В своем кругу. Ницше - одним файлом

к людям и от людей – превосходство зверей – приглашение на концерт – есть вещи важнее – невозможно выдержать – злоба и интеллект – львы и панды – походить на Ницше – альпинисты – отвергнутое предложение – поездка в Голландию – неизвестный Ницше – перемена погоды – круг общения – кипарисы – цветы и власть – приближается неизвестный – дурные привычки – взгляды, обращенные на тебя – дела и вера – планета Глизе 667 Сс – Хемингуэй удивляется – вечерний разговор – препятствия на пути – рыбалка в море – Ницше рекомендует – никаких исключений – диалог – одни неприятности – план Ницше – одиночество бесстрашных – доверие к музыке – интересоваться людьми, а не вещами – слава – видимость обманчива – выстрел в тишине – два охотника – лучшие садоводы – выбор Ахилла – как стать знатоком – главная добродетель – ubi Pater – вечер на бивуаке – благородная зависть – разговор охотников – человек тени – лучшее лекарство – все бесполезно – о достоверном – никогда не знаешь заранее – читать Сарояна – наслаждение утонченного – о манерах – апология – танец – прощальный салют – в своем кругу – о похвалах – восхищаться и презирать – вилла на берегу – о сверхчеловеке – отмена полета – время для смеха – бессонница говорит – скверные времена – повторение – разговор запросто – странное предположение – утешение для стрелка – Ницше уходит

==============================================

К ЛЮДЯМ И ОТ ЛЮДЕЙ

     Ницше, бегущий от людей, встречает Ницше, бегущего к людям.
     – Куда ты торопишься? – спрашивает первый второго.
     – К людям, – отвечает второй. – Сердце мое вот-вот разорвется: в одиночестве оно просто сходит с ума.
     – Странно, – говорит первый. – Я бегу от людей как раз для того, чтобы не сойти с ума.
Когда я среди них, мне кажется, что мой ум вот-вот треснет, как бокал, в который льют кипяток.
     – По-моему, важнее сохранить здоровое сердце, чем здравый ум, – говорит второй.
     – Ах, почему мир устроен так, что нельзя сохранить и то, и другое! – восклицает первый.

––––––––––––––––––––––
       1. «Светлый ум часто увлекал его на путь одиночества, где он был избавлен от людей; однако его сердце было для этого чересчур робким и нестерпимо сильно билось в его груди. Когда он уступал своему сердцу, он вновь смешивался с людьми, а его ум приходил в жалкое состояние». – Ф. Ницше. Черновики и наброски. Весна 1880, 3[32].
       2. «К людям» и «от людей» – базовые психологические установки в теории личности Карен Хорни.


ПРЕВОСХОДСТВО ЗВЕРЕЙ

     К Ницше приходят дикие звери – львы, носороги, буйволы, антилопы, жирафы, медведи, волки, лисицы; к нему приползают гады – змеи, черви, ящерицы, муравьи; к нему слетаются птицы – орлы, грифоны, зяблики, канарейки; рыбы посылают к нему своих гонцов. Все они хотят поблагодарить Ницше. «Люди нас забыли, – говорят они. – Только философы думают о нас». – «Это потому, – говорит Ницше, – что философы думают о людях. А думать о людях – то же самое, что думать о зверях, птицах, рыбах и ползучих гадах». – «Пусть так, – говорят пришедшие к Ницше. – Нам все равно. Лишь бы не забывали нас». – «Я чувствую, – говорит Ницше, – что думать о человеке скоро мне надоест, и я буду думать только о вас. Признаюсь, я гораздо лучшего мнения о вас, чем о человеке, – ведь вы не умеете лгать».

––––––––––––––––––––
      «Мы забыли диких зверей: были целые тысячелетия, когда люди думали о них во сне и наяву». – Ф. Ницше. Черновики и наброски. Весна 1880. 3[80].


ПРИГЛАШЕНИЕ НА КОНЦЕРТ

     Ницше пригласил Хемингуэя на концерт.
     – Шопенгауэр будет петь свою песню.
     – Как? – удивился Хемингуэй. – Всего одну песню?
     – Да, – сказал Ницше. – Но какую!
     – Это не для меня, – покачал головой Хемингуэй. – Представьте боксерский поединок, который начался и закончился бы одним ударом…
     – Лучше представьте рыбалку, на которой удалось поймать одну, но большую рыбу.
     – Пожалуй, – сказал Хемингуэй. – И все же возьмите места поближе к выходу.

–––––––––––––––
      «…их главное желание не познавать любой ценой, а во что бы то ни стало пропеть свою песню». – Ф. Ницше. Черновики и наброски. Весна 1880. 3[136].


ЕСТЬ ВЕЩИ ВАЖНЕЕ

     Ницше прогуливался по холмам, когда к нему подбежал худой длинноволосый человек.
     – Господин Ницше! – воскликнул он. – Какая удача! Я только что завершил свой труд. Прошу вас, взгляните на него и скажите, что вы о нем думаете.
     – Где же ваше произведение? – спросил Ницше, польщенный такой просьбой.
     – Там, в пещере, – и человек указал на мрачный вход в глубину горы.
     – Ну, – нерешительно протянул Ницше, – не знаю. Там, наверное, темно и холодно. Сырость мне противопоказана.
     – Что поделаешь, – вздохнув, сказал человек. – Создать великое можно только в таком месте, жертвуя здоровьем.
     – Возможно, вы правы, – сказал Ницше. – Ну так довольствуйтесь тем, что создали великое. Этого вполне достаточно. А для меня важнее чистый воздух и свет. И вот еще что, – он наклонился к собеседнику. – Недавно я понял, что могу вообще обойтись без искусства. Я выздоравливаю, мой друг, выздоравливаю!

–––––––––––––––––
      «Художественное произведение не является нашей насущной потребностью, а вот чистый воздух и равновесие в голове и в характере является естественной жизненной необходимостью…Если же художнику… чтобы оплодотворить свою фантазию, нужно забраться в пещеры и преддверия ада, прекрасно – но мы не последуем за ним». – Ф. Ницше. Черновики и наброски. Лето 1880, 4[279].


НЕВОЗМОЖНО ВЫДЕРЖАТЬ

     «Лучше стать Дионисом или Распятым, чем оставаться в состоянии неопределенности», – думает Ницше, прижимаясь лицом к лошадиной морде. На площади Карло Альберто, влажной от январского снега, шумит обычный туринский день.

––––––––––––––
      «Кратковременность нашей жизни требует, чтобы в какой-то точке наступил ее высший момент и была достигнута цель; в противном случае мы бы вечно пребывали в состоянии неопределенности, а это невозможно выдержать по причине нетерпения». – Ф. Ницше. Черновики и наброски. Лето 1880, 4[286].


ЗЛОБА И ИНТЕЛЛЕКТ

     Человек с изощренным интеллектом становится изощреннее в своей злобе и получает удовольствие от изощренной злобы других. Так сильный шахматист, делая коварный ход, смысл которого может понять только другой сильный щахматист, получает удовольствие от игры с равным по силе противником.

–––––––––––––––––––––––––
      «Совершенствование интеллекта оттачивает и нашу злобу, а удовольствие от интеллекта в конечном счете дает нам и удовольствие от изощренной злобы других». – Ф. Ницше. Черновики и наброски. Осень 1880, 6[142].


ЛЬВЫ И ПАНДЫ

     – Скажите, Папа, – обратился Ницше к Хемингуэю, – почему вы предпочитаете охотиться на львов?
     – Потому что они – самые опасные звери.
     – Ясно. Вы охотитесь на опасного зверя и сами чувствуете себя опасным зверем.
     – Может быть.
     – А вы хотели бы провести год в общении с Наполеоном?
     – Что интересного в этом маленьком корсиканце?
     – Он не напоминает вам льва?
     – Он напоминает мне панду!
     – Вы ошибаетесь.
     Наступило молчание. Хемингуэй читал роман Сименона. Ницше праздно глядел на луг.
     – А я хотел бы пожить рядом с Наполеоном, – сказал Ницше.
     – Зачем? – спросил Хемингуэй.
     – Чтобы узнать, так ли я опасен, как мне это представляется самому.
     – Мое общество вас не устраивает?
     – В вашем обществе я чувствую себя безопасно, как в обществе панды.
     – Вы ошибаетесь, – сказал Хемингуэй. – Панды вовсе не безобидные существа.

––––––––––––––––
      «Для того, чтобы индивидуум выявился во всем своем блеске, необходима враждебность, наличие всех злых аффектов». – Ф. Ницше. Черновики и наброски. Осень 1880. 6[153].


ПОХОДИТЬ НА НИЦШЕ

Хочешь ли ты быть похожим на
Ницше? Если хочешь, прочти,
что написано ниже. Может быть,
после этого твое желание
ослабеет, и ты сделаешься добрее
и веселее.

–––––––––––––––
     «Мой пафос: ужасающее, неизменное приносящее страдание чувство греха». – Ф. Ницше. Черновики и наброски. Осень 1880, 6[246].


АЛЬПИНИСТЫ

     В горах раздается веселая перекличка. «Э-ге-гей!» – кричит Ницше. «Э-ге-гей!» – отвечает ему Кафка. Они карабкаются по разным склонам на одну гору. Вместе с ними поднимаются и друзья, а кроме друзей, еще и большая толпа незнакомцев – все они бодро карабкаются по склонам, изредка останавливаясь, чтобы передохнуть и окликнуть друг друга. Вершина горы будто срезана острым ножом, и ровная площадка покрыта снегом. Чем выше, тем холоднее. У скалолазов раскраснелись щеки и носы, выдохнутый воздух тут же превращается в пар. Но холод только бодрит альпинистов, придает им силы. Они карабкаются все увереннее, и голоса их звучат все громче и веселее.

–––––––––––––––––––
      1. «Все вместе мы взбираемся на свою гору и не хотим добираться до вершины поодиночке!» – Ф, Ницше. Черновики и наброски. Осень 1880, 6[322].
      2. «Сколько их, и все они прижимаются друг к другу, сколько рук, и все они переплелись, сплотились вместе, сколько ног, и все они топчутся вплотную одна к другой. Само собой, все во фраках. Вот так мы и идем. Ветер пробирается всюду, где только между нами осталась щелочка. В горах дышится так свободно!» – Ф. Кафка. «Прогулка в горы».


ОТВЕРГНУТОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ

     – Почему бы нам не снять квартиру вдвоем? – спросил Хемингуэй. – Доходы наши невелики, и такая экономия была бы кстати.
     – Ну нет! – воскликнул Ницше. – Будем жить врозь.
     – Почему? – спросил Хемингуэй. – Вы думаете, люди могут неправильно истолковать наши отношения?
     – Меня мало волнует, что думают окружающие, – сказал Ницше. – Но я не хотел бы перекладывать на вас, дорогой друг, свои страдания. Даже делиться с вами, рассказывая о них, было бы не справедливо. Справедливость в отношении к людям и вещам – вот что меня заботит. Спасибо, но я останусь там, где живу. А вы можете обратиться с этим предложением к Льюису или Вулфу.

–––––––––––––––
      «Трудно жить, не сообщая страдания другому, – так что мы должны пользоваться возможностью и проводить жизнь в одиночестве». – Ф. Ницше. Черновики и наброски. Осень 1880, 6[380].


ПОЕЗДКА В ГОЛЛАНДИЮ

     – Я собираюсь в Голландию, – сказал Ницше. – Не хотите поехать со мной?
     – А что вы там собираетесь делать? – спросил Хемингуэй.
     – Учиться видеть в человеке прекрасное – подобно тому, как голландские художники видели прекрасное в самых обычных вещах.
     – Вот в чем разница между нами, – сказал Хемингуэй, – вас интересуют люди, а меня – звери.
     – Как? – удивился Ницше. – Вы совсем не интересуетесь людьми?
     – Сегодня – нет, – ответил Хемингуэй.

–––––––––––––––
      «О, это животное, его изучение не закончится никогда! Он не грязное пятно на природе, грязным мы его сделали сами. Мы слишком небрежно обращались с этой «грязью». Нужно иметь глаза голландцев, чтобы даже в ней обнаружить прекрасное». – Ф. Ницше. Черновики и наброски. Осень 1880, 6[382].


НЕИЗВЕСТНЫЙ НИЦШЕ

     – Когда вы смотрите на меня, вы видите человека. Но это иллюзия. Что я такое на самом деле, неизвестно никому – ни вам, ни мне. Вы видите перед собой человеческое существо только благодаря своей оптике. Если бы у вас были другие органы зрения, вы увидели бы нечто совсем другое и, может быть, ужаснулись, да, наверняка, ведь все нечеловеческое ужасает.
    – Мой друг, вы начитались Лавкрафта. Почему бы вам не почитать Сименона?

––––––––––––––––
     1. «Сам человек, в окружающем его пространстве протяженностью в 5 футов, является произвольным допущением, построенным на несовершенстве его органов чувств». – Ф. Ницше. Черновики и наброски. Осень 1880, 6[439].
     2. «Мы видим предметы так, как позволяет наше восприятие, и совершенно не постигаем их абсолютную природу». – «Я не берусь рассказывать о наших исследованиях: их мало что объединяло с миром, каким его себе представляют люди. Они были связаны с огромной устрашающей Вселенной, с непознанной реальностью, лежащей за пределами материи, пространства и времени». – Г. Лавкрафт. «Из потустороннего мира», «Гипнос».


ПЕРЕМЕНА ПОГОДЫ

     – Что это? Как будто теплеет? – спросил Ницше, пытливо глядя на Хемингуэя. – Вы, наверное, снова думаете об Африке?
     – Нет, – ответил Хемингуэй. – Я вспоминал Париж. Мы тогда жили бедно. Часто не хватало на дрова. А зимы были холодные.
     – Зима, злая гостья! – воскликнул Ницше. – Я с нею знаком. Иногда приходилось часами бегать по комнате, чтобы согреться. Вы же знаете – пенсия скромная. А я всегда предпочитал купить пару книг вместо вязанки дров.
     – Но вы правы, – сказал Хемингуэй. – Действительно, потеплело, – и он вопросительно поглядел на Ницше. – Признайтесь…
     – Да, – смущенно сказал Ницше. – Эти старые религиозные чувства… Что-то вроде ностальгии. Иногда я устаю от своего мужества.

––––––––––––––––––
      «Сами того не замечая, мы наслаждаемся в этом мире самым доверчивым покоем, как будто его уготовило нам провидение: погруженные в свой холодный фатализм, мы ощущаем теплый воздух прежних, религиозных чувств. Наша ужасающая взрослость! Нас вытолкнули в мир!» – Ф, Ницше. Черновики и наброски. Конец 1880, 7[57].


КРУГ ОБЩЕНИЯ

     – Не понимаю, – сказал Ницше, – почему вы якшаетесь с простолюдинами – рыбаками, шоферами, барменами, матадорами? Вы же умный человек, и вам должно претить такое общение. Неужели вам с ними не скучно? Неужели вы не чувствуете себя потерянным, запачканным, предателем самого себя?
     – Старина, – сказал Хемингуэй, – вы, может быть, не догадываетесь, но час, проведенный с вами, засчитывается за год. Я общаюсь с простыми людьми для восстановления сил.

–––––––––––––––
      «…никакого общества, кроме высших умов и время от времени простого люда, – это так же необходимо, как наблюдение за сильными, здоровыми растениями…» – Ф. Ницше. Черновики и наброски. Конец 1880, 7[95].


КИПАРИСЫ

все такое веселое, жизнелюбивое,
желтое, солнечное.

здесь живут веселые, здоровые люди.

и посреди этой желтизны –
темные кипарисы,
устремленные вверх,
к голубому небу, –

кипарисы в монастырском дворе.

сейчас война, и в монастыре
размещены раненые солдаты.

––––––––––––––––––
     «Густая желтизна зданий, над ней темная зелень кипарисов – монастырь, а в нем раненые солдаты». – Ф. Ницше. Черновики и наброски. Конец 1880, 7[202].


ЦВЕТЫ И ВЛАСТЬ

     – Я равнодушен к цветам и вообще – к запахам, – сказал Хемингуэй. – Перечитайте мои романы – вы не найдете там описания и даже упоминания запахов. Мои герои лишены обоняния.
     – Зато у них зоркий глаз и чуткое сердце, – сказал Ницше.
     – Да, – сказал Хемингуэй. – О глазах – верно. А насчет сердца… Многие упрекают меня в сентиментальности. Но вы же знаете – я не такой. По правде говоря, ваша любовь к цветам кажется мне…
     – Не продолжайте, – сказал Ницше. – А то мы поссоримся. Я не нахожу в сентиментальности ничего предосудительного. Мне нравится когда из-за ограды веет ароматом роз или сирени, и сердце начинает биться или, наоборот, замирает (я еще не решил, как правильнее описать физиологию этого состояния). Вот почему я больше люблю гулять вдоль цветущих садов, чем вдоль красивых фасадов. Ах, если бы у меня был свой сад!
     – Представляю: вы засадили бы его розами – так густо, чтобы в пору цветения у проходящих мимо кружилась бы голова, – а сами прятались бы за оградой и ловили знаки зависти на чужом лице. Я хорошо узнал вас, мой друг, за эти годы. Вами движет лишь одна страсть – воля к власти, стремление к превосходству. Хорошо еще, что у вас нет средств, чтобы проявлять эту страсть вовне, и вы обращаете ее на самого себя. Иначе с вами было бы не ужиться. Мы разные по характеру: я хочу властвовать над тем, что вокруг меня, а вы стремитесь господствовать над собой. Может быть, поэтому нам и удается так долго ладить друг с другом.

–––––––––––––––––––
      «Радость при виде прекрасных садов и зданий, питаемая мыслью, что есть люди, у которых хватает времени для такого рода любви, и что у меня этих садов и домов нет, – это радость вдвойне!» – «Ваша жизнь отделена от проезжей дороги высокой садовой оградой, и когда из ваших садов повеет ароматом роз, пусть сердца других наполнятся тоской». – «Независимость есть отречение властолюбцев, которым не дано властвовать ни над кем, кроме самих себя. Здесь вызревает величайшая жажда власти, ведь мы можем таким образом расширяться до бесконечности и распространять свою власть и могущество на эту бесконечность». – Ф. Ницше. Черновики и наброски. Конец 1880, 7[193, 252, 13].


ПРИБЛИЖАЕТСЯ НЕИЗВЕСТНЫЙ

     Обустраивая свою нору, Кафка думал, что найдет в ней превосходное убежище от всех врагов. И действительно, долгое время ничто не нарушало окружавшей его тишины и его внутреннего покоя. Но потом он стал различать слабые звуки, которые с каждым днем делались все громче, – кто-то работал под землей, приближаясь к жилищу Кафки. Охваченный тревогой, Кафка укреплял стены, возводил баррикады, рыл дополнительные ходы. Он не знал, кто пробивается к нему – друг или враг, и на всякий случай готовил пути для бегства.

–––––––––––––––––––––
      1. «…животное работает неистово, оно с такой быстротой продирается сквозь землю, с какой гуляющий идет по пустынной аллее…» – Ф. Кафка. «Нора».
      2. «В этой книге вы застанете за работой “подземщика”, того, кто вгрызается, роет, подрывает… я начал подрываться под доверие к морали». – Ф. Ницше. Предисловие к «Утренней заре».


ДУРНЫЕ ПРИВЫЧКИ

     – Как называется это… то, что вы сейчас сделали? – спросил Ницше.
     – Я что-то сделал? – удивился Хемингуэй.
     – Да. Плюнули, с таким особенным звуком…
     – А-а… Это называется «харкнуть».
     – Не выношу близости харкающих людей, – сказал Ницше.
     – Да? А как называется вот это, знаете? – спросил Хемингуэй и пернул.
     – Если не ошибаюсь, это называется «пердеть», – сказал Ницше и добавил: – Пердящие мне тоже противны.
     – Да, по-английски это называется «пердеть», – сказал Хемингуэй и снова пернул. Потом он быстро доел консервы и бросил пустую жестянку в костер.
     – Не выношу чавкающих, – сказал Ницше. – В них есть что-то звериное.
     – Мой друг, помнится, вы часто ставили животных в пример человеку.
     – Только не в этом случае.
     – А как же ваше хваленое безразличие? – спросил Хемингуэй, облизывая вилку. – Считайте это очередным испытанием. Постарайтесь подняться над приятным и неприятным. Это сделает вас еще сильнее.
     – Вы так думаете? – пробормотал Ницше.
     Хемингуэй икнул. И снова пернул.
     – Пожалуй, я прогуляюсь, – сказал Ницше. Он встал, отряхнул пальто и быстрым шагом направился в лес.
     – Приятной прогулки, – сказал Хемингуэй. – Если заблудитесь, выстрелите из пистолета.
     – Я не ношу оружия, вы же знаете, – сказал Ницше.
     – И напрасно, – сказал Хемингуэй, раскрывая «Мальтийского сокола». – Умение стрелять – добродетель не из последних.

