Пианист
Когда-то давно он работал в этом баре, после закрытия, которого, сохранил за собой негласное право приходить и играть на рояле по средам и воскресениям. Единственный способ, чтобы играть – его собственный рояль был давно продан. Но как оказалось, если он может как-то более ли менее обойтись без еды, то без музыки - жизни нет.
Без музыки жизни нет…
Так что эти дни недели он любил больше всего.
В эти дни он приходил в этот заброшенный бар и играл свою музыку.
Музыка была прекрасной и печальной. И только её печаль могла сравниться с её красотой. И если бы, хотя бы один, из случайных прохожих, спешащих по своим бесконечным важным делам, услышал хотя бы одну ноту этой музыки, его сердце разбилось бы на части, а потом взлетело бы к самому солнцу. Даже самое чёрствое сердце и самая тёмная душа, вспорхнула бы тысячами ресниц, взмахнула сотнями крыльев и рванулась бы к верху так, что разум ваш прояснился бы…а слёзы потекли из глаз ручьём, который вы не смогли бы остановить ни носовым платком, ни рукавом и уж точно не смогли бы остановить своим разумом.
Пианист играл, представляя, что бар снова полон. Что люди слушают его. Он даже чувствовал в воздухе дым сигар и старого виски. Он чувствовал тонкий аромат женских духов. Всё как в старые добрые времена - за барной стойкой стоит его старый друг и курит, задумчиво глядя на бар сквозь стакан.
Пианист играл и играл, возводя огромные замки и разрушая целые миры, в его музыке было всё и нежность морского рассвета и печаль расставания, и запах солнечного луга полного летних полевых цветов, он играл и играл, создавая новое и прощаясь со старым…
И когда он закончил, его пальцы задрожали, а на клавиши закапали слёзы…
Вдруг за спиной раздались неуверенные хлопки, музыкант вздрогнул.
Громче, громче, громче…Десятки, сотни рук отдавали свою хвалу слепому пианисту.
Среди столов с перевернутыми и покрытыми пылью стульями, стояли люди, случайные прохожие, в бар входили новые, неуверенно, тихо и восторженно, а за их спинами ещё и ещё и ещё. Будто они увидели чудо, словно они почувствовали
Пианист встал, надел шляпу и повернулся к ним лицом. У него было прекрасное бледное и печальное лицо. Его слепо-голубые глаза улыбнулись… Он поклонился и снова сел за рояль.
Свидетельство о публикации №115051201922