Воспоминания моей юности

Ну, вот я приехал в город,
Поступил в строительный институт,
Был я тогда довольно молод,
И кошелек мой был не совсем раздут.

Изучал я свойства бетонных балок,
Чтобы получше строить людям дома,
Не будешь же сооружать их из палок,
А то они рухнут, если придет зима.

Со мной, помню, учился один таджик,
Забыл фамилию, кажется, Мухобоев,
Он был отличник и вообще нормальный мужик,
Бывало, мы подрабатывали клейкой обоев.

Был еще в моей группе такой Аркадий,
Все время хотел у Мухобоева что-то списать,
У него был блат в Госстрое в лице его дяди,
"Дядя Ефим," звонил он, "можешь киевский торт прислать?"

Закончилась пора студенческих мук,
Пришло время распределения,
Пять лет мы учились, не покладая рук,
И вот теперь ждали своего направления.

Аркадий, конечно, сразу попал в Госстрой,
А Мухобоев уехал отстраивать Душанбе,
А я — в то место, которое многие назовут дырой,
Но только нет дыр в России, а есть повороты в судьбе.

Много с тех пор изменилось и воды утекло,
И вот был я однажды в командировке в Москве,
Где раньше был железобетон, теперь простор и стекло,
И ветер свободно гуляет между небоскребами, как в траве.

Проходил мимо стройки, вдруг слышу: "Ваня, стой!"
Обернулся — да это же, оказывается, Мухобоев,
Доктор наук, а тоже на заработках, а то кошелек пустой.
Та же стройка, а то и та же поклейка обоев.

Он мне рассказал, что Аркадий уехал давно в Вашингтон,
У него, мол, везде есть блат — в Госстрое, в Госдепе,
Завел там блог, часто дает советы, как жить России, а то
Без него не поймут же, вот он их ежедневно и лепит.

"Конечно, Ваня, жизнь не совсем задалась",
Говорил Мухобоев, прощаясь, слегка впадая в унынье,
"Жизнь иногда начинает плавиться, прямо как плексиглас,
Но хотя бы я не живу на Украине."