–––––––––––––––––
      «…чтобы не толкаться среди жадно чавкающего сброда, есть самые простые блюда, желательно, приготовленные тобою самим или не требующие приготовления». – «я не выношу близости харкающего человека» – Ф. Ницше. Черновики и наброски. Конец 1880 7[94], весна 1880 – лето 1881 10[B40].


ВЗГЛЯДЫ, ОБРАЩЕННЫЕ НА ТЕБЯ

     Прохожие останавливаются и провожают Ницше внимательным взглядом. То же делают и собаки, и кошки. Даже петухи на время забывают о курицах – перестают клекотать и, склонив голову на бок, всматриваются в проходящего. Такое внимание Ницше льстит, но в то же время вызывает у него чувство неловкости. Он предпочел бы, чтобы на него обращали меньше внимания. Но он так заметен – высокий рост, большие усы, прекрасные лучистые глаза, дорогое пальто на шелковой подкладке… Трудно не заметить господина Ницше, а заметив, трудно отвести взгляд. Поэтому Ницше выбирает самые глухие переулки. Он ходит окольными путями и в такое время, когда жители городка, устав от дневных забот, сидят по домам – смотрят телевизор, слушают музыку, готовят ужин, говорят по телефону, играют в карты или разгадывают кроссворды. Но, несмотря на принятые меры, избежать чужих взглядов Ницше не удается. Утомленный этим назойливым вниманием, он не раз уже собирался сбрить усы и купить пальто подешевле, но всякий раз, подходя к парикмахерской или магазинчику секонхэнд, он останавливается и, покачав головой, идет дальше, провожаемый внимательными взглядами прохожих, детей, собак, гор, луны, звезд, вселенной.

–––––––––––––––––
     «Идешь по переулкам и думаешь, что каждый взгляд предназначен тебе…» – Ф. Ницше. Черновики и наброски. Весна – осень 1881, 11[10].


ДЕЛА И ВЕРА

     – Почему вы не хотите научиться стрелять? – спросил Хемингуэй.
     – Зачем мне это? – сказал Ницше. – Я не собираюсь охотиться. Есть другие способы для воспитания мужества, более эффективные.
     – И все же попробуйте, – сказал Хемингуэй. – Любовь к стрельбе растет во время стрельбы. Давайте упражняться каждый день – и вы увидите, что ваше отношение к этому делу изменится. Через пару недель вы поверите, что рождены для охоты!
     – Вряд ли, – сказал Ницше. – Вера предшествует успеху, а не следует за ним.
     – Это вы сейчас так думаете, – сказал Хемингуэй. – А недавно думали по-другому.

–––––––––––––
      «Прежде всего и сначала – дела! А это значит – тренировка, тренировка, тренировка! Потребная для этого вера уж как-нибудь появится – в этом будьте уверены!» – Ф. Ницше. «Утренняя заря». Кн.1, 22 («Дела и вера»).


ПЛАНЕТА ГЛИЗЕ 667 Сс

     – Хорошая новость! – сказал Хемингуэй. – Открыта планета с условиями, очень похожими на земные.
     – Там может существовать жизнь? – спросил Ницше.
     – Говорят, температура на поверхности от нуля до пятидесяти градусов – почти как у нас!
     – И вы этому радуетесь?
     – Конечно. Приятно будет узнать, что мы в космосе не одиноки.
     – Но вы не представляете, к каким последствиям это может привести!
     – Звездные войны? Вторжение? Вы почитываете фантастику?
     – Я опасаюсь другого, – сказал Ницше. – Если мы завяжем отношения с инопланетянами, у человечества появится отличный повод для самопожертвования. Вспомните, как люди чтят мучеников науки! А в этом случае коллективным мучеником может стать весь человеческий род. Представьте себе, что жизнь всех людей будет подчинена одной цели – познанию. Долго с таким стремлением не прожить. Познание ведет не к счастью, а гибели. И если человечество отдастся этой страсти, оно вскоре погибнет. До сих пор такая жертва не имела смысла, потому что добытое знание погибло бы вместе с познающими. Но если окажется, что мы в космосе не одни…
     – Вы слишком хорошего мнения о человечестве, – сказал Хемингуэй. – Вы служили санитаром, когда пруссаки воевали с французами. Девятнадцатый век! А я побывал на двух войнах двадцатого века. Можете мне поверить, я знаю человечество лучше. Не тревожьтесь, если оно и погибнет, то не от страсти к познанию.
     – Вы так думаете? – сказал Ницше. – А далеко ли эта планета?
     – Примерно семь парсеков, – сказал Хемингуэй.
     – Двадцать три световых года, – подсчитал Ницше и прошептал: – Далеко, слишком далеко…

––––––––––––––––––––––––
      «Между тем эта проблема еще даже не ставилась – в какой мере человечество как целое способно на шаги, движущие познание вперед; не говоря уже о том, какая тяга к познанию могла бы увлечь человечество так далеко, чтобы оно принесло себя в жертву, дабы умереть со светом какой-то вырванной у будущего мудрости в глазах. Быть может, если когда-нибудь целью познания станет братание с обитателями иных светил и в течение нескольких тысячелетий знание будет переходить от звезды к звезде, – быть может, тогда воодушевленное познание достигнет такой высоты прилива!» – Ф. Ницше. «Утренняя заря». Кн.1, 45.


ХЕМИНГУЭЙ УДИВЛЯЕТСЯ

     – Неужели вы печатаетесь за свой счет? – спросил Хемингуэй. – Я не стал бы писать, если бы не верил, что смогу этим заработать на жизнь.
     – А я не стал бы жить, если бы не верил, что смогу писать и публиковаться, – сказал Ницше.
     – Мы по-разному смотрим на жизнь и писательство, – сказал Хемингуэй. – Удивительно, как мы еще выносим друг друга.
     – Говорите за себя, – сказал Ницше. – Завтра я улетаю в Швейцарию.


ВЕЧЕРНИЙ РАЗГОВОР


     – Так вы думаете, человечество погибнет? – спросил Хемингуэй.
     – Увы, – ответил Ницше. – Преходящи индивиды, преходящи и виды.
     – Немыслимо! Кто же тогда будет читать наши книги?
     – В том-то и дело. Никто их читать не будет.
     – Но, может быть, они сохранят какое-то значение сами по себе, без читателей?
     – Какое значение? Бумажные листы, хорошо или плохо переплетенные, с пятнами типографской краски…
     – И всё?
     – Да. Всё.
     Хемингуэй какое-то время глядел на заснеженную гору. Потом встал и ушел в палатку. Когда откинулся полог и появился Ницше, Хемингуэй читал стихотворения из «Куттель Даддельду» Рингельнаца.
     – Хорошо пишет парень, чертовски хорошо! – сказал Хемингуэй, не отрывая глаз от книги.
     – Да? А я совсем не знаю этого автора. Можно я полистаю книжку перед сном? Вы не против? – сказал Ницше.
     – Нет, конечно, – ответил Хемингуэй.

–––––––––––––––
      1. «Новое исходное ощущение: наша окончательная бренность». – Ф. Ницше. «Утренняя заря». Кн.1, 49.
      2. «Вызывающая изумление мерзость американской жизни (во всех новеллах Брет Гарта), зато они умеют смеяться и во всем сохраняют наивность и удаль. Даже мошенничество приобретает у них совершенную форму, а соседство дикости, револьверной стрельбы и морских пейзажей придает крепкий аромат». – Ф. Ницше. Черновики и наброски. Конец 1880, 7[100].
      3. «Слушайте, а какого вы мнения о Рингельнаце? – Великолепно пишет». – Э. Хемингуэй. «Зеленые холмы Африки». Гл.1.


ПРЕПЯТСТВИЯ НА ПУТИ

     – Вот дьявол! – воскликнул Хемингуэй. – Хоть бы что! Будто это рогатка, а не винчестер.
     Перед ними стояла гигантская обезьяна и скалила огромные зубы.
     – Я думаю, нам лучше повернуть обратно, – сказал Ницше.
     – Придется. Тут и дюжины магазинов не хватит, – Хемингуэй выругался.
     Они отступили, глядя на обезьяну, а потом повернулись и быстро зашагали по дороге.
     – Мне показалось, – сказал Хемингуэй, – что за ним прятались еще какие-то твари.
     – Может быть, – сказал Ницше. – Кто знает, куда ведет эта дорога. Если бы не обезьяна, мы продвинулись бы дальше в наших исследованиях. Но, по правде, мне достаточно и того, что мы узнали.
     Они остановились перед постройкой, похожей на склеп.
     – А это что такое? – сказал Хемингуэй.
     – Подойдем и прочитаем, что тут написано, – предложил Ницше.
     На табличке было написано: Hier liegt der letzte Mensch und Todtengraeber.
     – Здесь покоится последний человек и могильщик, – перевел Хемингуэй. – Если он – последний, то кто же его похоронил? Вы что-нибудь понимаете?
     – Боюсь, – сказал Ницше, – это значит, что мы с вами тоже давно мертвы, – ведь невозможно пережить последнего человека.

–––––––––––––––––––––––
      «Прежде пытались обрести ощущение величия человеческого рода, указывая на его божественное происхождение: нынче этот путь перекрыт, ведь у его порога стоит обезьяна (вкупе с иным мерзким зверьем) и понимающе скалит зубы, как бы говоря: “В этом направлении дальше ходу нет!”. И вот теперь предпринимается попытка идти в противоположном направлении: путь, по которому идет человечество, должен служить доказательством его величия и родства с божественным началом. Увы, и тут ничего не выходит! В конце этого пути стоит урна с прахом последнего человека и могильщика…» – Ф, Ницше. «Утренняя заря». Кн.1, 49.


РЫБАЛКА В МОРЕ

     Ниц.: Вы помните, как мы с вами познакомились?
     Хем.: Отлично помню. Вы попросили у меня автограф на презентации «Старика и моря».
     Ниц.:  Мне кажется, книга называлась по-другому: «Рыбалка в Америке»… или как-то так.
     Хем. (удивленно): Это один из вариантов названия. Я никому о нем не говорил. Как вы узнали?
     Ниц. (смущенно): Не помню. Но, похоже, кроме меня, о нем узнал еще кое-кто.

––––––––––––––––
      «Рыбалка в Америке» – название романа Р. Бротигана в переводе Ф. Гуревич (оригинальное название: Trout Fishing in America, «Ловля форели в Америке»).


НИЦШЕ РЕКОМЕНДУЕТ

     Ниц.: Я бы советовал вам стать вегетарианцем. Берите пример с меня: я – веган с многолетним стажем. Только такой диетой я и сумел предотвратить деградацию и распад своей личности.
     Хем.: Вы советуете мне отказаться от кофе, выпивки, стейков, охоты? Может быть, еще и от секса? Но вы забыли, что я не европеец. Я – американец. Да и потом, счастье всегда индивидуально; чужие советы могут его спугнуть, как треск ветки – дичь.

