конечно. Кто  же  ещё… Смотри, доиграешься… Пойдёшь  искать  новое  жильё! –
Притихший  Банник  затаился  и  ничего  не  ответил. А  кто  его  знает, возьмёт, да  и  вправду  выгонит… И  что  тогда  делать?

                Малуша  сидела, бездумно  глядя  по  сторонам, почти  усыплённая  мягким  перестуком  копыт   по  подсохшей  дороге, лёгким  ветерком, гладящим  щёки, звонкими  птичьими  трелями…
  И  чуть  ни  подскочила, когда  сзади  неожиданно  зло  рявкнул  Дан.

–  Да  что  же  ты  с  ним  сделаешь! Вот  неуёмный!  Кто  разрешил! –

Далеко  позади  их  догонял  серый  клубок. Щенок!
Малуша  молча  вопросительно  посмотрела  на  мужчину.

–  Куда  его  теперь. Возвращаться  не  будем. –  ответил  Дан  на  невысказанный  вопрос.
Серый  из  последних  силёнок  добежал  до  них  и  остановился, вывалив  язык.  Никак  не  мог  отдышаться.

– Ладно, возьми  его  к  себе. –

И  поехал  кутёнок  на  родину.

                Следующая  часть:   http://www.stihi.ru/2015/05/16/9122               
               
               

                Помочь*, толока, помочи  –  Обычай  в деревнях собираться всем селом на помощь при постройке дома. Также толока могла собираться по очереди ко всем жителям, или  ко вдовам и сиротам.
               
                Закваска*   у наших предков была бездрожжевая. Часть  закваски  убирали  в  холодное  место до следующего раза (пекли хлеб примерно раз в три дня)

                Боярский  хлеб*  –  старинный рецепт бездрожжевого  хлеба из  пшеничной муки особого помола с добавлением масла, мака и мёда.


                Дровни*  –  сани  без  кузова для перевозки дров.

                Удачно легло*  –  По поверьям наших предков, первое дерево, срубленное для нового дома, должно было лечь непременно к югу верхушкой, и макушка должна была остаться целой, не  поломавшись при падении. В противном случае это считалось плохой приметой и заготовка откладывалась. Сама же заготовка леса для построек в разных местностях считалась лучшей в разное время. В  некоторых  местностях наилучшим временем заготовки леса до сих пор называют весну, когда деревья “ в соку, потому что в соку лес крепче всегда, а осенью он  «дряблый», или напротив, зиму, когда нет сокодвижения, потому что «так делали всегда».” Мёртвые или деревья с даже маленьким изъяном считались недобрыми.”Кто знает, какая злая сила могла в нём поселиться”, считали они.
   
                После  окончания  «Помочи»  хозяин  обычно  устраивал  праздник  с  угощением. Все  переодевались  в  чистую  нарядную  одежду.



Иллюстрация: Картина Н.Л.Медведева "Сосны"