––––––––––––––––––––
      «…не являются ли кофе или алкоголь ядами, которые при регулярном потреблении, как это заведено, через 2000 лет уничтожат человечество?» – Ф. Ницше. Черновики и наброски. Весна-осень 1881, 11[45].


НИКАКИХ ИСКЛЮЧЕНИЙ

     – Не думаю, что мы приносим кому-либо хоть какую-то пользу, за исключением самих себя, – сказал Ницше и вызывающе поглядел на Хемингуэя.
     – Я не уверен и в исключении, – сказал Хемингуэй.
     – И правда, – сказал Ницше. – Сколько раз вы что-то себе ломали, чем-то себя ранили – не сосчитать!
     – Я весь в шрамах, – сказал Хемингуэй.
     – Вы навели меня на новую мысль, – сказал Ницше. – Индивид не должен приносить пользу не только обществу, но и самому себе. Только тогда он будет полностью независим – даже от самого себя. Превратиться в средство, инструмент – худшее, что может произойти с человеком.
     – Вы говорите, я навел вас на эту мысль? – спросил Хемингуэй. – Выражайтесь точнее! Скажите прямо: эта мысль принадлежит мне.

–––––––––––––––––
      «Сегодня каждый, кажется, испытывает блаженство, слыша, что общество намерено приспособить отдельного индивида к всеобщим потребностям и что счастье и в то же время жертва индивида состоят в том, чтобы ощущать себя полезным членом и инструментом целого…» – Ф. Ницше. «Утренняя заря». Кн.2, 132.


ДИАЛОГ

Ниц.: Что бы вы сделали, если бы к нам заглянул Кафка?
Хем.: Выставил бы пиво.
Ниц.: А если бы к нам заглянул Буковски?
Хем.: Выставил бы пиво.
Ниц.: Вы не видите между ними никакой разницы?
Хем.: Почему же? Но писатель заходит к другому писателю всегда по одной причине.


ОДНИ НЕПРИЯТНОСТИ

Ниц.: От людей одни неприятности.
Хем.: Чего же тогда нам ждать от сверхчеловека?
Ниц.: Неприятностей, но других.


ПЛАН НИЦШЕ

     – У меня есть великолепный план, как нам разбогатеть, – сказал Ницше.
     – Какой же? – спросил Хемингуэй.
     – Мы организуем переезд европейских рабочих в Америку, а в Европу будем завозить рабочих из Азии.
     – Что-то вроде работорговли?
     – Нет-нет! Европейские рабочие в Америке почувствуют себя наконец свободными, а малайцы и другие азиаты окажутся в положении не хуже прежнего.
     Хемингуэй помолчал.
     – Вот почему, мой друг, – сказал он наконец, – я живу в Африке, а не в Европе, Азии или Америке – здесь, на просторах саванны, вблизи чудесных гор, все эти проблемы кажутся оторванными от жизни.

–––––––––––––––––
      «Пусть Европа отпустит от себя четверть населения! И ей, и ему на сердце будет легче! Вдали, среди колонизаторских исканий, обнаружится, сколько здравого смысла и ловкости и сколько здорового недоверия вселила мать-Европа в своих сыновей... Пусть не достает нескольких «рабочих сил»! Тогда узнают, что многие потребности являются только тогда, когда их легко удовлетворить, – и снова отвыкнут от многих потребностей; может быть, перевезут тогда в Европу китайцев…» – Ф. Ницше. «Утренняя заря». Кн.3, 206.


ОДИНОЧЕСТВО БЕССТРАШНЫХ

     Ниц.: Я не раз спрашивал себя, как это мы с вами уживаемся, ведь наши характеры так несхожи. Сегодня я знаю ответ: мы уживаемся потому, что мы оба бесстрашны. Мы – смельчаки, каких поискать. Боязливый никогда не бывает одинок – ему всюду мерещится враг. Поэтому боязливые, как ни странно, лучше выносят то, что мы называем одиночеством, – отсутствие близких соседей. Но бесстрашные не таковы. Они ничего не боятся, им не докучают призраки воображения. Поэтому они страдают от одиночества и вынуждены искать себе подобных. Например, как мы с вами.
     Хем.: ...


––––––––––––––––
      «Человек боязливый не знает, что такое одиночество: за его стулом всегда стоит враг». – Ф. Ницше. «Утренняя заря». Кн.4, 249.


ДОВЕРИЕ К МУЗЫКЕ

     Ниц.: Как бы я выносил самого себя, этот мир и вас, мой друг, если бы не музыка!
     Хем.: А у меня в романах не поют и не танцуют. Мои герои не слушают Брамса и Бородина, как персонажи… как его… Неважно. Они знают: полагаться ни на что и ни на кого нельзя. В них злости и недоверия больше, чем в вас, мой друг.
     Ниц.: Хорошо, что я не герой вашего романа.
     Хем.: Да. Я не написал и не напишу о вас ни слова. О вас уже написали.
     Ниц.: Кто?!
     Хем.: Неважно.

–––––––––––––––––
      «Злые и музыка. – Неужто все блаженство любви, состоящее в безусловном доверии, может когда-либо выпасть на долю иных людей, чем глубоко недоверчивых, злых и желчных?.. Каждый любящий, слушая музыку, думает: “Она говорит обо мне, она говорит вместо меня, она знает все!”». – Ф. Ницше. «Утренняя заря». Кн.4, 216.


ИНТЕРЕСОВАТЬСЯ ЛЮДЬМИ, А НЕ ВЕЩАМИ

     – Вы видите только людей и думаете только людях, – сказал Хемингуэй. – А ведь есть вещи поинтереснее.
     – Вещи меня не интересуют, – сказал Ницше. – Сократ, между прочим, тоже не интересовался деревьями, животными, ружьями и автомобилями.
     – А я был знаком с человеком, который не знал, что Земля вращается вокруг Солнца. Зато он проводил много часов в покойницкой, колотя палкой трупы.
     – Зачем?
     – Чтобы выяснить, чем посмертные синяки отличаются от прижизненных. И знаете, вы иногда мне напоминаете этого человека: вы обращаетесь с людьми как с трупами.
     – Это говорит ваша воля к власти, Папа, – сказал Ницше. – И все потому, что вчера вы два раза промахнулись.


СЛАВА

     Ниц.: Что вы думаете о славе?
     Хем.: Она бегает быстрее всех зверей.
     Ниц.: Но кое-кто все же ее догнал – например, ***.
     Хем.: Этот пьяница? Он свалился на дороге, а слава перескочила через него и помчалась дальше. Им больше никогда не встретиться.
     Ниц.: А у вас есть подходящее ружье, чтобы ее подстрелить?
     Хем.: Конечно. Но когда я думаю о славе, я делаюсь сентиментальным и обещаю себе никогда больше не охотиться.


ВИДИМОСТЬ ОБМАНЧИВА

     Хем.: Дорогой друг, если вы хотите, чтобы вас воспринимали таким, какой вы есть, – милейшим и справедливейшим, – почему бы вам не сбрить эти громадные усы? Они вводят в заблуждение: те, кто видят вас впервые, замечают прежде всего усы и думают, что вы – грубый, вспыльчивый солдафон.
     Ниц.: Тем приятнее будет им узнать, что они ошибаются.
     Хем.: Вы полагаете? Согласно вашей собственной теории, люди не любят признавать свои ошибки. Скорее уж они приложат все усилия, чтобы сохранить свое первоначальное мнение.
     Ниц.: Что ж, тогда они пожалеют, что не ошиблись!

–––––––––––––
      «…человек милейший и справедливейший, если он только носит толстые усы, вполне может оказаться, и надежно оказаться, словно бы в их тени – дюжинные глаза увидят в нем лишь принадлежность толстых усов, иначе говоря, солдатский, склонный к вспыльчивости, а то даже и к насилию характер…» – Ф. Ницше. «Утренняя заря». Кн.4, 381.


ВЫСТРЕЛ В ТИШИНЕ

     – Какая тишина! – сказал Ницше. – Только прислушайтесь! Нас обступает великое молчание. Молчат деревья. Молчат кусты. Молчат большие и малые звери. Молчат облака. Молчит само небо. Это час великого безмолвия. В такие минуты мое сердце тоже умолкает, и я чувствую себя заодно с природой.
     – Когда говорит винчестер, все молчит, – сказал Хемингуэй и выстрелил в воздух.
     Закричали вспугнутые птицы. Затрубил слон. Захрюкала антилопа. Зарычал лев.
     – Вот видите, – сказал Ницше. – Оружие – это не аргумент.

–––––––––––––––
      «Ах, тишина еще глубже, и снова переполняется мое сердце: оно испугано новой истиной – оно тоже не может говорить…» – Ф. Ницше. «Утренняя заря». Кн.5, 423.


ДВА ОХОТНИКА

     Ниц.: Что легче – охотиться на зверей или на человеческие слабости? Мне кажется, я не смог бы выйти в одиночку на льва.
     Хем.: А я не смог бы так упорно выслеживать волю к власти.
     Ниц.: Главное, что мы оба – охотники и знаем, как попасть в цель. Потому и уживаемся. Во всяком случае, не скучаем.
     Хем.: ...


ЛУЧШИЕ САДОВОДЫ

     – Что это вы читаете? – спросил Ницше.
     – «Утреннюю зарю», – ответил Хемингуэй. – Я уже добрался до пятой книги. И вот что меня смутило – фрагмент 435. Вы пишите, что лучше погибнуть сразу под натиском повседневности, чем долгое время сопротивляться ей, – тогда, мол, от человека останутся благородные развалины, а не кротовьи кучи.
     – Да, припоминаю, – сказал Ницше.
     – Но что это значит – погибнуть вдруг? Застрелиться? Сойти с ума?
     – Для тех, кто не может противостоять сорнякам, это, пожалуй, лучший выход, – сказал Ницше. – Но мы с вами – другое дело. Перед нами такой выбор никогда не встанет. Ведь мы – лучшие садоводы, какие только жили на свете! Мы замечаем сорняки вовремя и без пощады выпалываем их, иногда, правда, выдирая корни с кусочком собственной души.

–––––––––––––––––––––––––
      «Погибнуть не без следа. – Не вдруг, а мало-помалу дробятся, рассыпаются наши способности, достигнутое нами величие; мелкая растительность, прорастающая в любых щелях, умеющая зацепиться за что угодно, разрушает все, что в нас есть великого, – эта ежедневная, ежечасная неприметная убогость нашего окружения, тысячи корешков того или другого мелкого и мелочного чувства, вырастающего из отношений с соедями, сослуживцами, приятелями, из нашего распорядка дня. Если не замечать эти мелкие сорняки, мы незаметно начинаем гибнуть от них! – А если уж вы непременно хотите погибнуть, то лучше сделайте это одним махом, внезапно: тогда, может быть, от вас останутся благородные развалины! А не пугающие холмики над кротовыми норками, как сейчас!» – Ф Ницше. «Утренняя заря». Кн.5, 435.


ВЫБОР АХИЛЛА

     Ниц.: Есть ли у нас двоих хотя бы один довод в пользу долгой жизни?
     Хем.: Ни одного.
     Ниц.: Разве это не удивительно?
     Хем.: Удивительно, что мы все-таки  живем.
     Ниц.: Но нельзя поручиться, что мы проживем долго.
     Хем.: Да, за это никто не поручится.
     Ниц.: И все же отсутствие гарантий не затуманивает наш взгляд и не мешает прицелу.
     Хем.:  Хорошо сказано! Я всегда считал, что литературным даром вы меня превосходите. Прицел наш обычно верен. Если он и сбивается, то по другим причинам.

––––––––––––––––––
      1. «Это было бы доводом в пользу долгой жизни!» – Ф. Ницше. «Утренняя заря». Кн.5, 449.
      2. «Как полагает Уоткинс, в данном тексте присутствует намек на то, что он называет “проблемой выбора Ахилла” – т.е. долгая жизнь, но бесславная смерть или жизнь короткая, но отмеченная славной гибелью…» – Т. А. Михайлова. «О славе неувядающей» // Слово в перспективе литературной эволюции. М., 2004.


КАК СТАТЬ ЗНАТОКОМ

     – И все же я не очень понимаю, что привело вас сюда, в эти опасные места, – сказал Хемингуэй.
     – Страсть к познанию, – сказал Ницше. – В опасности разум оживает. Лучше всего познаешь тех, от кого исходит угроза.
     – Но здесь угроза исходит только от львов и ядовитых змей, – сказал Хемингуэй. – Ну, может быть, еще от носорогов. Мне казалось, что вас интересуют люди.
     – Человек, – сказал Ницше, – это эволюционировавшая обезьяна. Познавая зверей, я познаю человека.
     – В таком случае, – сказал Хемингуэй, – вашему знанию человека никогда не сравниться с моим. Я вышел против быка в девятнадцать, а льва подстрелил год спустя.

–––––––––––––––––––
      «Нынче мы все живет в относительно слишком большой безопасности, чтобы сделаться хорошими знатоками человеческих душ…» – Ф. Ницше. «Утренняя заря». Кн.5, 460.


ГЛАВНАЯ ДОБРОДЕТЕЛЬ

     Хем.: Вы первый открыли красоту злых. Наверное, это было не просто сделать?
     Ниц.: Нет ничего трудного для того, кто оказался по ту сторону добра и зла.
     Хем.: Но как вам удалось перебраться на ту сторону? Для этого требовалось большое мужество.
     Ниц.: Чему вы удивляетесь? Мы с вами прожили столько, что знаем, в чем главная добродетель каждого.
     Хем.: В чем же моя главная добродетель?
     Ниц.: Она скрыта глубоко, как основание айсберга, – от других, но не от меня.

–––––––––––––
      «Если верно, что у злых людей есть множество видов счастья, о которых и не подозревают добродетельные, то так же верно и то, что у них столько же видов красоты: и многие из них еще не обнаружены». – Ф. Ницше. «Утренняя заря». Кн.5, 468.


UBI PATER

     Ниц.: Папа, вы – единственный, с кем я не притворяюсь.
     Хем.: Неужели я такой безобидный?
     Ниц.: Не смейтесь. С вами я чувствую себя как дома. Просыпаясь и засыпая, я твержу: Ubi Pater, ibi patria.
     Хем.: Притворимся, что я знаю латынь.

––––––––––––––
     «Властная снисходительность, отцовская снисходительность: где тебя охватывает это ощущение, там и строй себе дом, все равно, среди суеты или в тишине. Ubi pater sum, ibi patria». – Ф. Ницше. «Утренняя заря». Кн.5, 473.


ВЕЧЕР НА БИВУАКЕ

     – Я служил тогда в пехоте. Мне едва исполнилось восемнадцать. Жаркие были бои. Пулеметы так разогревались, что приходилось мочиться на кожух, чтобы их охладить.
     – А я служил в кавалерии. Я был превосходным наездником и отлично владел саблей. В одном бою я зарубил десять… нет, двадцать французов.
     – Это пустяки. На итальянском фронте я прикончил за один день около сорока немцев.
     – Наверное, это были австрийцы.
     – Какая разница!
     – Для вас, может, и никакой.

–––––––––––––––––
      1. «... надо уметь иногда отдыхать от нее [истины] в неистине – иначе она станет для нас скучной, вялой и пресной, да и нас самих сделает такими же». – Ф. Ницше. «Утренняя заря», Кн. 5, 507.
      2. «“За 8 месяцев я убил 26 фрицев”… Через два года количество убитых фрицев резко увеличилось… он [Хемингуэй] написал генералу Дорману-О’Говэну… что убил… 122 человека». – М. Чертанов. «Хемингуэй». ЖЗЛ. М.: Молодая гвардия, 2010. С. 386.


БЛАГОРОДНАЯ ЗАВИСТЬ

     – Завидую вам, – сказал Ницше. – Вы читали свой собственный некролог! Не каждому это выпадает.
     – Можете завидовать вдвойне, – сказал Хемингуэй. – Ведь я читал и ваши некрологи – еще до того, как прочел свой.

––––––––––––––––
      1. «люди хоронили и хоронят самое драгоценное, свои мысли и надежды, а за это обретали и обретают гордость, gloria mundi, иными словами,пышность некролога». – Ф. Ницше. «Утренняя заря», Кн.5, 520.
      2. «Что чувствует человек, когда читает некролог о самом себе?» – Э. Хемингуэй. «Рождественский подарок».


РАЗГОВОР ОХОТНИКОВ

     – Истина, которую вы так упорно выслеживаете, это и хамелеон, и заяц, и носорог – всё сразу. Сначала ваша дичь маскируется, притворяется чем-то другим, и вам приходится тратить много сил и терпения, чтобы ее найти. Когда вы ее обнаружили, она убегает и при этом петляет как заяц, запутывая следы. Ну а когда вы ее настигаете, она оборачивается носорогом, и вам остается либо погибнуть, либо превратиться в скалу, чтобы остановить ее. По сравнению с этой охотой, то, чем занимаюсь я, кажется детской игрой.
     – Признаюсь, я всегда смотрел на ваши сафари как на забаву.
     – Многим эта забава стоила жизни.
     – Потерять жизнь нетрудно. Вопрос в том, ради чего ее потеряли.
     – Ради того, чтобы испытать свое мужество. Видите ли, у них не было такого хорошего образования, как у вас. Поэтому они охотились на других зверей.
     – Лучше бы они занялись самообразованием.
     – И читали ваши книги?
     – После того, разумеется, как прочтут ваши.

–––––––––––––––
      «Обо всем, на что тот или иной человек направляет внимание, стоило бы спросить: а что может за ним крыться?» – Ф. Ницше. «Утренняя заря». Кн.5, 523.


ЧЕЛОВЕК ТЕНИ

      – Мне нравится, как назвали вашу книгу в русском переводе.
      – Вы читаете по-русски?
      – Немного. Когда-то я возлагал на Россию большие надежды.
      – Я тоже. И как же они перевели название?
      – «Там, за рекой, в тени деревьев».
      – There, across the river, under the shade of the trees? Вместо «куда» – «где». А почему они так перевели?
      – Я думаю, это особенность русского ума: предпочитать место – направлению. В любом случае, мне нравится, что здесь появилась «тень».
      – Почему же? Лишнее слово, которого нет в оригинале.
      – Мне нравится представлять себя в тени. Я назвал бы себя «человеком тени».
      – Вы занимаетесь политикой? Вы – член теневого комитета?
      – Нет. Я из тех, кто держатся в тени.
      – То есть из тех, кто окружает себя туманом, хотя мог бы сиять как солнце?
      – Я прячу свой жар и свет.
      – Чтобы не обжечь окружающих?
      – Я, знаете ли, уже был причиной несчастных случаев.
      – А я был жертвой многих несчастных случаев – правда, не по вашей вине.
      – В тени лучше думается.
      – Но охотиться лучше на солнце.
      – Всему свое время и свое освещение. А скажите, Барнс прав, когда высмеивает вашу фразу: «Голос ее был прекрасен, словно Пабло Казальс, играющий на виолончели»?
      – Черт! Он же ее изменил.
      – А что в оригинале?
      – Вы не читали романа?
      – Я читал его в русском переводе.
      – И как же эту фразу перевели на русский?
      – «Голос был такой красивый и так напоминал ему виолончель Пабло Казальса, что...
      – Дерьмо господне! Люди разучились читать по-английски! Для кого я пишу?
      – Так что же в оригинале?
      – Her voice was so lovely and it always reminded him of Pablo Casals playing the cello. Я так долго работал над этой фразой, что запомнил ее наизусть. «Напоминать о ком-то» и «напоминать кого-то/что-то» – это все-таки не одно и тоже, верно?
      – Конечно. Здесь, наверное, тоже сказывается разница в менталитете.
      – Но я хотел бы взглянуть на статью Барнса.
      – Он назвал свой текст «рассказом» и посвятил его вам. Я недавно читал русский перевод.
      – Не могли бы вы поискать оригинал в Сети?
      – Я уже нашел, пока мы говорили. Вот этот рассказ – в «Нью-Йоркере».
      – Но здесь все верно. Процитировано точно. Не понимаю, почему эта фраза ему не понравилась.
      – Она не понравилась и русским переводчикам.
      – Я имел в виду, что эта девушка, Рената, извлекала из своей гортани такие же волнующие звуки, как Пабло Казальс – из своей виолончели. Вам это сравнение тоже кажется неуместным?
      – Я равнодушен к женским голосам. Меня больше привлекает тень. И не волнует, а успокаивает. Во мне слишком много страстей, поэтому я ищу покоя.
      – Посидеть в тени хорошо – особенно после удачной охоты.
 
––––––––––––––––
      1. «Так вы еще никогда не встречали…тех, что бегут известности, неизменно стирая свои следы на песке, тех, что даже играют роль обманщиков и перед другими, и перед собою, лишь бы остаться в тени?» – Ф. Ницше. «Утренняя заря». Кн.5, 527.
      2. «Ну хорошо, друзья мои, а теперь скажите, что не так в следующей фразе: “Голос ее был прекрасен, словно Пабло Казальс, играющий на виолончели”»? – Дж. Барнс. «Посвящается Хемингуэю» // Дж. Барнс. «За окном». М.: Эксмо, 2013. – «O.K., all of you, now tell me what’s wrong with the following line: ‘Her voice was so lovely and it always reminded him of Pablo Casals playing the cello’». – J. Barnes. Homage to Hemingway. The New Yorker. July 4, 2011.


ЛУЧШЕЕ ЛЕКАРСТВО

     – Победа – лучшее лекарство от всех невзгод, – сказал Ницше. – А самая большая невзгода для человека – это он сам. Да здравствует победа над самим собой!
     – Одерживать мелкие победы над миром, сознавая, что потерпел поражение в главном, – я давно понял, что ничего другого не остается, – сказал Хемингуэй и вставил в ружье второй патрон.

––––––––––––––
     «Какое лекарство действует сильнее всех? – Победа». – Ф. Ницше. «Утренняя заря». Кн.5, 571.


ВСЕ БЕСПОЛЕЗНО

     Ниц.: Вы могли бы съесть жабу?
     Хем.: Я ел змей. Почему бы мне не съесть и жабу?
     Ниц.: А случалось, что змея заползала вам в глотку, когда вы спали?
     Хем.: Вас раздражает мой храп? Говорите прямо, мой друг. Я знаю, что храплю. Но этому не помочь. Чего я только не пробовал – все впустую.

–––––––––––––
      1. «Мой друг, чтоб мир переварить // Во всех его опасных блюдах, // Решись, ты должен вмиг и чудом // Одну лишь жабу проглотить». – Ф. Ницше. «Веселая наука».
      2. «Тогда змея заползла ему в глотку – и впилась в нее». – Ф. Ницше. «Так говорил Заратустра» (Ч.3. «О видении и загадке»).


О ДОСТОВЕРНОМ

     Х.: Дорогой друг, та достоверность, которой вы ищете, – ее нет даже в математике. Невозможно доказать, что математика непротиворечива, – вы знаете об этом?
     Н.: Я не силен в математике. Но если это и так, меня это нисколько не обескураживает. Я ищу достоверность в другом.
     Х.: Я видел многих людей и слышал, как они говорят. И вот что я вам скажу: достоверность – это лишь тон голоса. Сомневающийся говорит одним тоном, а уверенный в своем мнении – другим. Например, если я скажу твердо и решительно, что в голове у моего друга опилки, это любому покажется достоверным. Но стоит голосу смягчиться или дрогнуть – и вот уже у кого-то могут появиться сомнения.
     Н.: Не думаю, что в голове человека, покуда он жив, могут быть опилки. Сомневаться в этом было бы безумием.
     Х.: Я тоже так считаю. И все же, глядя на эту проблему непредвзято, бесстрашно, как мы это привыкли делать, я должен сказать, что у меня нет надежных оснований быть в этом абсолютно уверенным – так же как и в том, что кошки не растут на деревьях. Я даже не могу быть полностью уверенным, что меня зовут Эрнест Миллер Хемингуэй.
     Н.: Вас зовут именно так, уверяю. А вот я действительно иногда чувствую растерянность: мне кажется, что меня зовут как-то иначе, не Фридрих Ницше.
     Х.: Во сне вы часто шепчете: Дионис.

––––––––––––––
      1. «Что, однако, значат для меня добросердечие, утонченность и гений, если человек, обладающий этими добродетелями, позволяет себе вялость чувств в мнениях и суждениях, если взыскание достоверности не является для него внутреннейшей страстью и глубочайшей потребностью – как то, что отделяет высших людей от низших!» – Ф. Ницше. «Веселая наука», 2.
      2. «Достоверность как она есть – тон голоса, которым повествуют о том, каковы предметы…» – «Я, Л.В., верю, убежден, что мой друг не имеет опилок в теле или в голове, пусть даже у меня нет прямого чувственного доказательства обратного». – «Не могу сказать, что располагаю надежными основаниями для мнения, что кошки не растут на деревьях или что у меня были отец и мать». – «Откуда сомнения, что меня зовут Л.В.?.. Никто не решит, что это неоспоримая истина». – Л. Витгенштейн. «О достоверности», 30, 281, 282, 470.


НИКОГДА НЕ ЗНАЕШЬ ЗАРАНЕЕ

     – Мне повезло, что болезнь сделала меня непригодным для обычных академических занятий: лекций, семинаров, заседаний, выборов, для борьбы за должности, звания, гранты, для ежедневной проверки индекса цитируемости…
     – А мне кажется, что я был болен с самого детства. В два с половиной года я впервые выстрелил из ружья. Это что-нибудь да значит, а?
     – Но теперь-то мы выздоровели. Мы здоровы тем высшим здоровьем, о возможности которого другие и не догадываются.
     – Называйте это как хотите. Я измеряю свое здоровье количеством написанных строк.
     – И сколько вы сегодня написали?
     – Немного. А чем измеряете свое здоровье вы?
     – Чувством духовного богатства, щедрости и любви.
     – И велико ли оно сегодня?
     – По правде, сегодня я скорее беден, чем богат.
     – Так что же с нашим здоровьем? С нашим высшим здоровьем, как вы его назвали? Похоже, мой друг, тут вы поторопились.
     – Признаюсь, я все еще подвержен приступам «желательного мышления».
     – А я давно отучил себя размышлять. Я стараюсь вообще не думать. Для того, чтобы писать рассказы и очерки, этого не нужно, – как и для того, чтобы стрелять в птиц и зверей. Сочинительство и охота – самые подходящие занятия для людей вроде нас.
     – Но я так привык к умственной работе! Не представляю, чтобы я смог заниматься чем-то другим.
     – А вы попробуйте! Заранее никогда не знаешь. Для начала постреляем по банкам. А на ночь я вам дам почитать Хэммета или Сименона.

–––––––––––––
      «Воспитание всегда действует следующим образом: оно тщится рядом приманок и выгод настроить отдельную личность на такой образ мыслей и действий, который, став привычкой, влечением и страстью, царит в ней и над ней вопреки ее последней выгоде, но “ко всеобщему благу”». – Ф. Ницше. «Веселая наука», 21.


ЧИТАТЬ САРОЯНА

     – Что вы читаете?
     – «Ценность жизни» Евгения Дюринга.
     – Он из тех, кто видит все плохое, но считает, что хорошего в жизни больше?
     – Да, из этих.
     – В таком случае я предпочитаю Сарояна. Плохое я и так вижу. А для того, чтобы увидеть хорошее, мне не достает остроты взгляда – вы же знаете: мой левый глаз слабоват.


НАСЛАЖДЕНИЕ УТОНЧЕННОГО

     Ниц.: Не понимаю, зачем стрелять в зверей? Это слишком грубое проявление силы. Утонченный человек вообще не станет охотиться – он найдет место на берегу и будет смотреть на море, на выпрыгивающую из воды рыбу, на зверей, играющих неподалеку. Тот, кто знает, что ему суждено вечное страдание, скромен в наслаждениях. Он не пытается овладеть миром – он только смотрит.
     Хем.: …

–––––––––––––––––
       «…взгляд охватывает морские просторы и уносится вдаль, туда, за скалистый берег, освещенный солнцем, в свете его лучей резвятся большие и малые звери, легки и спокойны их движения, так же легок и спокоен этот свет и этот взор. Такое счастье мог придумать только человек, обреченный на вечные страдания…» – Ф. Ницше. «Веселая наука», 45.


О МАНЕРАХ

     Ниц.: Мои манеры лучше ваших, и все же я должен сторониться людей. Какая досада! Я стараюсь быть скромным, любезным, благожелательным – и все-таки раздражаю окружающих. Я причиняю им боль и своим видом, и своими суждениями. Только вы, дорогой друг, способны терпеть меня. У вас по-настоящему мужской характер. Вы толстокожи, как носорог. Будь ваша кожа нежнее, нам бы не ужиться. И это было бы несчастьем для нас обоих. Мы потеряли бы многое – и вы, и я.
     Хем.: …


АПОЛОГИЯ

     «Он убивает животных и птиц! Он женится и разводится и снова женится и снова разводится, заводя попутно чернокожих любовниц, от которых приживает десятки детей! Он тиранизирует друзей и знакомых! Он насмехается над коллегами по литературному ремеслу! Он не бреется, не носит нижнего белья, от него плохо пахнет! Он пьяница. У него сотня осколков в одной ноге, и еще сотня – в другой. Похоже, что в голове у него тоже засел осколок!» – Так говорят те, кто ничего не понимает в искусстве, кто не знает, что рачительный хозяин удобряет свои поля навозом.

––––––––––––––
      «Оставим ему все его интеллектуальные причуды и судорожные метания и попытаемся спокойно, без предубеждения разобраться в том, какое, пусть даже диковинное, питание, какие потребности вправе иметь такое искусство». – Ф. Ницше. «Веселая наука», 99.


ТАНЕЦ

     Ниц.: Что вы делаете?
     Хем.: Танцую.
     Ниц.: Вы называете это танцем? Эти дикие движения? Эти дикие вопли?
     Хем.: Если ваш танец лучше моего, я сяду и посмотрю.
     Ниц.: Вы правы! Иногда нужно попрыгать козлом и покричать чайкой, чтобы не сойти с ума.
     Хем.: Повторяйте это себе почаще, мой друг. А сейчас присоединяйтесь ко мне.

–––––––––––––
      «Реальный взгляд на действительность… был бы равносилен самоубийству…самое подходящее для нас – шутовской колпак…». – Ф. Ницше. «Веселая наука», 107.


ПРОЩАЛЬНЫЙ САЛЮТ

     Хем.: Ну вот, кажется всё.
     Ниц.: Может, навалить сверху еще чего-нибудь?
     Хем.: Посмотрел бы я на ловкача, который выберется отсюда.
     Ниц.: Я видел кино – там одна девчонка выбралась из гроба, пробив крышку рукой.
     Хем.: Такое только в кино бывает.
     Ниц.: Кажется, я уже слышу запах тления!
     Хем.: Старичок-то прогнил насквозь.
     Ниц.: Но без нас он бы протянул еще долго.
     Хем.: В том-то и дело. От него воняло уже при жизни.
     Ниц.: Нужно, наверное, отметить это место. Поставим крест?
     Хем.: Отметим вот так (мочится).
     Ниц.: Ну, не знаю… Это как-то…
     Хем.: Нормально. И устроим салют (стреляет из ружья).
     Ниц.: Похоже на похороны героя.
     Хем.: Опять не нравится?
     Ниц.: Нет-нет. В каком-то смысле он действительно был героем.
     Хем.: А теперь – в трактир!

––––––––––––––––
      «Разве вы не слышали шума – это могильщики готовят могилу Богу? Разве не доносится до нас запах божественного тления?.. Бог умер навсегда! И убили его – мы!» – Ф. Ницше. «Веселая наука», 125.


В СВОЕМ КРУГУ

     – Самое мудрое, что может сделать человек, – это найти для себя свой круг. В своем кругу чувствуешь себя у себя самого. А в чужом кругу, или, вернее, в кругу чужих, и сам себе делаешься чужим.
     – Я бы сказал проще: нужно общаться только с теми людьми, которые читают те же книги, что и ты.
     – А какие книги вы читаете?
     – Я читаю Марка Твена, Стивена Крейна, Генри Джеймса…
     – И Шервуда Андерсона?
     – Нет, Андерсона я не читаю.
     – Странно, я читаю совсем других авторов: Кафку, Джойса, Беккета, Бротигана. Наши круги не пересекаются.
     – Выходит, нет.
     – Почему же мы тогда вместе?
     – Это одна из тех глубоких загадок, мой друг, которые вам так нравятся.

––––––––––––––
      «Всегда в своем кругу. Все, что мне близко по духу – в природе, в истории, – взывает ко мне, восхваляет меня, влечет вперед, утешает меня – все другое я просто не слышу или тут же забываю. Мы часто ограничиваемся своим кругом». – Ф. Ницше. «Веселая наука», 166.


О ПОХВАЛАХ

     – Как вы относитесь к похвалам?
     – Я им не верю. Тот, кто хвалит, сам напрашивается на похвалу или хвалит за что-то, не имеющее отношения к делу. Я верю только своим собственным похвалам. Да и то не изредка.
     – Поэтому, наверное, ваше честолюбие всегда голодно?
     – Не больше, чем тот куду, которого я вчера подстрелил.

–––––––––––––––
      «…когда дело доходит до похвал, он как-то плохо слышит их». – Ф. Ницше. «Веселая наука», 168.


ВОСХИЩАТЬСЯ И ПРЕЗИРАТЬ

     Ниц.: Презираете ли вы себя так же глубоко, как я презираю вас?
     Хем.: Иногда – да, иногда – нет. Но в любом случае вас я презираю больше.
     Ниц.: Как бы ни было глубоко ваше презрение, оно не сравнится с тем, которое я испытываю к самому себе.
     Хем.: Тщеславие! А ведь недавно вы говорили, что вырвали его с корнем.

–––––––––––––––––––
     «Разве возможно неизменное восхищение, не подкрепленное неизменным презрением?» – Ф. Ницше. «Веселая наука», 213.


ВИЛЛА НА БЕРЕГУ

     Н.: Будь у меня средства, я бы построил виллу на берегу моря, и вы каждое лето могли бы приезжать ко мне погостить.
     Х.: Вам здесь не нравится? Вы хотите, чтобы нас было трое – я, вы и море?
     Н.: Если выбирать между вами и морем…
     Х.: Это лишнее. Я уже построил финку во Флориде. И скажу прямо: среди приглашенных на пять лет вперед вас, дорогой друг, нет.

–––––––––––––––
      «Никогда я не надумаю строить себе дом (таково мое представление о счастье – не быть домовладельцем). Но если бы мне пришлось это делать, то я, подобно некоторым римлянам, построил бы его у самого-самого моря – чтобы немножко посекретничать с этим чудесным чудищем!» – Ф. Ницше. «Веселая наука», 240.


О СВЕРХЧЕЛОВЕКЕ

     – Мне то и дело попадается это слово – «сверхчеловек». Говорят, что его придумали вы. Это верно?
     – Да. Я выдумал это слово.
     – И что же оно означает?
     – Сверхчеловек – это тот, кто научился жить в расчеловеченном мире, – тот, кто расчеловечил себя.
     – И вы собираетесь стать таким человеком?
     – Это невозможно. Во мне слишком много человеческого… Слишком много.


ОТМЕНА ПОЛЕТА

     Н.: Вы заманили меня сюда, в это уединение. И зачем? Моя жизнь проходит впустую. Я не вижу людей. Люди не видят меня. Я как бы не существую. Беркли прав. Если никто тебя не видит, не слышит, не осязает, то ты и не существуешь.
     Х.: А я не в счет?
     Н.: Одного слишком мало, даже если это вы.
     Х.: Пусть нас не видят, не слышат, не обоняют. Пусть никто нам не пожимает руки. Но зато нас читают. Вам этого недостаточно?
     Н.: Вас, может, и читают, а меня – нет. Мне кажется, общаясь с людьми, я произвел бы на них больше впечатления своим обликом, чем сейчас – своим словом.
     Х.: Вряд ли. Когда-то я вел бурную жизнь, общался со множеством людей, путешествовал, заводил любовниц, играл в карты, боксировал, писал в газеты. Вы думаете, это имело какое-то значение? Никакого! Меня считали компанейским парнем, и только. А теперь мои романы читает весь мир, и люди строят свою жизнь по тому образцу, который я для них создал.
     Н.: Но речь обо мне…
     Х.: Не беспокойтесь. Ваши книги тоже будут читать. Может быть не в следующем году и не в следующем веке. Но через два-три столетия…
     Н.: И они окажут такое же действие, какое сейчас производят ваши романы?
     Х.: Может, и посильнее. Вы пишете в таком необычном жанре… Я, несмотря на все уловки, гораздо ближе к традиционной прозе.
     Н.: Спасибо!
     Х.: Так вы остаетесь? Где ваш билет на самолет?
     Н.: Вот он.
     Х.: Давайте сюда. Его больше нет. Видите: клочки догорают в костре…
     Н.: Наш разговор так меня взбодрил, что я вряд ли усну. Посижу тут, подумаю, что-нибудь напишу.
     Х.: Как хотите. А я почитаю перед сном. Вы говорили, что Бротиган – хороший писатель.
     Н.: Да? Не помню. Я переполнен мыслями. В моей голове – тысячи планов. Сейчас мне кажется, что лучший писатель – это я.

–––––––––––––––––––
      «И только мы, мы, которые умеем придавать осмысленность ощущениям, только мы беспрестанно действительно что-то создаем – мы создаем целый мир, который будет вечно расти, мир, в котором найдется место оценкам, всему красочному и значительному, перспективам и разным иерархиям, утверждениям и отрицаниям. И это наше творение разойдется по рукам, его будут разучивать денно и нощно так называемые действующие лица (то есть наши актеры), они будут играть эту пьесу снова и снова, пока она не станет плотью и кровью и даже самой действительностью». – Ф. Ницше. «Веселая наука», 301.


ВРЕМЯ ДЛЯ СМЕХА

     Ниц.: Ха-ха!
     Хем.: Ха-ха-ха!
     Ниц.: Ха-ха-ха-ха-ха!
     Хем.: ХА-ХА-ХА!
     Ниц.: Хо-хо-хо-хо-хо!
     Хем.: Хи-хи!
     Ниц.: Хе-хе-хе!
     Хем.: Ха!-ха!-хи!-хи!-хе!-хе!-хо!-хо!
     Ниц.: Уф. Давно я так не смеялся.
     Хем.: Я тоже.
     Ниц.: Теперь – за работу. Подумаю немного о вечном возвращении.
     Хем.: А я напишу пару строк.
     Ниц.: После смеха думается лучше.
     Хем.: И пишется.
     Ниц.: Будто окатил себя ледяной водой.
     Хем.: Или нокаутировал кого-то. Ха…
     Ниц.: Кто первый засмеется, тот моет сковороду.
     Хем.: Согласен.

–––––––––––––––
     «У человека, у этого милого хитреца, явно портится настроение всякий раз, когда он хорошенько подумает и решит: “Я становлюсь серьезным” и “где смех и веселье, там нет места мысли”, – с таким предубеждением относится этот умник ко всей “веселой науке”. Ну что ж! Покажем, что это всего-навсего предрассудок!» – Ф. Ницше. «Веселая наука», 327.


БЕССОННИЦА ГОВОРИТ

     Ниц.: Я всегда ругал алкоголь. Я называл его ядом, отравляющим европейцев, ядом, которым они отравляют самих себя. Но сейчас… меня одолевает сомнение. Что мы тут делаем, Папа? В пустыне, далеко от столиц… и вообще от любых городов. До ближайшего человека сотни километров. Может быть, тысячи. Порой мне кажется, что мы живем на другой планете, и до ближайшего человека сотни тысяч световых лет.  Как мы здесь оказались? Без человека самая прекрасная планета покажется пустыней. А если это действительно пустыня…  Это не иллюзия. Ах, как бы я хотел, чтобы все это было сном!
     Хем.: …


СКВЕРНЫЕ ВРЕМЕНА

     – Написать что-то дельное – сейчас этого мало. Вы написали чудесную книгу – «В наше время». Но кто ее читает? И кто может перечислить по памяти названия всех ваших книг? Талант сейчас – не первое дело, и даже не второе и не третье.
     – А что же идет первым?
     – Известность, но достигаемая каким-то другим, не литературным путем. Раньше известность следовала за талантом. А теперь она бежит впереди него. Таланты создает реклама.
     – Вы преувеличиваете.
     – Нисколько! Я смотрю телевизор и часто захожу в Сеть. У меня есть аккаунт на Фейсбуке и подписка на все сайты европейских, североамериканских и австралийских газет.
     – Что же там про меня пишут?
     – Почти ничего. Ваша популярность не сравнится с популярностью ***.
     – Какая досада!
     – Вам нужно зарегистрироваться в социальных сетях. И создать свой собственный сайт. Возьмите пример с +++!
     – Кто это? Еще один ***?
     – Нет. Это хороший писатель. Но он понимает значение масс-медиа в наши дни.
     – Я уже написал когда-то о «наших днях». С меня хватит.
     – Вы так безразличны к собственной славе?
     – Если верить вам, то настали скверные времена. Лучше держаться от них подальше. Вот что: давайте зароем ваш… планшет… в песок.
     – Мне сейчас не до шуток.
     – Понимаю. У вас тяжелые минуты.
     – Что это значит?
     – Бывают тяжелые времена, а бывают и тяжелые минуты. Разница в том, что вторые проходят быстрее. Как говорится, утро вечера мудренее.
     – Не знаю...  Я все чаще думаю: «Какой во мне толк?»
     – Какой от вас толк? Вы чистите ружья. Помогаете свежевать дичь. Разводите костер. Моете посуду. Рассказываете мне о новых писателях.
     – Я мечтал о другом.
     – По крайней мере, вы сохранили свой голос. Там, на людях, вы могли бы осипнуть, а то и онеметь. С кем бы я тогда разговаривал?
     – Вы думаете, этого достаточно?
     – Да.
     – Что ж, мое положение вряд ли переменится.  Так стоит ли о нем рассуждать?
     – Вот именно. Берите ружья: еще светло, постреляем по банкам.

––––––––––––
      «… так как рынок непомерно разросся, – добиться чего-то здесь можно только криком. И вот все надрываются, кричат, но даже луженым глоткам это оказывается не под силу, в результате даже лучшие товары расхваливаются на все лады какими-то осипшими голосами… Да, для мыслителя настали скверные времена: ему придется научиться среди всего этого шума и гама находить тишину и притворяться глухим до тех пор, пока действительно не оглохнет». – «В жизни каждого философа, наверное, бывали тяжелые минуты, когда он думал: какой же во мне толк…» – Ф. Ницше. «Веселая наука», 331, 332.


ПОВТОРЕНИЕ

     Ниц.: Время здесь не движется. Ветер носит песок, но это не песок клепсидры. Здесь ничего не происходит. А если и происходит, то всегда одно и то же: мы просыпаемся, умываемся, бреемся, завтракаем, охотимся, возвращаемся, разводим огонь, готовим, едим, говорим, читаем… Сколько месяцев уже прошло? Сколько лет? Может быть, века? Неужели мы здесь навечно?
     Хем.: Если вы решили, что такой образ жизни вам подходит больше всего, то почему вас пугает этот устоявшийся распорядок? Когда я спросил вас, поедете ли вы со мной, вы ответили «да». Но, как видно, ваше «да» не было тем большим благословляющим «ДА», которого я ожидал. Тому, кто полностью принимает свою судьбу, не хочется перемен. Однообразие страшит неудовлетворенных. Но мы-то с вами давно уже поняли, что к чему. Поэтому обдумайте свои слова еще раз – может быть, вам захочется взять их обратно, что-то в них изменить или что-то к ним добавить.

–––––––––––––––
      «Представь себе – однажды днем или, быть может, ночью тебя в твоем уединеннейшем уединении нежданно посетил бы злой дух и сказал бы тебе: “Эту жизнь, которой ты сейчас живешь и жил доныне, тебе придется прожить еще раз, а потом еще и еще, до бесконечности; и в ней не будет ничего нового…” Разве ты не рухнул бы под тяжестью этих слов, не проклинал бы, скрежеща зубами, злого духа?» – Ф. Ницше. «Веселая наука», 341.

РАЗГОВОР ЗАПРОСТО

     – Сегодня я вас не понимаю. Мой ум настроен на простое и обыденное. Говорите яснее. Ведь вас именно за это и хвалят – за простоту.
     – И ругают. Один критик написал, что у моих героев ум неандертальца.
     – Это написал человек с неандертальским умом.
     – Да, я ему так и ответил.
     – А он?
     – Не знаю. В тот вечер я улетел, чтобы встретиться с вами.
     – Почему вы взяли меня в компаньоны?
     – Вам это кажется странным?
     – Еще бы! Я удивился.
     – Интересно, наверное, жить в мире странностей, в странном мире. Возьмем, к примеру, неандертальцев – им все казалось странным, они ничего не понимали. У них была интересная жизнь.
     – Следуя этому рассуждению, придется сказать, что животные непрерывно удивляются, что они живут в постоянном изумлении. В таком случае они – прирожденные философы.
     – Именно. И если вы хотите сравняться с ними, не сторонитесь странного.
     – Иногда странности утомляют. Хочется чего-то привычного, обыденного.
     – Это простое желание и его легко удовлетворить. Постреляем по банкам?
     – Для вас, может, это и привычное дело, но не для меня.
     – А что вы предлагаете?
     – Для начала помыть посуду…
     – Вы хотите, чтобы я вымыл сковороду?
     – Да. А что тут странного?
     – Что тут странного!
     – Да, что?
     – Ничего.
     – Совсем?
     – Почти.
     – В таком случае мы нашли то, что искали.
     – А чем займетесь вы, пока я буду мыть сковороду?
     – Чем-нибудь простым, обыденным.
     – Например?
     – Почитаю новости в Интернете.
     – Если встретите что-нибудь обо мне, позовите.
     – Конечно. Но это было бы странно…
     – Что?
     – Наткнуться на ваше имя.
     – Странно будет, если вы на него не наткнетесь. Пари?
     – На что?
     – Если я выиграю, сковорода на все времена ваша.
     – А если проиграете?
     – Я всегда могу сказать, что вы были невнимательны и пропустили имя «Хемингуэй».


СТРАННОЕ ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ

     – Недавно я подумал: а что, если мы умерли? Я видел много фильмов, где все персонажи погибли – они мертвы, но не помнят об этом. Все происходит как бы в реальности, но то и дело случается что-то странное, необъяснимое. В конце концов они догадываются, что мертвы.
     – А разве с нами происходит что-то странное?
     – Сегодня мы стреляли по банкам, и вы промахнулись два раза.
     – Это ничего не доказывает.
     – Доказать тут ничего и нельзя. Это лишь намеки, знаки. Утром я понял, что забыл итальянский.
     – Завтра вспомните.
     – Вы не хотите смотреть фактам в лицо.
     – «Смотреть фактам в лицо»? Вот язык, которого я не переношу.
     – Факты – упрямая вещь.
     – …!
     – Пусть вам это не нравится, но факты…
     – Довольно! А не то и вправду случится что-то странное.
     – Что же? Вы меня прикончите? Если я мертвец, мне все нипочем.
     – А если нет?
     – Тогда я умру в полной уверенности, что я прав.
     – Почему вам так нравится представлять себя мертвецом? Это странно.
     – Вот видите!
     – Глупости. Я еще в детстве наслышался историй о мертвых конфедератах. Были и поинтереснее этой.
     – Одно дело – слушать о мертвецах, а другое – быть таким мертвецом, «посмертником», homo post humus. Посмотрите вокруг. Посмотрите на мое лицо. Посмотрите на свои руки. Все это странно – вы не находите?
     – Напрасно я дал вам почитать Бирса.
     – Я уже читал до него «Барона Багге».
     – Холения подражал Бирсу. Слушайте, зачем спешить? Делать какие-то выводы? Умереть мы успеем. Держу пари, охота завтра будет удачной, и вы забудете о своих «намеках».
     – Может, я и правда напрасно тревожусь? Живы мы или нет – какая разница! Что бы с нами ни приключилось, это нужно принимать спокойно. Amor fati – великий принцип. Я давно уже пытаюсь полюбить судьбу, и сейчас, кажется, подходящий случай, чтобы проверить, хорошо ли мне это удалось.

–––––––––––––––
     1. «…мы входим… после того, как мы уже умерли. Последнее есть фокус посмертников par excellence». – Ф. Ницше. «Веселая наука», 365 (пер. К. Свасьяна). – «…только после смерти для нас начинается наша настоящая жизнь… Мы – homo post humus [букв.: человек после погребения]». – Ф. Ницше. «Веселая наука», 365 (пер. М. Кореневой).
     2. Истории о «мертвых конфедератах» – часть американского фольклора. «В электрическом тумане с мертвым конфедератом» – роман Дж. Л. Берка (1993). «Мертвый конфедерат» – рок-группа.
     3. Александр Лернет-Холения (1897-1976) – австрийский писатель, автор новеллы «Барон Багге» (1936).


УТЕШЕНИЕ ДЛЯ СТРЕЛКА

     – Вы слышали что-нибудь о теории относительности?
     – Очень мало.
     – А о квантовой механике?
     – И того меньше.
     – А о темной материи?
     – Вы заинтересовались космологией?
     – Мир, похоже, совсем не тот, каким он нам представляется.
     – Я давно вам это втолковываю.
     – Мне казалось, мы ведем странный образ жизни в мире, который нам знаком и понятен. А выходит наоборот: по сравнению с тем, как устроен мир, наш образ жизни выглядит филистерски.
     – Вы заговорили по-немецки!
     – Я позаимствовал это словцо у вас. Но неважно. Мы живем как обыватели. Физики и космологи – вот истинные революционеры и бунтари.
     – Добавьте к ним программистов и генетиков.
     – Я думал, мы вырвались вперед, и весь мир – позади. Но что, если мы – замыкающие? Что, если мы – в пелетоне?
     – Не стоит сетовать на жизнь. Это наша судьба. Примем ее с благодарностью.
     – У вас было время научиться благодарности. А я занимался другим. Но вы правы – переучиваться поздно. Нужно взять себя в руки. У меня еще остался нечитанный Сименон. И полное собрание Чейза.
     – Можно немного пострелять, Ппка не стемнело.
     – Да. Это всегда успокаивает. Я слышал, что дзен помогает усовершенствоваться в стрельбе из лука. Может быть, он полезен и для стрельбы из винчестера?
     – А знаете, мой друг, некоторые физики, возможно, захотели бы поменяться с нами местами.
     – Вы всегда найдете, что сказать. Я думал, меня уже ничто не утешит.


НИЦШЕ УХОДИТ

     Хем.: Вы меня оставляете?
     Ниц.: Да.
     Хем.: И куда же вы направитесь?
     Ниц.: В Хемниц.
     Хем.: Тогда вам нужно успеть до захода солнца. Ночью в этих местах небезопасно.
     Ниц.: Я не боюсь. Моя миссия меня хранит.
     Хем.: Вы уверены, что она выполнима?
     Ниц.: Я уверен в одном: мне нужно в Хемниц.
     Хем.: Почему именно Хемниц? Я мог бы связать вас со своим издателем.
     Ниц.: Я слышал голос.
     Хем.: Ну что ж. Обнимемся на прощание.
     Ниц.: Зачем? Это сентиментально! Прощайте. Вам придется научиться самому мыть посуду.
     Хем.: Ничего. Я буду больше жалеть об отсутствии собеседника.
     Ниц.: Я пришлю вам другого, получше.
     Хем.: Кого же?
     Ниц.: Человека высокого роста и с достойной осанкой.
     Хем.: Он будет напоминать мне вас.
     Ниц.: Приятно слышать. Всего хорошего. Я тоже буду помнить о вас.
     Хем.: Прощайте.

–––––––––––––––
     1. Первое издание «Так говорил Заратустра» (1883) было опубликовано в Хемнице.
     2. «Всего больше доверия внушают нам образцы величественных людей, которые одним своим появлением отодвигают в сторону прочих… это познал на себе тот восточный маг, который был послан проверить, так ли велик Зардушт, или Зороастр…» – «И мудрец… молвил: “Такое тело, такая поступь обманывать не могут…”» – Р. У. Эмерсон (цит. по Ф. Ницше. Полн. собр. соч. в 13 тт. Т. 4. «Культурная революция». М., 2007. Стр. 339-340).